Этот материал был не только эксклюзивом. Этот материал имел все задатки серьезной и долгоиграющей сенсации. Публика обожает истории, если они завязаны на сексе, скандалах и миллионерах. А в Роберте Маккамоне сошлись сразу три стихии – он богат, гениален и трахает женщин ради собственного вдохновения.
– Итак, Маккамон остался без музы. А что ты хочешь от меня, Элеонора?
– Чтобы ты стала его новой музой, Денни.
В том виде, в каком я утром выскочила из дома, являться к миллионеру Элеонора запретила. Велела снять ярко-лимонную юбку-колокол и свободную тельняшку, а бирюзовые туфли и сумочку заменить на что-то спокойней.
Да, я люблю цвета в одежде. Иногда отдел стилистов зовет меня на помощь. Я бы хотела работать у них там, подбирать аксессуары, ткани и цвета, но будем реалистами – я бы умерла от скуки среди кашемира и натурального хлопка на второй же день. Не даром же я выбрала именно колонку «Испытано на себе».
– Сколько-сколько? – переспросила я, не веря собственным ушам.
Элеонора повторила сумму.
– Ты же понимаешь, что я у тебя в долгу. Я понятия не имею, какие сексуальные пристрастия могут быть у Маккамона. Это мой аванс, Денни. Но чтобы получить его, он должен выбрать тебя. Именно тебя на сегодняшних прослушиваниях.
Чертов гений организовал прослушивания, чтобы выбрать среди элитных шлюх Манхэттена музу. Как мило.
– Он захочет мне тоже платить, верно? Мне заключать контракт?
– Не знаю, – честно сказала Элеонора. – Мы можем выжать максимум даже из контракта, если ты достанешь его полную копию.
– Ясно. А если он… ну во время прослушивания захочет…
– На твое усмотрение, дорогая. Если он будет жесток, будет принуждать, бить, унижать…
Или отрезать пальчики по частям.
– Я поняла, Элеонора!
– … тогда одевайся и уходи, – закончила она. – Ты ведь понимаешь, что даже одного только упоминания об этих зверствах будет достаточно.
– Ты нашла других женщин, которые были его музами?
– Ищу, дорогая. Это дело небыстрое. Он хорошо платил им за молчание.
Хоть бы они были живы!
– А что известно о самом Маккамоне? Ты ведь наверняка уже завела на него досье. Разве мне не нужно подготовиться?
– Сейчас его принесут. Там есть о чем почитать, дорогая.
Меня отвели на макияж, там Ксена велела раздеться и войти в кабинку с распылителем авто-загара. Такой держали для моделей. Мне покрыли тело приятным бронзовым оттенком, усадили в халате перед зеркалом и два часа убили на то, чтобы макияж по итогу был практически незаметен. Распустили мой хвост на макушке и завили локоны, как у принцессы Авроры.
Потом принесли одежду. Я ожидала какой-то развратной, откровенной одежды, но это оказался почти офисный наряд – белая шифоновая блуза, персиковая юбка до колен и туфли телесного цвета. Элеонора выбрала для меня некий воздушный легкий образ музы. Но что-то мне подсказывало, что Маккамона этим не проймешь.
К трем часам по полудню я села в такси, и через сорок минут машина остановилась перед особняком в элитной части Нью-Йорка. Я расплатилась за счет – «все за счет редакции, дорогая!», – и вдруг услышала музыку с другой стороны дороги.
Фургончик с мороженым! Первый удачный знак за сегодня.
Перебежала через дорогу и заказала три шарика мороженого из темного терпкого шоколада с шоколадной крошкой и даже шоколадным печеньем внутри. Села на скамью в парке и набила смс-ку, чтобы все держали за меня сегодня пальцы.
Кстати, я не говорила, что у меня родственников больше, чем песка в Сахаре? Уйма! Две чертовых дюжины. Для них-то я и сделала массовую рассылку с просьбой пожелать удачи.
Хотя, если честно, сделала я это для того, чтобы как можно больше свидетелей знало время и день, когда я перестала выходить с ними на связь.
Бабуля ответила мне первой. И единственной. Остальные-то сразу увидели десяток адресатов в адресной строке и промолчали. Охо-хо, ребята, потом будете локти кусать, что не поговорили со мной в последний раз, пока я была жива!
«Да пребудет с тобой сила, йохохо!» – писала бабуля. И ведь не скажешь, что человеку восемьдесят два, правда?
Мне хотелось быть такой, как она. (Хотя она вряд ли пробовалась на роль постельной игрушки гениального художника).
Ладно, пусть мне повезет, йохохо.
И тогда…
Нет, не птица.
Мороженое. Капля подтаявшего темного шоколада плюхнулась прямо на блузку. Да что ты будешь делать? Не день, а сплошное несчастье!
И сегодня я решилась заводить знакомство с потенциальным маньяком? Ой, зря-я-я.
Прикрыв пятно на груди волосами, я вошла в холл и повернула к лифтам. Все вокруг блестело и сверкало. У лифта стояли две высокие девушки. Одна мулатка, прямо сестра Наоми Кэмпбелл. Вторая – явно в родстве с Кейт Мосс. И между ними я, метр шестьдесят в пятнах от мороженого.
Разумеется, обеим нужно было на сорок второй этаж.
Ехали молча. Только на двадцатом я спросила вслух:
– Тоже на собеседование, да?
Если бы взглядом можно было убивать, то они обе наградили меня контрольными выстрелами в голову.
Короче, подругами мы так и не стали.
Они вышли первыми и направились по коридору без дверей к единственной квартире на этаже.
Я поискала взглядом в коридоре туалет, но ничего похожего. Перед моделями распахнулись двойные двери в конце коридора, и я устремилась следом.
Удивительно, но никто не проверял приглашений или даже имен. Возможно, это все проводилось под таким уровнем секретности, что никому и в голову не пришло печатать для подстилок художника красивые пригласительные с тесненными вензелями? Или это сделано, чтобы не осталось никаких улик?
Девиц в квадратной прихожей вместе со мной оказалось десять. Все как будто только с подиума – на высоченных каблуках, полуголые, при макияже. Я мигом ощутила себя неуклюжим хоббитом.
Никто друг с другом не разговаривал, все расселись по стульям, как перед анонимным приемом у врача-гинеколога.
Впереди простирался квадратный холл, с мраморным белым полом. Стены были серым, будто из чистого непокрытого ничем бетона. Сверху свисала огромная стеклянная трех ярусная люстра. Потолки были метра четыре, если не больше. Вдали виднелась белая блестящая лестница, мягким изгибом уводившая на второй этаж.
Тишина стояла, как в морге.
Я опустилась на свободный стул, и тут из стены рядом со мной появился седой старик, отчего я подпрыгнула на месте. И не сразу сообразила, что просто там была дверь такого же белого цвета, как и стены.