Мальпертюи

Это их территория, и они не скрывали, что ни с кем не намерены делиться преимуществами своего уютного владения.

Иногда я натыкался на всхлипывающий и стенающий призрак, скрюченный на лестничных ступеньках: Лампернисс издали тосковал по своему утерянному раю.

Я был непрочь с ним подружиться – Лампернисс вызывал у меня странное чувство жалости и даже нечто вроде инстинктивной симпатии; он же сторонился меня, как и всех прочих. И все–таки я не сдавался, нарочно попадаясь на его пути, чтобы сказать несколько приветливых слов.

Отчасти я был вознагражден за упорство, если, конечно, можно назвать наградой первое из тревожных открытий, сделанных мною в Мальпертюи.

Жизнь в замкнутом пространстве породила и первый призрак – скуку.

Целыми днями лил дождь и завывал ветер: чудилось иногда, что это уже не просто ливень, а настоящий потоп.

В саду с его омерзительными тайнами тоже невозможно было отвлечься от мрачных молчаливых будней дома. Деревья бились насмерть голыми ветвями, исхлестанное тело земли покрылось волдырями, которые лопались брызгами грязи; когда же ветви и сучья замирали для короткой передышки, слышно было, как раздраженно булькает и пузырится пруд.

Поскольку я не большой любитель чтения, меня не прельщала и богатая домашняя библиотека; к тому же темные кожаные переплеты пахли отсыревшей обувью.

Однажды я все же отважился наведаться в библиотеку и наткнулся там на дядю Диделоо и Алису Кормелон, младшую из трех сестер.

Смешавшись, дядя попытался перейти в наступление.

– Хорошо воспитанный юноша входит, предварительно постучав!

– Значит, я не хорошо воспитанный юноша! К тому же здесь, кроме мышей, обычно никого не бывает!

Хлопнув напоследок дверью – в стиле Нэнси, – я подумал, что Алиса Кормелон в общем–то совсем недурна собой.

После этого случая дядя был со мной неизменно холоден, зато в обращенных ко мне взорах младшей Кормелон угадывалось не только беспокойство, но и намек на соучастие в чем–то забавном.

Конечно, всегда можно было укрыться у Элоди, но она, если не колдовала у своих плит, то была целиком поглощена четками и молитвенником.

– Вознесем молитву святой Венеранде, чтобы поскорей кончилась эта погода, выглянуло солнышко и ты смог поиграть в саду.

Заступница святая Венеранда, Прими сей дар смиренный…

Не знаю, что полагалось смиренно принести в дар святой Венеранде, – задолго до конца благочестивого обращения я улизнул из кухни и отправился искать убежища у кузена Филарета.

Там мне, верно, удалось бы обрести отдохновение даже не на один день, если бы не воздух: меня начинало мутить от густых испарений карболки, чуть ли не облаком витающих в комнате.

Таксидермист постоянно трудился над каким–нибудь омерзительным шедевром и очень любил давать тошнотворно–подробные пояснения.

– Принес бы ты зверюшек, малыш, – мне их всегда не хватает, а здесь, по правде говоря, и вообще не разживешься. Как насчет того коростеля, конечно, когда дождь кончится, а?

Однажды я было возрадовался, учуяв новый аромат среди удушающей вони:

– Вот не знал, что вы курите, кузен Филарет!

– А я и не курю, кузен Жан–Жак.

– Однако здесь пахнет табаком, и очень даже неплохим!

– Курил аббат Дуседам, а не я.

– Как, разве аббат сюда заходит? – удивился я.

– Приходил, – сухо ответил Филарет. И отвернулся.

Я не только удивился, но и обиделся – как, мой добрейший наставник не известил меня о своих визитах в Мальпертюи?

О дамах Элеоноре и Розалии Кормелон говорить нечего: я избегал их общества, да и они наверняка без меня не скучали.

Что до Грибуанов, то привратницкая так же мало располагала к веселью, как и сами ее обитатели. Пару раз я к ним наведывался, был принят вежливо и почтительно – так встречают случайного путника, которого не ждали и не рассчитывают увидеть вновь. Осведомившись о моем здоровье, прокомментировав вчерашнюю и сегодняшнюю погоду и высказав прогноз на завтра, со мной прощались, словно спроваживая подальше.

Тетушка Сильвия – в ее салоне я словно навещал недвижную и немую статую; увы, с Эуриалией увидеться тоже не удавалось! А меня сжигала лихорадка, знакомая разве охотникам за сокровищами, и имя ей было Эуриалия. После общих застолий она исчезала, подобно тени; все попытки случайно встретиться с ней в коридоре или столкнуться на пороге открывшейся двери, застать в одном из салонов или увидеть ее в окне, закончились неудачей. Вокруг меня на морщинистых нетопырьих крыльях кружила скука и вынуждала искать встреч с этим необъяснимым манекеном, которого преследовали загадочные тени и сама тень теней, – с Ламперниссом.

Как–то кузен Филарет поведал мне с глазу на глаз:

– Я тут смастерил новую мышеловку. Отличная штука вышла, вместительная – такая не поранит, да и шкурку не попортит, даже если кто и покрупнее мыши попадет. Ты, кузен, все закутки здесь знаешь, так поставь ее получше – может, где на чердаке?

– Там кроме мышей да крыс ничего не поймаешь.

– Может быть, может быть, а кто знает? На этих старых чердаках чего только не водится. Вот, помню, жил по соседству с портом некий господин

Ликкендорф, так ему попалась роскошная розовая крыса неизвестной породы, а мой друг Пикенбот, сапожник, ручался, на чердаке, дескать, у его бабушки жили мыши с хоботом. А еще…

Тут моего собеседника окликнул доктор Самбюк:

– Эй, Филарет, как насчет урока в шахматы?

Чучельщик сунул мне в руки ловушку – целую клетку из жесткой проволоки: на нескольких крючках уже была приманка – кусочки сала и сыра.

– Удачной охоты, кузен… Как знать?

Это охотничье предприятие меня отнюдь не воодушевляло, но исследовать чердаки Мальпертюи занятно, хоть на время избавишься от скуки.

Я взбирался по бесконечным лестницам: одни, прямые и широкие, казалось, должны вести в залы храмов, другие устремлялись вверх тесной спиралью и упирались в люки, приподнять которые удавалось, только изо всех сил надавив плечом.

Совершенно неожиданно я очутился там, где хотел.

Анфилада сводчатых многогранников; кое–где сквозь вентиляционные отверстия и смотровые окошки пробивался серый свет. Повсюду абсолютно пусто: ни одного хромоногого стула, задвинутого в угол, ни старого комода, прислоненного к стене из потемневших кирпичей, чтобы не рассыпался в прах; пол не заставлен источенными жучком сундуками – чистота, будто на мостике пассажирского лайнера.

Мне стало холодно. Ветер, разгуливавший по кровельным черепицам снаружи, наполнял пустоту то завываниями, то вздохами.

Я поставил ловушку на первое попавшееся место и поспешил прочь, обещая себе, что этим коротким вторжением в верхние приделы Мальпертюи и ограничится моя помощь кузену Филарету.

Прошло два дня.

Утром я проснулся раньше обычного – сильнейший порыв ветра чуть не высадил застекленную дверь моей спальни. За окном в серых предрассветных сумерках, зловеще подкрашенных лимонно–желтым на востоке, потоки воды с неистовым ревом низвергались на сад.

Холод скользкой змеей заполз под одеяло, я содрогнулся. И вспомнил, что Элоди, верно, уже разожгла в кухне огонь, и там тепло и уютно.