Долго и счастливо

Красовский по обыкновению отвесил Маше пару сомнительных комплиментов. Маша скривилась, но промолчала и тут же вывалила на беззаботного юриста арест шефа по обвинению в убийстве жены. Веселость того, конечно, сразу как рукой сняло. Он ошеломленно выслушал Машины объяснения и пообещал перезвонить позднее, как только что-нибудь выяснит. Вот так. Маша немного перевела дух и оглядела себя в зеркале – сметану уже, пожалуй, можно смывать. Просьбу шефа она выполнила, а остальное ее не касается. Павел Сергеевич большой мальчик – справится. У него деньги, связи, Красовский, опять же. Справится как пить дать. Утешив себя, таким образом, немного, она пошла в душ, и вскоре забылась неглубоким беспокойным сном.

***

Павел тупо смотрел в потолок, пытаясь как-то упорядочить хаотично прыгающие мысли. Арест если и удивил его, то совсем не выбил из колеи – что-то в этом роде он и предполагал. Как только нагнулся над телом жены. Слишком часто в прежней жизни он встречал смерть, чтобы не почувствовать ее присутствие сразу. Для вида еще, конечно, пощупал пульс на холодной безвольной руке, но… А потом нагнулся ближе и в слабом отсвете иллюминации разглядел темные пятна на бледной шее, и тут уже неотвратимость происшедшего накрыла сразу, с головой, как морская коварная волна беспечного купальщика. Он захлебнулся немым криком, рванул ворот футболки, быстро и коротко подышал, восстанавливая дыхание. Кто? Зная Яну, он мог предположить все что угодно – от банальной интрижки, до… Но кто? Кого она могла довести до такого состояния, что?.. Кого угодно, ответил он сам себе. Например, его.

Пока ожидался приезд полиции, Павел прокручивал в голове различные варианты, но по всему выходило, что убийство не было запланировано. Не могло быть. Яна здесь впервые и никого не знает. За эти три дня никто из знакомых ей не попался. Или попался, но она об этом Павлу не сказала? Значит, случайная жертва? Местный маньяк, одуревший от сексуального воздержания и обилия обнаженной женской плоти? Если так, то у полиции два выхода: искать маньяка, переполошив весь курортный городок или свалить все на первого встречного, дабы успокоить общественность. Желательно, чтобы этот первый встречный был таким же туристом, иначе люди начнут бояться приезжать в этот райский уголок. Черт! Кажется, он попал. Он совсем упустил из виду – это не маньяк: никаких следов насилия он не разглядел, одежда в порядке, никаких синяков на теле, кроме тех, что на горле. И это не банальное ограбление: все ценные вещи на месте – и золото, и сумочка с деньгами и кредитками. Все, кроме телефона, но телефон нашел парень-служащий в кустах. Если не врет, конечно.

Да, телефон заслуживает особого внимания. Как он там оказался? Невозможно представить, чтобы Янка в своем льняном сарафанчике, на каблуках, лазила по кустам. Значит…Значит, его там потерял убийца. Зачем ему забирать телефон? Если только там не было чего-то такого, что могло выдать его. Значит, Яна знала его. Знала и, скорей всего, звонила ему.

Павел шумно выдохнул. Жалко он не сразу это сообразил. И не проверил Янин телефон. А потом, когда полиция стала настаивать на осмотре номера, Павел и вовсе впал в ступор, и было отчего. На журнальном столике веером лежала пачка ярких глянцевых фотографий. И на них… Яна обнимает незнакомого Павлу мужчину, Яна целуется с кем-то, явно не с ним, Павлом, и все в таком духе. Фотографий пять или шесть. Пока он изумленно таращился на снимки, полицейский с такими черными ухоженными усами, явно главный в этой компании, скептически хмурился и понимающе глядел ему прямо в глаза.

Потом из ванны вытащили футболку с кровавыми пятнами, и все стало еще хуже. Полицейский не очень хорошо говорил по-русски, а Павел не знал английского, так пару слов где-то когда-то запомнил. Зато он хорошо говорил по-немецки, но этого языка полицейский и вовсе не знал. В результате на него нацепили наручники и повели в тюрьму. Павел даже особо не возмущался. Он и не из таких передряг выбирался когда-то. Хотя нет, из таких, пожалуй, не выбирался. Ладно, он все равно сейчас ничего не сможет изменить. Теперь, если эта дурища-секретарша (кой ляд принес ее в этот отель, хотелось бы знать?) сможет сообщить Сашке Красовскому обо всем, то в дело вступят адвокаты и прочая тяжелая артиллерия, а если нет, то придется как-то выпутываться самому. Ну и ладно, он выпутается. Наверное. Янку только жалко, взбалмошную, яркую, непредсказуемую девчонку, ворвавшуюся пару лет назад в его жизнь в снежном вихре на Альпийском склоне. С этими горькими мыслями Павел уснул, заложив руки за голову на жесткой койке маленькой камеры отделения полиции, небольшого турецкого города Сиде.

***

Маша шла по узкой улице вытянутого вдоль побережья городка, всматриваясь в названия магазинов, попутно улыбаясь многочисленным зазывалам, наперебой расхваливавшим свой товар. Но ей нужен был только один конкретный магазин. Наконец она увидела искомую надпись и бодро вошла внутрь. Колокольчик на двери звякнул, на звук высунулся продавец, степенный, смуглый, улыбчивый, который, как ни странно, узнал ее.

Этот феномен всегда поражал ее – даже купив какую-то ерундовину, а иногда и ничего не купив, каким-то непостижимым образом ты надолго оставался в цепкой памяти турецкого продавца. Особенности национальной торговли? Мужчина улыбался ей так, как будто и дел у него никаких больше в этой жизни не было, только сидеть и ждать, когда Маша придет покупать его восточные сувениры. Но в этот раз Маше не нужны были сувениры, ей нужна была всего-навсего лупа, обыкновенная лупа. Правда, в Турции не могло быть никакой такой обыкновенной лупы. Это была не лупа, а настоящее произведение искусства: деревянная ручка щедро изукрашена резным узором, так же, как и латунный ободок, держащий линзу. Маша вздохнула, поторговалась для приличия, выпила предложенный чай, выслушала массу комплиментов, расплатилась, еще раз послушала, какая она вся такая-расстакая и бодро двинулась в направлении одного очень уютного ресторанчика.

Там они в прошлом году отмечали родительский юбилей – двадцать пять лет совместной жизни. Какая-то там свадьба. То ли золотая, то ли серебряная. Родители и сами запутались. «Видишь ли, малыш, мы с мамой знакомы дольше, чем женаты. И по секрету тебе скажу – ты у нас, вообще-то, незаконнорожденная. Тебе было года полтора, когда мы с мамой все же наскребли денег на белое платье и шампанское». Мама смеялась и обзывала папу соблазнителем невинных студенток. На столе горели свечи, высились горы толстых отборных креветок, журчал фонтан, негромко играла напевная восточная музыка, пенилось пиво в высоких запотевших бокалах. «Юбилей с шампанским это так банально? Да, дорогой?»

Маша пристроилась в уголке, заказала неизменный кофе, салат, рыбу и выложила на стол лупу. Сейчас она чувствовала себя по меньшей мере Шерлоком Холмсом. Ей в руки попала загадка и она, Маша, должна ее разгадать, во что бы то ни стало.

Проснувшись сегодня утром, Маша с радостью обнаружила, что краснота спала, не совсем, конечно, но лицо уже не светилось ярко свекольным цветом. Она умылась, причесалась и тут вспомнила события минувшей ночи. И как она не уговаривала себя, что все это не имеет к ней ни малейшего отношения, мысли то и дело возвращались к Павлу. Павлу Сергеевичу. Как он там, на нарах? Почему-то турецкая тюрьма представлялась ей исключительно в виде казематов замка Иф, где с потолка капает вода, под ногами мечутся огромные жирные крысы, а в миску с вонючей тюремной баландой так и норовит свалиться какой-нибудь местный, отвратительный таракан.

На пляже ей сегодня было делать нечего и ноги сами принесли ее на место вчерашнего происшествия. Странно, люди купались в бассейне как ни в чем не бывало. Она прошла к лежакам. Все убрано, лежаки переставлены. Вчера лежак, где нашли Яну, был повернут спинкой к бассейну. Если бы не рука, свесившаяся вниз, может быть, ее и нашли бы только утром. Какая-нибудь мамочка с малышом наткнулась бы на бездыханное тело, вот было бы переполоху! А так ничего, купаются себе и ведать не ведают, какая трагедия здесь развернулась. За что же арестовали Павла?

– Вы не знаете, где мне найти Салима? – спросила Маша, подходя к барной стойке.

– Салима? – бармен почему-то удивился.

Маша достала из кармана брюк купюру, помахала у него перед носом и положила на столешницу, знаком показав на кофейный аппарат.

Официант кивнул, слизнул бумажку едва заметным движением, поставил чашку под сопло и нажал кнопку, думая, как все же несправедлива жизнь – какой-то Салим, мальчишка еще, а вот, поди ж ты, охмурил такую славную светленькую туристочку. Совсем свеженькую и не бедную, судя по всему, а вот ему, скорей всего придется сегодня ублажать толстую потную Эльзу.

Кофе почти закончился, когда за стеклянной дверью замаячила унылая фигура Салима. Маша кивнула ему издали и неторопливо направилась в сторону моря, чувствуя себя разведчицей на задании. Салим понуро плелся следом. Возле высокого парапета перед спуском на пляж Маша остановилась, ожидая, когда же посыльный доплетется до нее.

Салим украдкой огляделся. Он отнюдь не разделял оптимизма Керима, который сообщил, что русская девица ищет его для чего-то такого этакого… Ну так и есть, снова разговоры про вчерашнее. Хотя она обещала отблагодарить за информацию. Ладно, пара лишних долларов никогда не помешает. Он приободрился и охотно рассказал все, что успел услышать от полицейских, а также из разговоров управляющего с дежурным администратором. Те-то очень боялись, что поползут слухи, потому и Салима не отпустили, хотя его смена давно закончилась. Велели никуда не отлучаться и не болтать, разумеется, лишнего. Любопытная русская как услышала про фотографии да про кровь на футболке, так и завертелась, и стала такое предлагать, что Салим четко понял, почему его дядя, называет их «эти чокнутые русские». А дядя знает, что говорит: у него магазинчик на углу, туда Салим, кстати, за йогуртом для нее бегал. Вот зачем ей среди ночи йогурт понадобился? Вот она-то как раз чокнутая. Если он согласится, его с работы точно попрут. Но деньги так заманчиво хрустели в ее руках, совсем новенькие, будто только-только из банка. И Салим не устоял.

И вот теперь Маша, склонившись над столом, старательно изучала изображение через увеличительное стекло. Она и сама не поняла, с чего ей пришло в голову пробраться в номер Павла. Скорей всего интуиция – папа мог бы гордо сейчас добавить что-нибудь про наследственность. Когда Салим, отчаянно труся, открыл ей номер, она опять почувствовала себя уже не разведчицей, а сыщиком-любителем: что-то вроде «следствие ведет дилетант». Хотя какой же она дилетант? Она – Ниро Вульф и Арчи Гудвин в одном лице, два в одном. Маша совсем не представляла, что она будет искать, но раз уж пришла надо хоть что-то сделать. Она заглянула в шкаф, осмотрела ряд баночек и флакончиков на тумбочке у зеркала, приподняла подушки. Нет, никаких тебе кровавых надписей или записок с угрозами, ни потерянной зажигалки с инициалами убийцы. Ниро с Арчи растерялись. И вот уже когда Маша совсем сникла, тут-то и обнаружилась фотография под кроватью. То ли полиция в спешке выронила, то ли сам Павел, когда обнаружил фотоснимки. Так, стоп, а когда он их обнаружил? Этого Маша не знала. Салим сказал, что Павел удивился, увидев снимки, оторопел даже. И было отчего.

На том снимке, который достался Маше, Яна нежно прильнула к груди статного красавца. У красавца были смуглые скулы, густые темные кудри, выразительные губы и фигура атлета. Красота! И что это значит? Все что угодно. Павел мог увидеть это, рассвирепеть и… а потом ломать комедию, где моя жена, ах, ах! Тогда вопрос, откуда взялись эти пресловутые фотографии? Кто-то же их принес. Кто? И когда? Вот если она это узнает, она и убийцу найдет. Так Маша это поняла. Судя по тому, с какой легкостью Салим согласился открыть ей дверь в номер, это особого труда ни для кого не представляет. Он, конечно, поломался для приличия, боюсь, мол, но Машу не особо убедил. И, действительно, вскоре прибежал с ключом. Где взял? Сказал, у горничной. Спер, стащил просто. Молодец. А Маша долго у себя в номере снимок разглядывала, вертела и так и этак. А потом, кажется, поняла, в чем дело, но для верности решила все же проверить наверняка. Потому и пошла в жару, в самое, можно сказать, пекло, искать пресловутую лупу. Пришлось надеть длинную юбку и кофту с рукавами, а еще шляпу с полями нацепить: немилосердное солнце нещадно терзало опаленные давеча щеки и нос.