Земля мертвых

– Но так и есть. Это назначение вроде хорошей мастурбации. Унизительно, но в результате облегчает.

Удачная концовка.

Корсо поднялся и примирительно сказал:

– Мы сделаем работу, но ничего больше не найдем. Это всего лишь уступка публике и средствам массовой информации.

– Молчал бы лучше! – обернувшись к нему, бросил Борнек. – Знаю я тебя, Корсо. Ты убежден, что можешь сделать больше, чем мы. Ну что же, желаю удачи. А я ухожу в отпуск.

По пути к себе в кабинет Корсо прошел мимо отдела по борьбе с наркотиками, где полицейские шумно обсуждали свои вчерашние подвиги. Он ускорил шаг, чтобы избежать встречи с ними.

– Майор Корсо!

Он обернулся и оказался лицом к лицу с журналистом, имя которого позабыл, хотя парень часто рыскал по коридорам судебной полиции. Корсо не испытывал никакой неприязни к болтунам-комментаторам – хотя они и мололи всякую ерунду, но не больше, чем какой-нибудь судья или адвокат. В отличие от своих коллег, он не считал их стервятниками. С этой точки зрения полицейские сами были охочи до падали, питаясь кровью жертв.

Вытянув руку, парень шел прямо к нему. Корсо отделался кивком – он ненавидел рукопожатия.

– Не могли бы вы сказать мне несколько слов о ночной операции в квартале Пикассо?

– Я уже пять лет не работаю в отделе по борьбе с наркотиками.

Он вспомнил имя парня: Трепани. Или Тривари. Пару раз он уже отвечал на вопросы этого клоуна, которого выпученные глаза и щель между передними зубами делали похожим на персонажа «Тупых кроликов»[22 - Видеоигра «Lapins Cretins».].

– Однако один повешенный, трое убитых и трое с огнестрельными ранениями – это уже не парижское предместье, а настоящий Хуарес или Меделин.

– Спросите у моих коллег.

– Я слышал, будто вы там выросли.

Бывает, журналисты знают о сыскарях больше, чем сама Главная инспекция национальной полиции Франции.

– Что вы думаете об изменениях в предместье? – продолжал тот.

– Если вам нужен пожарник-поджигатель, на меня не рассчитывайте. Я сохраняю оптимизм относительно изменений в предместьях. Большинство их обитателей честные и славные люди.

Журналист понимающе улыбнулся:

– В ваше время на фонарях не вешали.

У Корсо возникло желание ответить, что тогда существовали другие развлекухи, преимущественно в подвалах. Но он вовремя сдержался.

– Главари банд пытаются посеять страх, – как можно спокойнее заметил он. – Но им это не удастся. Повторяю, они представляют лишь ничтожный процент населения предместий, а полиция для того и существует, чтобы обнаружить и арестовать их. Пора перестать относиться к предместьям с пренебрежением.

Сам он не верил ни единому слову из подобных политкорректных разглагольствований. Его настоящие воспоминания о комплексе Пикассо: соседи спускают на него своего пса за то, что он слишком громко включает музыку; вместо того чтобы делать уроки, мальчишки из его высотки мочатся в почтовые ящики; члены его собственной приемной семьи звонят в полицию, чтобы донести на беспаспортного жильца своего дома… И отбросы на каждом этаже.

– Как остановить это засилье… паршивых овец?

– Арестовать всех и лишить возможности причинять вред, вот и все. Твою мать, надо их всех загнать в клетку!

В гневе он кусал губы. Браво, Корсо. Схватить за ноги – да башкой о стену.

– Для парня, вышедшего из предместий, вы не слишком к ним милосердны.

– Я не милосерден именно потому, что сам оттуда.

С этими фашистскими словами он, проклиная самого себя, вошел в свой кабинет. Никто не знал, что это он накануне стрелял по дилерам, так надо же было ему ввязаться в драку и выстрелить по-другому – фразами, которые будут многократно подхвачены средствами массовой информации, в социальных сетях, политиками всех мастей… И каждый использует их по-своему.

Едва Корсо укрылся в кабинете, как в дверь постучали. На пороге стояла Барби, напоминавшая вымокшую под дождем черную кошку.

– Я нашла наваши, тебя это интересует?

– Чего?

– Мастера сибари, японского искусства связывания.

Эмилия часто говорила ему про эту темную науку на грани между эротикой и эстетством. Про искусство стягивать женщин путами наподобие колбас, но с осторожностью и строгим соблюдением правил.

– Борнек уже прощупал этот след…

– Он посетил пару-тройку парижских клубов садо-мазо. А я тебе говорю про настоящего учителя.

– Он японец?

– Нет, парижанин. Организует семинары, шоу, лекции.

– А где проживает?

– В Шестнадцатом округе. Съездим туда?

Корсо бросил взгляд на часы: еще нет одиннадцати.

– Берем мою тачку.

8

Барби настояла, что сама сядет за руль. И пока они ехали вдоль набережных, пустилась в рассуждения о сибари. Как ни странно, она, похоже, хорошо знала этого Матье Верана, однако не было никакой возможности понять, является ли она сама сторонницей таких практик.

Корсо иногда задавался вопросом о том, что? в сексуальном плане заводит Барби. Зато он был твердо убежден, что больше всего на свете ей нравится проникать в темные зоны человеческой психики, рискуя порой задержаться там на некоторое время. Она считала себя кем-то вроде «репортера души».

– У этого твоего кадра есть профессия?

– Он финансист. Руководит страховым фондом азиатских инвесторов. Работает в Париже, Гонконге и Токио.

– А семья?

– Жена и двое детей, мне кажется. Но все это, разумеется, после искусства связывания, его единственной страсти. Он зарабатывает деньги, кормит семью, действует как любой другой банкир, но между этой реальностью и тем, от чего он по-настоящему тащится, существует невидимая стена.

– И где же ты с ним познакомилась?