А Фелиси-то здесь!

Он устало садится на диван и бормочет:

– Я вас слушаю…

Впрочем, почему бы это Жюлю Лапи вдруг вздумалось вести в свою спальню незнакомого человека?.. Ведь убит он в своей спальне… А ему вовсе незачем подниматься к себе в это время… Ведь он работал в саду… К тому же он, обычно скуповатый, вдруг предложил гостю выпить.

Из-за раскатов грома Мегрэ временами приходится почти кричать, а когда раздается еще более оглушительный удар, Фелиси инстинктивно тянется к нему и хватает его за руку:

– Я боюсь…

Она дрожит. Она по-настоящему дрожит.

– Не бойтесь!.. Ведь я с вами…

Ничего глупее не придумаешь, чем сказать: он здесь. Мегрэ это прекрасно понимает. А она тут же воспользовалась его замешательством, принимает еще более скорбную мину и произносит со стоном:

– Вы доставляете мне столько огорчений… И вы на этом не успокоитесь… Я так несчастна… Боже мой, как я несчастна, а вы… вы…

Она уставилась на него широко раскрытыми, умоляющими глазами:

– Вы нападаете на меня, потому что я слабая, потому что меня некому защитить… Всю ночь и весь день у меня торчит какой-то парень, и этой ночью он тоже здесь будет…

– Как зовут человека, которому вы залепили пощечину воскресенье на танцульке?

Она на минуту растерялась, но тут же ухмыляется:

– Вот видите?

– Что?

– Ведь вы меня преследуете… Вы ополчились против меня, словно вы… словно вы меня за что-то ненавидите… Я вам ничего не сделала!

Как раз подходящий момент: надо подняться, покончить с этим, поговорить серьезно. Мегрэ так и собирался сделать. Ни за что на свете он не хотел бы, чтобы его сейчас кто-нибудь увидел с площадки. Слишком поздно! Он пропустил момент, а Фелиси вдруг становится напористой, пользуется новым ударом грома, чтобы уцепиться за него, она теперь совсем близко, он чувствует на своей щеке ее горячее дыхание, видит ее лицо рядом со своим.

– Может быть, потому, что я женщина? Может быть, вы такой же, как Форрентен?

– А чего от вас хочет Форрентен?

– Понятно, чего хочет… Он пристает ко мне… Он преследует меня… Он мне заявил, что рано или поздно я все равно буду…

Может быть, это и правда. Мегрэ вспоминает лицо управляющего, его несколько двусмысленную улыбку, его толстые чувственные губы.

– Если и яы этого хотите, скажите! Я предпочитаю лучше…

– Нет, дитя мое, нет…

На этот раз он встает и отстраняет ее.

– Давайте спустимся вниз! Нам нечего делать в этой комнате…

– Это вы сюда явились…

– Но совсем не для того, чтобы здесь оставаться, тем более не для того, чтобы внушить вам такие мысли… Спускайтесь, прошу вас.

– Дайте мне привести себя в порядок.

Она неумело пудрится перед зеркалом. Дергает носом.

– Вот увидите, вы окажетесь причиной несчастья…

– Какого несчастья?

– Не знаю… Во всяком случае, если меня найдут мертвой…

– Да вы с ума сошли! Идемте!

Он пропускает ее вперед. От грозы вокруг стало темно. Ей приходится зажечь в кухне лампу. На плитке кипит кофе.

– Я думаю, мне лучше уехать, – произносит Фелиси, погасив газ.

– Куда уехать?

– Куда-нибудь… Я сама не знаю… Да, я уеду, и меня никогда не найдут… Зря я сюда вернулась…

– Никуда вы не уедете!

Она бормочет сквозь зубы так тихо, что он даже не уверен, правильно ли расслышал.

– А вот посмотрите!

И тут Мегрэ на всякий случай бросает:

– Если вы хотите поехать к юному Петийону, то могу вам сообщить, что он сейчас находится в пивной, где полно женщин, в Руане.

– Это не…

И тут же продолжает:

– А мне-то какое дело?

– Это он и есть?

– Кто он? Что вы имеете в виду?

– Он ваш любовник?

Она презрительно смеется:

– Мальчишка, которому нет еще двадцати лет!