– Слишком поздно?
– Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Париже, в Десятом округе. Он все время рыщет по кварталу Бельвиль.
17
До самого утра Жанна почти не сомкнула глаз. Переживания, размышления, голоса сменяли друг друга в бесконечных кошмарах. Встреча с Антуаном Феро. Я угощу вас мороженым. Сеанс гипноза. Голос чужака. Лес кусает тебя. И страхи отца. Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Десятом округе…
В глубине души она ни во что не верила. Ни в любовное свидание. Ни в будущее убийство. Свидание – это слишком хорошо, чтобы быть правдой. И можно ли доверять признанию в убийстве, сделанному в кабинете психоаналитика? Того самого психоаналитика, чей кабинет она поставила на прослушку? Немыслимо.
Да и сам Феро не больно-то в это верил. Иначе не поспешил бы на выставку Венского сецессиона. И не стал бы заигрывать с рыжей незнакомкой. С другой стороны, она понимала, почему он выглядел измученным. Почему за его разговорчивостью сквозило беспокойство. Вероятно, его, как и ее теперь, снедало мучительное сомнение. Произойдет ли убийство? Надо ли сообщить в полицию? Жанна улыбнулась. Если бы он только знал, чем она занимается на самом деле…
Она встала. Взглянула на часы. Девять. Сегодня суббота. Солнце уже заливало квартиру. Она пошла на кухню и приготовила себе неспрессо. Черный аромат и вкус жженой земли. Делать тартинки она не стала. Смотрясь в хромированную стенку холодильника, проглотила обычную дозу эффексора.
Надела майку с надписью против олимпийских игр в Пекине – вместо олимпийских колец на ней были изображены наручники – и «боксеры» от «Кальвина Кляйна». Слова отца не шли у нее из головы: «Думаю, сегодня ночью он кого-то убьет. В Десятом округе».
Ей, судье, ничего не стоило это проверить. Позвонить в парижскую префектуру полиции и узнать, не находили ли прошлой ночью в столице какой-нибудь труп. Если предположить, что «мужчина-ребенок» перешел к действию и избавился от трупа где-то в пригороде, можно даже обзвонить все прокуратуры Иль-де-Франс. Она знакома со всеми прокурорами. Или почти со всеми.
Еще один неспрессо. Она прошла в гостиную. Уселась перед низким столиком на диван. Достала из портфеля специальный телефонный справочник, выпущенный министерством юстиции, и взяла телефонную трубку.
Сначала она позвонила в офис прокурора ПП – префектуры полиции. Ни одного убийства за ночь. Во всяком случае, ни одного трупа сегодня утром. Но еще нет и десяти. К тому же сегодня суббота, а значит, труп могут найти через два дня, если он находится в офисе, на складе или любом другом рабочем месте.
Затем она позвонила в прокуратуру Нантера.
Ничего.
Прокуратура Бобиньи.
Ночью произошло убийство в Ганьи. В пьяной драке. Преступник уже задержан.
Кретей.
Ничего.
Жанна нашла телефонные номера прокуратур Большой короны[23 - Большая корона – общее название четырех департаментов, расположенных на границе Иль-де-Франс и не граничащих с Парижем: Сен-э-Марн, Ивелин, Эссон, Валь-д’Уаз.].
Версаль.
Ничего.
Сержи.
В Сене утонул бродяга.
Мо.
Ничего.
Мелен.
Убита женщина. Обычное семейное насилие.
Фонтенбло.
Ничего.
Понтуаз.
Ничего…
Она взглянула на часы. Почти одиннадцать. Ее долг выполнен. Каждый раз она просила дежурного перезвонить ей на мобильник, если что-то обнаружат. Все обещали. Не задавая вопросов. Репутация судьи Крулевска говорила сама за себя. У нее наверняка есть на то причины. Оставалось лишь ждать.
Пора забыть эту историю. И все-таки напоследок она набрала номер парижского штаба на площади Бово[24 - Министерство внутренних дел Франции.], куда приходили сообщения обо всех серьезных преступлениях, совершенных в Иль-де-Франс. Тоже ничего.
Штаб жандармов в Форт-Рони. Снова ничего. Тут она вспомнила, что на двенадцать записана к парикмахеру, потом у нее обед в Восьмом округе.
И вернулась в реальный мир.
Она собралась и причесалась. Отражение в зеркале оправдало худшие ее опасения. Можно подумать, что она курила и пила ночь напролет. Хороша Джулианна Мур… Жанна попыталась исправить положение с помощью макияжа.
Она вышла в полдень, когда ей уже следовало быть у парикмахера. Черные джинсы. Открытые босоножки. Майка от «Донны Каран». И прическа «боб», пока парикмахер не начнет над ней колдовать. Об убийстве она уже и думать забыла. Как и о Феро. Она не думала ни о чем.
Привести голову в порядок.
Самое неотложное субботнее дело.
18
Спустя полтора часа Жанна Крулевска со сносной стрижкой переступила порог ресторана, где была назначена встреча. В баре она назвала фамилию того, кто ее ждал, и ее провели между столиками. Высокие потолки. Витражи на окнах. Стиль ар-деко. А главное, много простора. Где-то она читала, что это направление в архитектуре навеяно кают-компанией пассажирского судна. Так или иначе, но здесь ей всегда казалось, что она поднимается на борт корабля.
– Извини за опоздание.
Эмманюэль Обюсон выпрямился во все свои сто восемьдесят пять сантиметров и с отцовской нежностью расцеловал ее в обе щеки. Старик никогда не был ее любовником. Он был для нее чем-то гораздо большим. Ее учителем, наставником, крестным. Жанна познакомилась с ним в самом начале своей карьеры, когда только заканчивала Школу судебных работников. Она работала с ним, когда он еще был председателем исправительной палаты парижского суда. В свои семьдесят Обюсон остался худощавым и широкоплечим. Глаза сверкали, как красный орден Почетного легиона у него в петлице. Настоящий кондотьер. И не только.
Этот человек состоял из парадоксов. Из них была соткана его мудрость. Сторонник левых взглядов, он, когда ему стукнуло шестьдесят, сколотил состояние, став экспертом по бракоразводным делам. И по сей день мог потребовать десятки тысяч евро только за то, чтобы надеть очки и пробежать глазами брачный договор. Одинокий, высокомерный, он так и не женился, но всегда оставался дамским угодником. Не имея детей, испытывал безграничную нежность ко всему юному и невинному. Но прежде всего этот холодный, суровый, строгий человек был эстетом. Поклонником искусства.
Обюсон научил Жанну всему. Профессии юриста. Истории искусств. И вот однажды оба знания соединились в Лувре, в зале греческой и римской скульптуры.
– Почему вы пригласили меня сюда?
– Я уже давно интересуюсь греческой скульптурой. Первые века. Затем Пракситель, Фидий, Лисипп. Эллинизм мне уже не так нравится. Много драпировок, движений. И в каком-то смысле меньше чистоты.
– А как же напутствия, которые вы хотели мне дать, прежде чем я приступлю к работе судьи?
– Это место – их метафора.
– Не понимаю.
Он ласково взял ее под руку и подвел к атлету с белыми мраморными глазами, держащему ребенка на сгибе локтя.