Поезд из Венеции

Кальмар все больше и больше начинал верить, что деньги останутся у него, что бы ни произошло. Если он расскажет о них Доминике, та, вполне вероятно, придет к тем же выводам, что и он, и уже сама станет принимать все решения.

«Надо прежде всего подумать о детях, Жюстен. Я всегда говорила, что воздух Парижа для них вреден. Вспомни-ка, ведь с первых дней нашего брака я настаивала на покупке загородного домика. Можно найти неплохой, в рассрочку на пятнадцать лет…»

Эта идея возникла у нее только потому, что ее родители переселились на покой неподалеку от Пуасси!

«Чем ты занимался, когда я с тобой познакомилась? Преподавал английский язык в лицее Карно, не так ли? И отказался бы от преподавания, чтобы больше зарабатывать. Ты ведь даже поговаривал в то время о диссертации. Ну вот, а теперь ты сможешь засесть за нее без всяких помех. Мы поселимся где-нибудь в живописном местечке у реки. Ты постараешься получить назначение в ближайший городок, в лицей. Избавившись от материальных забот, ты сможешь выбрать работу по своему вкусу, а дети будут крепнуть, живя на воздухе. Часть денег мы отложим на их образование. Ведь никогда не знаешь, что может произойти…»

Ну, нет! Деньги, из-за которых он так страдает и, наверное, будет еще немало страдать, не пойдут на воплощение мечты Доминики.

Прежде всего – потому, что это не его мечта. Она его никогда не прельщала, даже в ту пору, когда он делал вид, что разделяет планы Доминики. Например, проблема диссертации. Правда, он тоже подумывал об этом. Правда и то, что некоторое время ему нравилось представлять себя маститым ученым, в домашних туфлях, самозабвенно пишущим труды по сравнительному языкознанию или о каком-нибудь английском поэте, хотя бы о Байроне и его влиянии на литературу. Честно говоря, он выбрал специальность преподавателя потому, что один из учителей старших классов сказал:

– У этого мальчика способности к языкам.

Потом он добился стипендии. Далее – степени лицензиата. Затем сдал экзамены CAPES[4 - CAPES – во Франции удостоверение, дающее право преподавать в средней школе.] по английскому и немецкому языкам, что позволило ему преподавать эти два языка в старших классах средней школы.

Все это происходило, когда он жил еще в Латинском квартале, в маленькой гостинице позади Винного рынка, и если бывал при деньгах, ходил обедать в «Колокольчик», где и познакомился с Робером Жувом.

Мать Кальмара радовалась, что сын стал учителем, и жалела только о том, что он назначен в Париж, а не в Жиен. Она не знала, что вначале он был лишь скромным репетитором. Впрочем, мать все равно не поняла бы разницы. Она с гордостью говорила своим покупателям:

– Мой сын – учитель!

Никто не принуждал Кальмара стать преподавателем. Но нельзя сказать, чтобы он сделал и свободный выбор. Он как бы плыл по течению. Женился на Доминике и поселился с ней на бульваре Батиньоль, в двухкомнатной квартире, выходящей во двор: неподалеку был ресторан, куда они ходили обедать.

Он познакомился с семейным кланом Лаво. Они жили тогда в той квартире, где живет теперь Кальмар. Отец, работавший в ту пору метрдотелем, был весьма высокого мнения о своем общественном положении. Кое-кто из театральных звезд и критиков еще захаживал в «Вейлер», и все они называли Лаво просто Луи. Он тоже, рассказывая о разных знаменитостях, охотно называл их по имени, как если бы они принадлежали к одному кругу.

– Понимаешь ли, дружок, такова моя профессия. Все тебя знают, и ты всех знаешь. Ни одна другая профессия не дает возможности завязать такие интересные знакомства, не говоря уже о том, что узнаешь о людях гораздо больше, чем они думают. Представляешь, что было бы, если бы такой человек, как я, проживший сорок лет в Париже, написал воспоминания! Вот ты, к примеру, учишь ребятишек моих клиентов, а почти ничего не знаешь о них…

Старшая замужняя сестра Доминики жила в Гавре, муж ее служил старшим барменом в Трансатлантической компании, а она торговала там же прохладительными напитками. Вторая, одинокая сестра, Роланда, работала секретарем у адвоката на левом берегу Сены и вела довольно замкнутый образ жизни. Как знать, не предложит ли Доминика, хотя внешне она и не разделяет вкусов родителей: «Почему бы и нам не купить такой же ресторанчик, как у папы?»

Это ведь у нее в крови. По воскресеньям, пока он отдыхал после обеда, она с удовольствием помогала родителям в кухне или в зале. Нередко он заставал ее в переднике.

«Пойми, Жюстен, они с ног сбились. Надо же им помочь, раз они не берут с нас денег за еду».

И уж конечно, не он стремился каждое воскресенье в Пуасси. Дети? Предположим. Дети – другое дело, хотя бы из-за этой старой клячи. А он не прочь был иногда поехать куда-нибудь на новое место.

Ну а что касается преподавания… Как-то странно вдруг обнаружить – только потому, что какой-то неизвестный почти насильно вложил ему ключ в руку, – что вся его жизнь стала строиться на полуправде, если не целиком на лжи.

В начале своего преподавания в лицее Карно он был вполне счастлив и так же, как тесть, считал свою специальность одной из самых прекрасных на свете. Его радовали внимательные юные лица, и ему не терпелось преподавать в выпускных классах, дабы передать юношеству свое восхищение английскими поэтами.

Совсем не из-за денег Кальмар бросил преподавание, хотя и сказал так Доминике. Только Боб знал подлинную причину.

На самом же деле Кальмар из-за ерунды по-глупому испортил себе карьеру. И это случилось всего через два года после начала его педагогической деятельности.

А ведь он делал все, что было в его силах. Зная отвращение большинства учащихся к иностранным языкам, он пытался сделать свой предмет увлекательным. Например, придумывал забавные диалоги и проводил их с лучшими учениками.

– Вы, кажется, сегодня чем-то озабочены, месье Браун?

– Я забыл свой зонтик, сэр.

– Разве идет дождь?

– Может ли дождь не идти?

Все смеялись, и только один, всегда один и тот же ученик на последней парте, некий Мимун, никогда не смеялся и не интересовался тем, что происходило вокруг.

– Могу ли я узнать, месье Мимун, о чем вы думаете?

– Ни о чем, месье.

– Разрешите вам напомнить, месье Мимун, что в настоящий момент вы обязаны думать об уроке английского языка. Я полагаю, что родители посылают вас сюда именно для этого.

Мальчик был упрямый и злой. В эти минуты в его глазах вспыхивала скрытая ненависть.

– Месье Мимун, переведите первое предложение на странице шестьдесят пять.

– Я забыл книгу дома, месье.

– Одолжите у соседа.

– Я никогда ничего не одалживаю, месье.

– Месье Мимун, вы три раза перепишете шестьдесят пятую страницу.

Это становилось нелепым, длительная борьба между взрослым человеком, наделенным властью над классом, и двенадцатилетним ребенком, сознающим свою силу, поскольку он сын высокопоставленного лица.

– Месье Мимун!

– Что, месье?

Это «что, месье» звучало так издевательски, что часто Кальмар тут же складывал оружие.

– Ничего, садитесь. Мы постараемся не мешать вашим мечтам, а вы уж, пожалуйста, не мешайте нам.

В остальных классах у Кальмара все шло гладко. В классе же Мимуна обстановка все больше накалялась, и вскоре там наметилось два лагеря.

Кальмар уловил это по смеху. Наступил день, когда на его шутки стала реагировать половина класса, а потом лишь незначительная часть учеников.

– Прекрасно, господа, если вы предпочитаете строгость, я буду строгим. Должен добавить, к большому моему сожалению.

До тех пор он вел занятия только в шестом и пятом классах. В год, когда Мимуна, несмотря на плохие оценки по английскому языку, перевели в четвертый, судьбе было угодно, чтобы Кальмара повысили в должности и назначили в тот же, более старший класс.

Мимун был уже не ребенок, голос его огрубел, а во взгляде отражалось не только озлобление, но и непреклонное намерение всегда оставлять последнее слово за собой.

– Месье Мимун!

– Да, месье.

– Хрестоматия при вас?