– Это было бы трудно! Говорят, вы настолько хитры, что от вас ничего не скроешь.
– Ладно, увидим!
– Не то уже видели!
– Что вы собираетесь делать, когда сюда приедут родственники и Деревянную Ногу похоронят?
– Не знаю.
– Вы думаете остаться здесь?
– Может быть.
– Надеетесь стать его наследницей?
– Весьма возможно.
Мегрэ никак не удается сохранить спокойствие.
– Во всяком случае, дитя мое, зарубите себе на носу одно: пока будет вестись следствие, я запрещаю вам отлучаться отсюда без разрешения полиции.
– Значит, я не имею права выйти из дома?
– Нет!
– А если мне захочется куда-нибудь сходить?
– Вы попросите у меня разрешения.
– Вы думаете, я его убила?
– Я думаю все, что мне нравится, и вас это не касается.
С него достаточно. Он взбешен. Он злится на себя, что доведен до такого состояния из-за какой-то Фелиси. Ей двадцать четыре года? Да где там! Она ведет себя, как девчонка двенадцати или тринадцати лет, выдумывает всякое и мнит о себе бог знает что.
– До свидания!
– До свидания!
– Кстати, что вы будете есть?
– За меня не беспокойтесь. Я не позволю себе умереть с голоду.
В этом он убежден. Он представляет себе: едва он уйдет, как Фелиси сразу же усядется за кухонный стол и станет медленно есть что придется, читая при этом одну из тех книжонок, которые она покупает у мадам Шошуа.
Мегрэ взбешен. Его околпачивают на глазах у всех, да еще кто – эта язва Фелиси.
Наступает четверг. Приехали родственники Жюля Лапи: брат, Эрнест Лапи, плотник из Фекана, человек сурового вида, со стриженными бобриком волосами и лицом, обезображенным оспой, его толстая усатая жена, двое детей, которых она подталкивает перед собой, как гусят. Его племянник, молодой человек девятнадцати лет, Жак Петийон, приехавший из Парижа: у него нездоровый, лихорадочный вид, и весь клан Лапи недоверчиво на него поглядывает.
В Жанневиле нет кладбища. Кортеж направился в Оржеваль, административный центр, к которому относится новый поселок. Черная креповая вуаль Фелиси вызывает большую сенсацию. Где она ее откопала? Только потом Мегрэ узнает: одолжила у Мелани Шошуа.
Фелиси не ждет, пока ей укажут место. Она становится в первом ряду и шествует впереди семьи, прямая, настоящая скорбящая статуя, все время прикладывая к глазам носовой платок с черной каймой, надушенный дешевым одеколоном, который тоже, вероятно, приобрела в лавочке Мелани.
Бригадир Люка, проведший ночь в Жанневиле, сопровождает Мегрэ. Оба они следуют за кортежем по пыльной дороге, а в ясном небе распевают жаворонки.
– Она что-то знает, это точно. Какой бы хитрой себя ни считала, в конце концов она расколется.
Люка утвердительно кивает. Во время заупокойной мессы двери маленькой церкви остаются открытыми, и в ней больше пахнет весной, чем ладаном. До вырытой могилы идти недалеко.
После похорон семья должна вернуться в дом покойного, чтобы заняться завещанием.
– С чего это мой брат стал бы оставлять завещание? – удивляется Эрнест Лапи. – В нашей семье это не принято.
– Фелиси уверяет…
– Фелиси… Фелиси… Опять Фелиси…
Люди невольно пожимают плечами.
Но разве она не проталкивается вперед и первой не бросает лопату земли на гроб? А потом, вся в слезах, отходит поспешно и кажется, вот-вот должна упасть…
– Не упускай ее из виду, Люка!
Она шагает, шагает, быстро сворачивает в какие-то переулки Оржеваля, и вот наконец Люка, следующий за ней на расстоянии каких-нибудь пятидесяти метров, попадает на пустынную улицу и видит, как вдали исчезает за поворотом грузовичок. Он опоздал…
Люка толкает дверь харчевни:
– Скажите, пожалуйста… Грузовичок, который только отъехал… Вы знаете?
– Да… Машина Луве, механика… Он только сейчас здесь выпил кружку пива…
– Он никого не захватил с собой?
– Не знаю… Не думаю… Я не выходил…
– Вы не знаете, куда он поехал?
– В Париж, как обычно по четвергам…
Люка бросается на почту, которая, к счастью, оказывается напротив.
– Алло!.. Да… Это Люка… Поскорее… Грузовик довольно потрепанный, уже повидавший виды… Подождите…
Он спрашивает у почтовой служащей:
– Вы не знаете номерного знака машины мсье Луве, механика?
– Нет… Помню только, что он кончается на цифру восемь…