– Вы читаете мои мысли? – Джейк изобразил шутливое опасение, хотя встревожился всерьез.
Доктор Вейл улыбнулась:
– Я бы так не сказала. Но мне кажется, между детьми стихий существует… своего рода понимание. Хотя… может быть, не всегда, и не со всеми. Или это обычная человеческая эмпатия.
Джейк облегченно выдохнул.
– Но разве это плохо: найти человека, который понимает и чувствует тебя? – Флоренс остановилась, и Джейку пришлось остановиться следом. Сине-зеленые глаза смотрели на него, в них плескалось море – печальное и одинокое. Взмах ресниц – и взгляд Флоренс вновь стал спокойным и внимательным – почти как у Гвина.
– Нет, неплохо, – Джейк отвернулся, уже скучая поэтому морю. – Но бывает ли?
– Вы не романтик, – мягко сказала Флоренс.
– Угу. Я прожженный циник.
– Циничный повелитель огня. Это пугает, – но её в голосе звучал не страх, а улыбка. И, пока Джейк задумался, что бы ответить, она добавила:
– Мы пришли.
Доктор Вейл приложила ладонь к датчику возле дверей, лучи просканировали ее лицо. После чего она обратилась к Джейку:
– Дайте, пожалуйста, ваш пропуск.
Получив карточку, она вставила ее в прорезь терминала. Несколько секунд ожидания – и двери открылись.
Джейк хмыкнул:
– Вот так просто?
– Совсем не просто, – парировала Флоренс, возвращая ему пропуск. – Мой уровень допуска позволяет приводить с собой посетителя, но не любого. Как оказалось, вас – могу. Идемте.
Внутри изолятора их пропуска ещё раз проверили на посту охраны, и Флоренс объяснила двум здоровякам, к кому они идут и по какому делу. Охранник цепко оглядел Джейка, после чего вызвал конвойного.
И снова коридоры. У нужной двери конвоир остановился.
– Я подожду вас здесь, – тихо сказала Флоренс. Подумав мгновенье, Джейк согласился.
Глава 8. Родственные души
– К тебе посетитель, – охранник пропустил Джейка внутрь камеры и закрыл за ним дверь.
Майк лежал на кровати, согнув ноги в коленях и глядя в потолок. Едва взглянув на вошедшего и увидев, что это Джейк, он вернулся к прежнему занятию, старательно изображая равнодушие и безразличие. Но губы его чуть сжались, а взгляд стал напряженным и злым.
Джейк оглядел камеру: метров семь квадратных, голые бетонные стены, окон нет. Свет дает лампа на потолке, в углублении и за решеткой. Железная кровать с матрасом, одеялом и подушкой, привинченная к полу. В углу – раковина и рядом, за металлической ширмой высотой в половину человеческого роста, – унитаз.
Джейк вздохнул: весёленький интерьер, ничего не скажешь. Но сказать что-то надо.
– Как ты?
Майк на мгновение взглянул на него, фыркнул и снова отвернулся.
– Я понимаю. Но… какого чёрта ты устроил пожар?! А теперь недоволен, что тебя за это посадили.
– А что, я должен быть доволен?! – он зло смотрел на Джейка.
– Не должен! Но какого чёрта ты поджег архив?!
Парень молчал и хмурился. А потом лицо его дрогнуло, он спрятал его в подушку и с приглушенным всхлипом сказал:
– Отвали.
Джейк закусил губу. «Да блин… не умею я. Какого хрена она сказала, что это я должен поговорить с ним? Что мне ему сказать?!»
Он подошел и присел на край кровати.
– Что они тебе сказали? Предъявили обвинение? Суд будет?
Какое-то время Майк молчал. Потом, не оборачиваясь, заговорил:
– Приходил какой-то тип. Заявил, что я – социально опасный элемент и меня нужно держать под надзором. И что, если я хочу, чтобы мое пребывание здесь было комфортным, я должен вести себя хорошо и сотрудничать с ними.
Теперь была очередь Джейка хмуриться:
– В чём же заключается это сотрудничество?
Парень пожал плечами.
– Ясно. Но знаешь, что? Ты лучше не нарывайся. И сотрудничай, как можешь. А я… я тоже сделаю, что смогу.
Майк обернулся и теперь смотрел на Джейка покрасневшими глазами.
– Ну… я ничего не обещаю. Пока. Я не знаю, что в моих силах. Врать не буду.
Парнишка вздохнул, казалось, с некоторым облегчением. И уселся на кровати.
– Расскажи мне о себе, – попросил Джейк. – Мне нужно знать как можно больше.
Майк пожал плечами:
– Да я уже всё рассказал, вроде. Чего ещё рассказать-то? – он смотрел на Джейка в ожидании вопросов.
– Ты совсем не помнишь свою семью?
Он уставился перед собой, насупился. И некоторое время молчал.
– Я почти не помню их лиц, родителей. Не узнал бы, если б увидел сейчас. Отец был хмурым и серьезным. И вечно занятым. А мама… она была странной, как я теперь понимаю. То ласковой, то вспыльчивой. А то сидела, замерев, глядя в никуда. А потом… был пожар.
– Пожар?!