– Потому что вам придется продавать сразу большому количеству людей, из которых многие будут неплатежеспособны; скажем, крестьянам, которые в лучшем случае станут расплачиваться небольшими суммами в течение долгого времени, а от самых бедных, которые соблазнятся иметь собственный клочок земли, как это у них водится в нынешние дни, вам придется лет через десять взять ее обратно, не получив никакой пользы. Ведь вам надоест их теребить!
– Да я никогда и не стану этого делать. Итак, по-вашему выходит, что я не могу ни продать, ни сохранить имение?
– Если хотите поступить благоразумно – продать недорого, но получить наличными, у меня есть покупатель.
– Кто же это?
– Я сам.
– Вы, господин Бриколен?
– Да, я, Никола-Этьен Бриколен.
– В самом деле, – сказала Марсель, вспомнив в эту минуту слова, случайно вырвавшиеся у мельника из Анжибо, – я слыхала об этом. А что вы предлагаете?
– Я договорюсь с вашими заимодавцами, раздроблю землю на участки, одним продам, у других куплю, возьму себе то, что мне подходит, и выплачу вам – что останется.
– А кредиторам вы тоже уплатите наличными? Вы ужасно богаты, господин Бриколен!
– Да нет, они у меня подождут, но вас я так или иначе от них избавлю.
– Мне показалось, что они все хотят немедленно получить деньги; ведь вы мне так говорили?
– С вас бы они требовали, а мне окажут кредит.
– Они правы, я, очевидно, числюсь у них неплатежеспособной.
– Возможно. В нынешние дни люди очень недоверчивы. Так вот, госпожа де Бланшемон, вы мне должны сто тысяч франков, я вам даю двести пятьдесят – и мы в расчете.
– Иначе говоря, вы хотите заплатить двести пятьдесят тысяч за то, что стоит триста?
– Этот маленький лишек вы, по справедливости, должны бы мне предоставить: ведь я плачу наличными. Вы можете возразить, что, раз у меня есть деньги, мне не придется платить процентов. Но это и к вашей выгоде – получить готовые денежки, тогда как, еще немного помешкав, вы можете остаться на бобах.
– Значит, вы хотите воспользоваться моим затруднительным положением, чтобы оттягать шестую часть той ничтожной суммы, которая у меня осталась?
– Это мое право, и всякий другой на моем месте взял бы больше. Будьте уверены, что я по возможности соблюдаю ваши интересы. Так вот вам мое первое и последнее слово! Подумайте об этом.
– Да, господин Бриколен, мне кажется, что об этом надо подумать.
– Еще бы, черт возьми! Прежде всего вы должны убедиться в том, что я вас не обманываю и что я сам не ошибаюсь ни насчет вашего положения, ни насчет стоимости вашего имущества. Вы сейчас здесь, на месте, можете обо всем разузнать, все сами увидеть, вам даже не мешает посмотреть земли вашего мужа под Ле-Бланом, – и, когда вы будете обо всем осведомлены, то есть примерно через месяц, вы дадите мне ответ. Но только вы можете спокойно принять сделанное мною предложение, произведя подсчет на основании представленных мною данных; проверки я не боюсь. Во-первых, вы можете продать то, что у вас останется, вдвое дороже, чем я вам предлагаю, – но вам не получить наличными и половины или надо будет ждать десять лет, в течение которых вам придется уплатить такие проценты, что у вас ничего не останется; во-вторых, вы можете продать мне, потеряв одну шестую, – и получить ровно через три месяца двести пятьдесят тысяч франков золотом, серебром или же банковыми билетами, по вашему выбору. Ну, я все сказал! А теперь, через часок, приходите отобедать с нами. Не стесняйтесь, будьте как дома. Слышите, госпожа баронесса? Мы с вами люди деловые, и если вы не потребуете другой надбавки, то это недорого обойдется.
Отношения, которые установились между госпожой де Бланшемон и Бриколенами, заставили ее отбросить щепетильность и принять приглашение. Она выразила согласие, но, в ожидании обеда, пожелала остаться в замке, чтобы написать письмо. Бриколен ушел, обещая прислать ее слуг и вещи.
IX
Неожиданный друг
Оставшись одна, Марсель задумалась над создавшимся положением и вдруг поняла, что любовь вдохнула в нее такую энергию, на которую она без этого всесильного чувства не была бы, вероятно, способна. С первого взгляда этот мрачный замок – единственное жилище, каким она еще владела, – немного испугал ее. Но, узнав, что и эта развалина вскоре перестанет ей принадлежать, она, разглядывая его с равнодушным любопытством, невольно улыбнулась. Щиты с ее фамильными гербами по-прежнему украшали выступы огромных каминов.
«Итак, – подумала она, – я скоро окончательно порву с моим прошлым. В нынешние дни, как говорит этот Бриколен, дворянство разоряется и сходит на нет. Но ты, Господи, по великой милости Твоей сотворил любовь – вечную и бессмертную, как Ты сам!»
Вошла Сюзетта с дорожным несессером, который понадобился ее госпоже, чтобы написать письма. Открывая его, Марсель случайно взглянула на горничную. Девушка смотрела на голые стены старого замка с таким испуганным видом, что Марсель не могла удержаться от смеха. Сюзетта еще больше нахмурилась.
– Значит, вы, сударыня, – сказала она, и в голосе ее зазвучало настоящее возмущение, – решили ночевать здесь?
– Как видите! – ответила Марсель. – А вот и ваша комната, оттуда прекрасный вид и там много воздуха.
– Я зам очень признательна, сударыня, но напрасно вы думаете, что я стану здесь спать. Мне тут и среди бела дня страшно, что же будет ночью? Говорят, здесь ходят привидения, и я вполне этому верю.
– Вы с ума сошли, Сюзетта! Я защищу вас от привидений.
– Будьте так добры, сударыня, и позовите сюда на ночь какую-нибудь служанку с фермы, а я готова хоть пешком уйти из этого ужасного места…
– Вы слишком пугливы. Я не хочу принуждать вас, можете ночевать, где хотите. Однако имейте в виду, что, если вы будете постоянно отказываться от своих обязанностей, мне придется расстаться с вами.
– Если вы, сударыня, рассчитываете долго пробыть в этих местах и жить в такой развалине…
– Я вынуждена провести здесь месяц, а может быть и больше; что вы на это скажете?
– Я попрошу вас, сударыня, отправить меня обратно в Париж или в какое-либо другое ваше поместье, не то, ей-богу, не пройдет и трех дней, как я умру здесь.
– Милая Сюзетта, – сказала Марсель очень ласково, – у меня нет других поместий, и я, вероятно, больше не буду жить в Париже. Я потеряла все свое состояние, и мне, возможно, придется вскоре расстаться с вами. Если вам так не нравится здесь, то нет смысла удерживать вас. Я уплачу вам жалованье и проезд. Повозка, в которой мы приехали сюда, еще тут. Я дам вам хорошую рекомендацию, и мои родственники помогут вам найти место.
– Но неужели, сударыня, вы думаете, что я соглашусь пуститься в такой путь одна? Надо же было, в самом деле, везти меня в эту глушь!
– Я не знала, что я разорена, мне только сейчас сказали об этом, – спокойно ответила Марсель, – и вы напрасно упрекаете меня, я не хотела причинять вам эту неприятность… А поедете вы не одна: вместе с вами вернется в Париж и Лапьер.
– Вы увольняете и Лапьера, сударыня? – вскричала в ужасе Сюзетта.
– Я его не увольняю, а возвращаю своей свекрови, которая уступила мне его, и теперь она с удовольствием возьмет обратно этого доброго старого слугу. Ступайте обедать, Сюзетта, и готовьтесь к отъезду.
Смущенная хладнокровием и кротким спокойствием своей госпожи, Сюзетта разразилась слезами. В невольном порыве теплых чувств она стала умолять Марсель простить ее и оставить у себя.
– Нет, моя милая, – ответила Марсель, – мне теперь не по средствам платить вам жалованье. Я жалею о вас, несмотря на ваш нрав, может быть, и вы пожалеете обо мне, несмотря на мои недостатки. Но это неизбежная жертва, и сейчас не время предаваться слабости.
– Но как же вы-то будете, сударыня? Без средств, без прислуги, с маленьким ребенком на руках, в таком захолустье! А бедняжка Эдуард?
– Не огорчайтесь, Сюзетта; вы, наверно, найдете место у кого-нибудь из моих знакомых. Мы еще встретимся, и вы еще увидите Эдуарда. Только не плачьте при нем, умоляю вас!
Сюзетта вышла. Но не успела Марсель обмакнуть перо, как перед ней появился Большой Луи, неся на одной руке Эдуарда, а на другой – спальный мешок.
– Ах, – сказала Марсель, когда он посадил ребенка к ней на колени, – вы все думаете, как бы мне услужить, господин Луи? Я очень рада, что вы еще не уехали. Я не успела как следует поблагодарить вас, и мне было бы жаль не попрощаться с вами.
– Нет, я все еще здесь, – отвечал мельник, – и, сказать по правде, не очень-то тороплюсь уехать. Но вот что, сударыня, если вам все равно, не величайте меня господином. Никакой я не господин, и такие церемонии с вашей стороны меня смущают! Называйте меня просто Луи, или Большой Луи, как все меня зовут.
– Но позвольте вам заметить, что это противоречит идеям равенства и, судя по тому, как вы рассуждали сегодня утром…
– Сегодня утром я вел себя, как скотина, как лошадь, как лошадь мельника, что еще хуже. У меня было какое-то предубеждение… виною тому ваша знатность… или ваш муж… что ли? И если бы вы называли меня Луи, я бы, пожалуй, стал звать вас… Как ваше имя?