Небо и Твердь. Новая кровь. Часть 1

– Мама, – сказал Сарер, чувствуя себя уязвлённым её словами про хрупкие ручонки. – Главное не то, кто я сейчас. Я чувствую в себе решимость и уверенность. Я смогу доказать Элрису Арраксио, что я лучше всех этих необразованных крестьян, что я…

– Да? – подняла брови стейя Ринетта. – Этим людям ты ничего не докажешь. Они косточки твои пережуют, сплюнут и забудут. Простой народ доказательств не принимает, только грубую силу. Кроме того, я вижу, ты продолжаешь упорствовать. Тебе не пора к Мирласу?

– Не пора, – упрямо сказал Сарер, намереваясь идти до конца. – Мама…

– Ты останешься здесь, в этом тереме, и станешь достойной заменой не лысому уроду, а своему отцу, – начиная злиться, отрезала стейя Ринетта. – Ты единственный сын и наследник. Пожалей свою бедную мать, я не потяну ещё одного ребёнка и не смогу гарантировать, что на Свет появится мальчик. Начинай уже думать головой, Сарер, и думай о чём-то кроме своих глупых прихотей. Ты будущий стайе Края Соснового.

– Пусть Ольтена будет стайе Края Соснового! – разозлившись первым, прошипел Сарер. – Вы все её любите больше, чем меня, она производит на людей впечатление…

– Сарер.

– …смеётся, как дурочка, а народу нравятся такие как она!

– Сарер!

– Она любит твои вонючие краски, и даже Элрису Арраксио она сразу понравилась! Вот пусть она и представляет всюду нашу семью, пусть очаровывает всех и улыбается, а я пойду куда хочу.

– Ты не пойдёшь куда хочешь, – низким голосом сказала мать. – Ты пойдёшь – сейчас же – к господину Мирласу и передашь ему мой приказ. Я приказываю, чтобы сегодня ты занимался в два раза дольше. Чтобы не тревожить старого человека, пускай он оставит тебе задание, а если не выполнишь то, что он скажет, то я прикажу тебя отдать под кнут.

Сарер сразу закрыл рот, хотя уже был готов дальше препираться с матерью. Стейя Ринетта часто отчитывала его, но никогда не угрожала физическим наказанием.

– Если ещё раз так повысишь на меня голос, я без предупреждения позову сюда конюха с его кнутом. Ты совсем от рук отбился. Наверное, это из-за того, что теперь ты живёшь бок о бок со служивыми мальчишками. Они тоже отправятся на порку, если я услышу о том, что ты водишься с ними.

Сарер развернулся и быстро зашагал прочь.

– Я тебя не отпускала, – крикнула вдруг стейя Ринетта.

«Ну и пусть. Ну и пусть!» Не побежит же она за ним.

Обида и горечь обжигали ему глаза слезами. Он отчаянно рвался оказаться где-нибудь за пределами терема, пропитанного страхом, давно превратившегося в его темницу. Сейчас он ощущал это невероятно отчётливо. Он всё равно убежит и всё равно станет войдошем. Он не послушается матери. Просто возьмёт и сбежит! Предсказание брата Энрида не сбудется, он не будет покорно ждать десять лет, как стейя ждёт своего мужа у окна, развлекаясь одной только сменой времён года и спицами, уныло качающимися в холодных пальцах.

В коридоре у лестницы Сарер налетел на своего отца. Неист Алвемандский как раз возвращался с весенней охоты, и на его лице была взволнованно-счастливая улыбка. Врезавшись в огромный отцовский живот, мальчик отскочил и тут же учтиво поприветствовал родителя:

– Отец, – и склонил голову.

– О мальчик мой! Твоя мать там? – он махнул рукой в сторону женской части терема и, дождавшись подтверждающего кивка, заговорил с почти детским нетерпением и жаждой поделиться с кем-то своим восторгом. – Сарер, тебе пора выезжать на охоту с нами. Мы загнали тура, такого гигантского и свирепого, что собаки в страхе разбегались от одного только движения его рогов. Рога, рога! Эти рога отлично будут смотреться вместо тех, надоевших, оленьих. Хочешь глянуть? Почему такой хмурый? Ты плакал, мой мальчик? Опять этот поганый бес?

– Нет, – мрачно отрезал Сарер. Он не говорил отцу и матери, что бес продолжает навещать его даже в комнате Ранмиса, потому что не хотел появления новых поводов для ссор со стейей Ринеттой и боялся её ледяного негодования даже сильнее, чем засыпать. Но теперь, когда она угрожала ему кнутом, чего же ещё оставалось бояться? Рассудив так, мальчик пробормотал: – Я никогда не плачу из-за своего кошмара, – пусть отец считает его храбрым, – не бойся за меня, папа.

Странно, но со своей просьбой отпустить его к войдошам Сарер даже не попытался обратиться к отцу. Наверное, он знал, что этот вопрос немедленно отправится на рассмотрение к Ринетте Алвемандской, а та будет ещё в большем гневе, когда поймёт, что первым делом сын пошёл не к ней. И тогда риск провала будет просто катастрофическим.

Впрочем, провал уже произошёл.

Шелест юбок доносился сзади. Надо было бежать. Как ночью.

– Сарер! – звала его мать.

Он не мог обогнуть отца. Мальчик увидел, как медленно в морщинах лица стайе вычерчивается суровое недовольство. Поймав сына за руку, Неист Алвемандский спросил у жены:

– Он убегал от тебя?

– Убегал. Маленький негодяй. Он нахамил мне и, не дослушав до конца моих слов, просто взял и убежал, – с каждым её словом взгляд отца становился всё более мрачным, и Сарер мог лишь устало опустить голову, чтобы не видеть конечной стадии этой метаморфозы. – Мой стайе, мы потеряем этого ребёнка. Он не просто невоспитанный и своенравный, он уже наполовину потерян. Я никогда не видела таких надменных и вместе с тем бестолковых детей. Я просто не знаю, что делать с Сарером. Ему нужно твоё мужское воспитание. Нужно, чтобы кто-то показал ему, что значит быть мужчиной.

– Ну конечно, – отвечал Неист Алвемандский. – Моя стейя, учи его, но не говори в присутствии мальчика о нём таких слов. Ни один мальчик не превратился в мужчину, слушая из женских уст о себе слово «бестолковый».

– Ты отец, тебе лучше знать, что с ним делать, – было почти слышно, как стейя Ринетта скрипела зубами. Кажется, она была готова разозлиться и на мужа: – Из Ольтены я сумею сделать достойную женщину, и при всей её несобранности я в том уверена. Но я не знаю, что получится из этого… этого ребёнка. Неист, я предлагаю, чтобы он отведал кнута.

– Кнута? – стайе явно удивился. Его сильная рука всё ещё сжимала предплечье Сарера: – Мой мальчик, что ты натворил? – строго спросил он, заглядывая в глаза сыну. – Что ты такое натворил, чтобы мать захотела подвергнуть тебя такому наказанию?

Сарер не успел и рта раскрыть. Стейя Ринетта его опередила:

– Он собрался стать лидером отряда войдошей. Желает проситься в ученики к Элрису Арраксио. Уверен, что там его примут с распростёртыми объятиями и на блюдце преподнесут высокий чин. Он заигрался с этой глупой шуткой про беса. Он готов на всё, лишь бы извести меня и не учиться нормально.

Сарер закрыл глаза. Это звучало жалко. Он вдруг вспомнил войдошей, высоких, бородатых, сильных и – что главное – таких спокойных и уверенных. Он подумал о том, что никто из них никогда не подвергался такому позору. Ни о ком из них мать не говорила таким голосом.

Неист Алвемандский, услышав про намерения Сарера, почти неожиданно встал на его сторону:

– Послушай, моя шеле, быть может, это важно для него? Навряд ли про беса – это глупая шутка. Я склонен доверять словам войдошей. Кроме того, Сарер бы не стал бояться собственных фантазий. Так, мальчик?

Сарер поднял голову. Он не хотел никому ничего доказывать больше. Не хотел быть ребёнком или собственностью. Он хотел спасения и свободы.

– Я стану войдошем, – проговорил он твёрдо, часто моргая, чтобы осушить слёзы. – Я всё продумал. Сотня Элриса Арраксио через два дня возвращается с острова Горгулий через Эгинковый бор. Это недалеко, я легко доберусь туда верхом с несколькими сопровождающими. Там я так же легко найду войдошей. Он примет меня. Я знаю. Я…

– Видишь, Неист? – перебила его мать. – Видишь, как он обнаглел? Говорит так, будто нас с тобой тут нет!

В этот момент Сарер понял, что он не в силах больше этого выносить.

Обнаглел. Он обнаглел. Действительно! Конечно, его же никто не слушает!

Он глубоко вздохнул, справляясь со стыдом. Потом твёрдо сцепил зубы, глотая слёзы, развернулся и, резко вырвавшись из отцовской хватки, побежал прочь.

– Сарер! – ударил в спину дуэт родительских голосов.

– Отстаньте от меня! – прорычал он на бегу, не заботясь о том, какое придётся принять наказание. Этот день должен был изменить его жизнь, должен был. Сегодня он перестанет быть послушным мальчиком. Он сам изменит свою судьбу! Он сам решит за свою жизнь! Он сам!..

…

День спустя всё было готово для отъезда.

Видя детскую ярость сына, слыша негодование в его срывающемся голосе, Неист Алвемандский, сохраняя спокойствие и понимающее выражение лица, сказал за вечерним столом только: «Хорошо, мальчик». Сарер позднее думал о том, что заставило отца согласиться. Стыд за то, что он не уберёг сына от кошмара и пренебрегал его словами? Усталость и нежелание сопротивляться холодной и чистой ненависти десятилетнего ребёнка ко всему, что стоит между ним и его прихотью? Или вера в то, что Сарер скоро вернётся домой, получив жизненный урок и повзрослев? Стейя Ринетта же стояла на своём ровно до тех пор, пока не услышала решение мужа. После этого ледяной огонь злобы потух в её глазах, лицо расслабилось, и она сквозь зубы проговорила: «Все мои старания потрачены зря», и больше не произнесла в тот вечер ни слова. Сарер тогда задумался, о чём она тоскует, глядя поверх его головы тёмными глазами – о деньгах, потраченных на Мирласа и его занятия, о бессонных ночах, проведённых рядом с без конца орущим младенцем? Сарер был отвратительным ребёнком, как ему часто рассказывали. Пока ему не исполнилось года, он рыдал и вопил сутки напролёт. Пока ему не исполнилось шести лет, он капризничал и хныкал сутки напролёт. В шесть лет он впервые встретился со змеем. С шести лет он стал просто невыносим.

Но теперь его прежняя жизнь должна была завершиться. Никаких больше долгих часов, посвящённых Мирласу и его странным представлениям о воспитании маленьких стайе. Никаких материнских упрёков. Никаких назойливых сестриц. И… что же будет с его кошмаром? Будет ли змей так же бесстыдно вползать в его сны, зная о том, что Сарер готовится убивать таких как он? Быть может, когда Элрис Арраксио закалит его дух, когда его тело и воля окрепнут, чтобы принимать вызовы страха этого мира, тогда и змей сам собой пропадёт, исчезнет навсегда, опасаясь трогать сильного, храброго мужчину, в которого превратится запуганный мальчишка? Нет, этого Сарер не желал. Он мечтал сам убить змея. Преодолеть страх, взять дело в свои руки, однажды вместо того, чтобы убегать и кричать, просто развернуться и прикончить врага. Пускай эта тварь увидит торжество в его глазах. Пускай поймёт перед своей гибелью, что отныне Сарер сам – властелин своих снов. Пускай страх смерти расцветёт в её длинном уродливом теле кровавыми лепестками! Да!

Как он уже давно узнал от кухарки Зайханы, Элрис Арраксио возвращался на материк на исходе месяца Ночной Охоты, и путь его пролегал через самую крупную деревню в Эгинковом бору – Пегель. Эта деревня была куда больше Алвемандской, и жила за счёт торговли елью и сосной со стайеньем Йотенсу. Сам Святуман закупал дерево у пегельских лесников. Речушка Эгенка, берущая начало в болотах к западу от Пегели, была притоком Резца, исток которого под названием Сетенру, в свою очередь, впадал в Матерь Рек, огромное озеро, дававшее жизнь могучим рекам, на чьих берегах четыре столетия назад выросла славная столица Речного княжества. Причин для того, чтобы деревня, в которой намеревался остановиться Элрис Арраксио, процветала и здравствовала, было полным-полно. Некоторые называли Пегель городом, однако её жители до сих пор не привыкли к такому званию, так что на всех картах на северном берегу Эгенки значилась лишь небольшая чёрная капелька – крупная деревенька.

Сейчас Сарер и сопровождавшие его двое солдат из личной дружины Неиста Алвемандского были готовы к отправлению в Пегель. Сарер сидел на покладистой старой кобыле Стойке, единственной лошади из отцовских конюшен, которая была настолько спокойна и равнодушна ко всему под этим Небом, что могла безропотно терпеть неумелую езду маленького стайе. Двое крупных жеребцов тащили за собой повозку, где была собрана одежда, провизия на два дня пути и любимые книги Сарера. Никто не собирал его, он приготовил всё сам. Он много раз видел, как отец отправлялся в дальние путешествия для встречи с каким-нибудь стайе или князем, и потому чувствовал себя совсем взрослым, когда по родительскому подобию раскладывал на своей кровати одежду – кафтаны, рубашки, свиты и штаны из пестряди и шерсти – на разные случаи. Он очень ответственно подошёл к выбору и был доволен собой, в одиночку таская переполненные сундуки к выходу из терема. Он чувствовал на себе взгляды Ранмиса, Фатриса и других мальчишек, которые те бросали из кухни, из-под лестницы и из окон, и почти твёрдо знал, что на него глядят с уважением. Он и сам себя зауважал – как же это было приятно.

Стейя Ринетта попрощалась с ним в своём обычае – весьма просто. Она вышла посмотреть, как воины помогают Сареру аккуратно погрузить сундуки в повозку. Мальчик заметил это и какое-то время намеренно держался спиной к терему. Затем, когда прошло достаточно времени, он якобы случайно обернулся – и обнаружил, что матери уже на крыльце не было.

Неист Алвемандский поцеловал сына в обе щёки, и когда Сарер посмотрел на него, ему даже почудились слезинки в уголках его глаз.

– Небо сохранит тебя, мальчик, – прошептал он низко, ласково. – Помни, что ты всегда можешь вернуться. Я не могу запретить тебе выбирать свой путь, но не бойся вспомнить, что ты всё же пока ещё ребёнок. В возвращении не будет ничего постыдного, – улыбку отца омрачал налёт смущения, как будто он ещё винил себя за всё, что происходило с его сыном.

Сарер снисходительно поглядел на Неиста Алвемандского снизу вверх. «Поздно уже это говорить, папа, – подумал он, в душе вздохнув. – Я навсегда покидаю вас».

– Бррратик! – месяц назад выучившаяся произносить букву «р», Ольтена теперь просто обожала все слова, которые отныне стали доступны её языку. В том числе имя брата. – Бррратик Саррреррр! Подожди! Подожди!

– Что ещё? – хмыкнул мальчик, поглаживая по плечу Стойку, которая отзывалась на его неуклюжую ласку полным безучастием.

– Я хочу пррризнаться тебе! Только чтобы никто не слышал!

– Твои крики слышат и на Небесах, – закатил глаза Сарер.

Неист Алвемандский усмехнулся и махнул рукой, отворачиваясь. Мальчик склонился, чтобы его голова была на уровне сестриных глаз.

– Давай, признавайся.

Ольтена зачем-то встала на цыпочки и громко прошептала на ухо брату:

– Помнишь змеючку, которую мама запррретила? Я её нашла. Вот она!

Её ручки, которые до этого заговорщицки были спрятаны за спиной, вдруг дёрнулись вперёд. Только сейчас Сарер заметил, как странно стояла сестра – стараясь повернуться спиной и к нему, и к отцу. Он подскочил, как ужаленный, когда увидел, как бронзой полыхнула чешуя маленького ужика в нескольких крысиных хвостах от его лица. После этого он тут же рухнул в снег. Ольтена рассмеялась, и не было понятно, предвидела ли она такую реакцию или нет.

– Ольтена! – взревел Сарер. – Ольтена, убирайся от меня! Отойди!

Неист Алвемандский, охая и ахая, подхватил дочь на руки, вытряхнув из её хватки животное, которое рухнуло в мартовский снег и тут же скукожилось от холода.

– Дочь моя, что это за игры? Что это ты опять устроила? Прошлого материнского выговора тебе не хватило? – и понёс девочку к крыльцу, коротко извинившись перед воинами и повелев им закончить все приготовления без его участия. Приготовлений оставалось совсем ничего. Сарер, оправившись от ужаса, молнией взлетел на свою лошадёнку и отвёл её подальше от того места, где змея, обездвиженная от холода, валялась в снегу и, очевидно, была на последнем издыхании.

В голове мальчика крутились бесчисленные варианты оскорбительных прозвищ для собственной сестры.

– Бедолага подохнет, – проговорил молодой воин с шапкой набекрень, присаживаясь на корточки у змеиного полутрупика. – Я слыхал, у змей кровь холоднее, чем у горгулий. У ней уже всё в венах застопорилось. Сейчас – спячка, ещё немного – смерть.

– Оставь её, – прокричал Сарер, не приближая Стойку к воину и змее. – Не прикасайся к этой гадине! Оставь её, слышишь, пусть умрёт!

Покорный воле своего шестайе, молодой воин поглядел на своего старшего товарища, прочитал совет в изгибе губ под его усами, и оба телохранителя отошли в сторону повозки.

Неист Алвемандский скоро вернулся. Они распрощались в последний раз. Затем тайга распахнула свои колючие ледяные объятия навстречу путникам. Первыми ехали двое дружинников, затем – Сарер на Стойке, следом два могучих коня тащили за собой повозку.

Так и закончилась первая эпоха жизни маленького надменного стайе из Края Соснового, и начался новый его путь.

В душе Сарера царило подлинное воодушевление во время пути. Тоска по дому ещё не вползла в его детское сердце хитрой дымчатой гадюкой. Он бы чувствовал тогда себя не так хорошо, знай он, что, едва дождавшись того момента, когда все отвернулись и занялись подготовкой лошадей, молодой воин из сопровождения, склонившись над подыхающим ужиком, быстро замотал его в собственную шапку и бросил в повозку.

«Бедолага, – опять прошептал он себе под нос нежно. – Не хватало ещё невинной скотинке подохнуть по воле капризного шестика».

…

Время пролетело быстро. Устав, Сарер спал в повозке, накрывшись приготовленным для этого толстым пледом и подложив под голову свёрнутый тулуп. Змей скользил между деревьев, но не пытался убить его, довольствуясь дрожащим зелёным маревом страха, окутывающим душу мальчика и каждое его движение. Спутники юного шестайе ни разу не заснули за всё путешествие.

День спустя их встретила Пегель.

Широкая дорога с расчищенным мартовским снегом по бокам выглядела приветливо, и люди верхом на конях, мулах, быках, богачи – в каретах, бедняги – с одними лишь шестами в руках, – все они перекрикивались, смеялись, ругались, разговаривали и торговались, ещё даже не войдя в город-деревню. Жизнь бурлила на подступах к оплоту лесоторговли. Всюду стоял запах смолы. Сарер видел купцов и дровосеков, сложенные тут и там аккуратными пирамидами стволы елей, сосен и пихт. Послышался заливистый детский смех, и на миг мальчику подумалось, что это смеются над ним. Он настороженно оглянулся и увидел несколько ребят своего возраста. Они заманивали покупателей, крича: «Заходите на Неясную улочку, в Косой переулочек! Люди добрые, люди милые, такой крепкой ели, как у нашего батьки, вы днём с огнём не сыщите во всём Алвеманде! Торопитесь, торопитесь, пока батька жив, а как мы лавку возьмём в свои руки, так цены – ого-го! – взлетят к Небесам!» Преисполнившись неясного раздражения, Сарер поёжился.

– Где остановились Элрис Арраксио и его сотня? – спросил один из алвемандских солдат у прохожего юноши-дровосека с топором за спиной.

Юноша понял, что с ним заговорил не обычный прохожий. Его острый взгляд тут же уловил аристократичные нотки в выражении лица Сарера, который мрачно пялился на него со своей лошадки.

– Вона там, – махнул рукой парень. – Несколько рядов – и направо. Господа. Извиняюсь, – он поклонился и тут же отскочил, давая дорогу.

Сарер проводил его взглядом. Он вдруг вспомнил почему-то племянника кухарки Зайханы, молодого человека, который прибыл в Алвемандский терем вместе со стариком Арраксио. Ему впервые за долгое время подумалось о том, что хотя он и принял это тяжёлое решение, хотя свобода достигнута, он по-прежнему всего лишь никчёмный запуганный ребёнок. Элрис Арраксио может послать его на четыре стороны, сказав, что принял решение не брать больше на обучение детей стайе.

Сарер был мрачен всю оставшуюся дорогу до места назначения.

Элрис Арраксио и его воины расположились внутри и около крупнейшей таверны во всей Пегели. «Лунный Ветерок» трещала по швам, даже с учётом того, что её хозяин выставил вон всех посетителей, исключая войдошей. Один из воинов Неиста Алвемандского остался снаружи сторожить хозяйские вещи и проследить за тем, чтобы конюшата отвели лошадей в тёплые загоны, покормили и почистили, второй зашёл с Сарером внутрь таверны.

– Господа добрые, дай Небо вам долгого здоровья и хорошей жизни, прошу прощения, все места заняты, вам не… – увидев рысью голову, вышитую на тулупе Сарера у правой части груди, и услыхав звон золотых цепей на бирюзовых сапогах дружинника Неиста Алвемандского, румяный и толстобрюхий хозяин таверны тут же расплылся в улыбке и шаркнул ногами в дурацком поклоне. – О господа, кого же я имею честь приветствовать?.. Я, право же, извиняюсь…

– Это Сарер Алвемандский, сын стайе Неиста, – представил своего господина усатый поджарый телохранитель. – Он прибыл не за твоей милостью, а к Элрису Арраксио. Это важное дело. Обеспечь шестайе отдельную комнату, кровать и сытный ужин, – воин подбросил пятак в воздухе. Хозяин таверны проследил глазами за полётом монеты.

– О, конечно, – закивал он, и пятак оказался в его пухлой руке, пахнущей пряностями и свиным жиром. – Прошу, ждите здесь, мой шестайе, буквально одна минута – я вернусь за Вами!

Мужчина исчез в толпе народа. Сарер стоял около своего сопровождающего и оглядывал обстановку круглыми глазами. Войдоши выглядели потрёпанно, но пили и ели с размахом и чувством. Они были просто ужасно громки по сравнению сами с собой, гостившими около луны назад в Алвемандском тереме. Тогда от них не было и звука. Один молодой человек громко рыдал, схватившись за огромный стакан с пивом, как за руку матери. Другие два хлопали его по плечам и хохотали во все глотки.

– Это всё его Величество, это всё царь наш батюшка, – скрежетал совсем близко низкий, угрюмый голос старика-воителя. – Спаси меня Небеса, но ведь ножки его трона давно изъедены древогрызами. Любовь народа тает, как лёд по Приветствию, и его Величеству нужна поддержка с другой стороны. От нас, от Горгулий да от Небес, о слава. Вот мы и шатаемся чёрт знает где по чёрт знает каким вопросам… Но царя-батюшку понять можно, да, братья, годы неурожайные, с севера страну замучили стражи, с юга – пираты, а срединные земли до нитки ободрали свои собственные господа – князь Речной со стайе Алвемандским и Тширекским братом будто ссорятся, кто из них богаче будет на следующий год. Я уже молчу о том, как тяжко живётся иным деревенькам в горах, что вокруг стольного града – туда не то что лето, весна не приходит, а народ ещё должен платить подать такую же, как и Пегелюшка наша.

– Да помолчал бы ты, дед Хвойный, – фыркнул воитель помоложе. – В кишках нытьё твоё сидит. Ну заелся царь Каменный и заелся. Поставят нового. А не поставят – так наш Старый Волк трон себе в логово утащит, хуже разве будет кому? Разве что кеженам Каменным, ну да мы их быстро – ха! – на место приплющим.

– Говоришь как щенок без тени мозга в башке, – осадил его третий бесоборец. – Всё тебе просто. Во-первых, как бы ни перегрызлись все эти князья да стайенья, нам до того дела быть не должно. Во-вторых, это хорошо ещё выйдет, коль, когда Камень скинут с верхушки, на его место придёт Старый Волк. Митрес Йотенсу – человек порядочный, сколько бы ни драл денег – а всё ж ты посмотри, как народ жирует даже здесь, в глухомани лесной. Стало быть, всё правильно делает. Да и любят его местные, и на западе, и на востоке. А подумай, как не нужен ему окажется трон. Не нужен и всё тут. Своих дел ему полно. И придёт во главу земной Тверди князь Огненный. Гиена проклятая, зверь дикий.

– Амафас-то Льеффи? О-о, храни нас Солнце!

– Льеффи? Я слыхал, он огнегривым волком оборачивался, когда шёл в постель к своей жене, пока та не померла от этого всего безобразия. А ещё слыхал, он собственному сыну выгрыз глаз.

– Амафас ещё ладно, я о его сыновьях такие басни подобрал недавно! Отменные. Сыновья все в батьку пошли, все оборотни-колдуны и все до разврата охотники. Старший, который одноглазый, всё жену себе не найдёт – потому что он не до девушек, а до юношей любовник, вот оно как. Средний, говорят, со старыми бабками-гадалками при дворе водится и с ними же любится. А младшенький, совсем ребёнок ещё – из публичного дома не вылазит.

– Ёрш ершистый! Скажешь тоже!

– Вот натянут короны Огненные псы, тут-то мы все сами волками взвоем, если доживём, конечно.

– Братцы, что же это вы говорите? – прошепелявил ещё один воин. – Что за речи толкаете, безмозглые вы кутята? Небо же слышит вас! Да будет правление Камня извечным, да правит род Кирине столетия столетий…

Войдоши как будто не видели Сарера с его спутником или же не обращали на них внимание. Они были полностью увлечены своими байками и перепалками. Заслушавшись взрослыми разговорами, мальчик не заметил, как на него упала тень могучего воителя.

– Ба! Знакомые люди, – пробасил Элрис Арраксио.

Сарер поднял голову. Внезапно на него накатил страх. Он не мог произнести ни слова, только глядел в оценивающе прищуренные глаза бесоборца, чувствуя себя рыбёшкой, съёжившейся в водорослях под взглядом кота-рыболова.