Инспектор Кадавр

– Был там один рабочий, Фийу его звали. Неплохой человек, но любил выпить, а уж как выпьет, возомнит себя трибуном. И с чего же все началось? В один прекрасный день приходит он к хозяину и предъявляет ему разные требования, не знаю уж там, какие. А через несколько минут дверь распахивается, и из нее спиной вперед пулей вылетает этот самый Фийу и, пролетев несколько метров, плюхается в канал.

– Это был отец моего провожатого?

– Да, отец. Теперь его уже нет в живых. А время было такое, что безучастным никто не мог остаться-или ты за Фийу, или за хозяина. Сторонники хозяина утверждали, будто Фийу явился в контору пьяный и вел себя глупейшим образом, так что хозяину пришлось силой вышвырнуть его, а дружки Фийу кричали, что хозяин был якобы безобразно груб и, в частности, когда речь зашла о детях, цинично сказал: "Что я могу поделать, если по субботам мои рабочие напиваются и от скуки делают детей?"

– Вы сказали, что Фийу умер?

– Да, два года назад. От рака желудка.

– А тогда, во время этой истории, многие были на его стороне?

– Да нет, не очень, но зато те, кто был с ним, так его защищали!.. Каждое утро их противники обнаруживали у себя на дверях угрожающие надписи мелом…

– Так вы хотите сказать, мадам, что истории Фийу и Ретайо схожи?

– Я ничего не хочу сказать, комиссар. Вы же знаете, старухи любят поболтать. В каждом городке случаются подобные истории. У нас-с Фийу или с Ретайо, у других еще что-нибудь. Без этого жизнь была бы ужасно однообразной. И всегда находится кучка смутьянов, которые подливают масло в огонь…

– А чем кончилось дело Фийу?

– Замяли, естественно…

"Ну, конечно, замяли-просто замолчали", – усмехнулся про себя Мегрэ. Как бы ни старалась небольшая группка правдолюбов, молчание сильнее. Ведь именно на молчание он, Мегрэ, и наталкивался весь день. Впрочем, он почувствовал, что за то время, что он сидит в гостиной, он и сам словно бы изменился, и это было неприятно ему. С раннего утра и почти до вечера мрачно и упорно он таскался по улицам за Луи, который в какой-то степени заразил его одержимостью. "Он из тех" – говорил о ком-нибудь Луи. "Быть из тех" в его понимании означало быть соучастником в заговоре молчания, принадлежать к числу людей, которые хотят жить, закрывая на все глаза, не вмешиваясь ни в какие истории, жить так, словно все в этом мире устроено наилучшим образом. В глубине души Мегрэ целиком был на стороне тех, кто не хотел мириться с таким взглядом на жизнь, – на стороне бунтовщиков. С ними чокался он в "Трех мулах", перед ними он отрекся от Этьена Но, заявив, что не собирается защищать его. А когда Луи выразил сомнение в его искренности, он готов был поклясться этому юнцу в верности. И все же Луи был прав, когда, прощаясь, он с подозрением поглядел на комиссара, смутно предчувствуя, что произойдет, когда тот вернется во вражеский лагерь. Потому он так настойчиво стремился проводить комиссара до самой двери дома Но, что хотел убедить его в своей правоте, предостеречь от проявления слабости. "Если я вам понадоблюсь, я весь вечер буду в "Трех мулах"…" Зря он его прождет.

Сейчас, сидя в этой уютной мещанской гостиной, Мегрэ испытывал нечто вроде стыда, вспоминая, как он, комиссар Мегрэ, вместе с каким-то мальчишкой шнырял по городку и каждый раз, когда пытался задать кому-нибудь вопрос, получал щелчок по носу. На стене висел портрет судебного следователя Бре-жона. Накануне Мегрэ не заметил его. Брежон смотрел в упор на камиссара и, казалось, говорил ему: "Не забудьте, какое поручение я вам дал…" Мегрэ перевел взгляд на руки Луизы Но, занятые шитьем. Они поразили его своей нервозностью. Ее лицо сейчас было почти безмятежно, но руки выдавали панический ужас.

– Что вы думаете о нашем докторе? – продолжала болтать старая Тина. – Оригинал, не правда ли? Вы в Париже все очень заблуждаетесь, считая, что в провинции нет интересных людей. О, если б вы пожили здесь хотя бы месяца два… Луиза, а твой муж скоро вернется?

– Он недавно звонил и сказал, что придет поздно, его вызвали в Ла-Рош-сюр-Йон. Он просил меня, господин комиссар, извиниться за него перед вами…

– Это я должен просить прощения, что не смог быть к обеду.

– Женевьева, угости господина комиссара рюмкой аперитива…

– Ну, дети, мне пора домой, – поднялась с кресла мадам Брежон.

– Поужинайте с нами, мама. Этьен вернется и отвезет вас на машине.

– Нет уж, доченька. Пока еще я не нуждаюсь в том, чтобы меня отвозили…

Ей помогли завязать бант ее старомодной черной шляпки, которую она кокетливо носила на самой макушке, натянули на туфли ботики.

– Может, приказать запрячь лошадь?

– Запряжете на мои похороны. До свидания, комиссар. Если вы снова будете проходить мимо моих окон, милости прошу ко мне… Спокойной ночи, Луиза. Спокойной ночи, Женевьева.

Дверь за мадам Брежон затворилась, и сразу же атмосфера в гостиной стала иной. И тут Мегрэ понял, почему мадам Но так старалась задержать старуху. После ее ухода на плечи оставшихся навалилась тишина, зловещая, гнетущая тишина. Казалось, что из всех щелей лезет страх.

Пальцы Луизы Но стали двигаться над работой еще быстрее и судорожнее, а Женевьева явно искала предлог, чтобы покинуть гостиную, но не могла решиться. Мегрэ подумал, что вот Альбера Ретайо уже нет, он погиб и его обезображенное тело нашли на железнодорожном полотне, но здесь, в этой комнате, незримо находится крохотное живое существо, его сын, который яерез несколько месяцев появится на свет. Эта мысль невольно взволновала его. Когда Мегрэ поворачивался к Женевьеве, она отнюдь не отводила глаз.

Она сидела прямо и даже как бы нарочно подставляла ему свое лицо, словно говоря: "Нет, вам это не приснилось. Сегодня ночью я была у вас в комнате, и я не лунатик. Все, что я вам сказала, правда. Вы видите, меня это не смущает. И я не сумасшедшая. Да, Альбер был моим любовником, и у меня будет от него ребенок". Итак, значит, сын той мадам Ретайо, которая столь энергично отстояла свои права после гибели мужа, юный и пылкий друг молодого Фийу, по ночам незаметно проникал в этот дом. А Женевьева принимала его у себя в спальне, помещавшейся в конце правого крыла.

– Простите, мадам, но если вы не возражаете, я хотел бы пройтись по двору, познакомиться с вашим хозяйством, – обратился Мегрэ к мадам Но.

– Позвольте мне составить вам компанию.

– Ты простудишься, Женевьева.

– Нет, мама. Я накину что-нибудь на плечи.

Женевьева принесла из кухни зажженный фонарь. Они вышли в переднюю, и Мегрэ помог ей надеть плащ.

– Что вы хотите посмотреть? – тихо спросила она.

– Выйдем во двор.

– Пройдемте здесь, чтобы не обходить дом… Осторожно, ступеньки…

Двери хлева были раскрыты, там горел свет, но сквозь пелену тумана ничего нельзя было различить.

– Ваша комната, кажется, вон та, над нами?

– Да… Я догадываюсь, о чем вы думаете… Он входил не через дверь, как вы понимаете… Идемте… Видите приставленную лестницу?.. Она всегда здесь… Ему оставалось только передвинуть ее правее метра на три…

– Где спальня ваших родителей?

– Через три окна.

– А окна между?..

– Одна комната для гостей, там сегодня ночевал месье Альбан, а вторая всегда заперта – в ней умерла моя сестренка. Только у мамы есть от нее ключ.

Женевьеву знобило, но она старалась скрыть это: ей не хотелось, чтобы Мегрэ подумал, будто она стремится скорее закончить разговор.

– Ваши родители никогда ни о чем не догадывались?

– Нет.

– А когда это началось?

Женевьеве не пришлось долго вспоминать.

– Три с половиной месяца назад.

– Ретайо были известны последствия вашей любви?

– Да.

– Каковы были его намерения?