– Повторяю: я никак не могу составить представление об этой девчонке. Она была неисправимой фанаткой революции и одновременно спала со всеми подряд.
– Можно быть стойкой революционеркой и при этом иметь любовников, – возразил Эрве. – Это никак не влияет на твое расследование.
Жан-Луи сильно затянулся сигаретой и поставил локти на стол.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. И начнем мы именно с этого.
– С чего «с этого»?
– С ее парней. Вот ты, например, считал ее потаскушкой?
Эрве почувствовал, что краснеет. Если Сюзанна и меняла мужиков как перчатки, то он в ее списке не значился. Да и ни в каком другом тоже.
– Мне об этом ничего не известно, – упрямо сказал он.
Мерш заказал еще два кофе. Вид у него и вправду был перевозбужденный. После возвращения из Алжира Жан-Луи увлекся наркотой – правда, не слишком вредной, не такой, от которой засыпают на ходу или бредят. И не той, которая производит в мозгу нечто вроде взрыва и вдобавок вызывает бешеное сердцебиение, превращая человека в подобие электрического бильярда.
Сыщик закурил новую сигарету – «житан» без фильтра – и обратил к брату улыбку, зловещую, как взведенный курок.
– Тебе какая из них приглянулась? Небось рыжая?
Эрве не ответил; он судорожно сжал кулаки, скрытые в карманах, словно в боксерских перчатках.
– Ну, вообще-то, она ничего из себя… Но это не мой тип.
Эрве бросил с презрением:
– А у тебя, значит, есть свой тип?
– Как сказать… во всяком случае, я не люблю таких – плоских как доска.
– Надеюсь, ты не сообщил ей, что мы с тобой братья?
– Не волнуйся, я умею хранить тайны. И мне…
Внезапно Мерш жестом приказал ему замолчать. Он вскочил и прибавил звук транзистора, лежавшего на стойке.
«В настоящий момент премьер-министр ведет переговоры с профсоюзами. Все это свидетельствует о том, что Жорж Помпиду готов к значительным уступкам…»
Эрве искоса наблюдал за братом: значит, Жан-Луи, приникшего к транзистору, волнует эта майская заваруха? Вообще-то, удивительно…
Сам он окончательно во всем этом разочаровался…
«С тех пор как персонал ORTF[52 - ORTF (Office de Radiodiffusion Television Francaise) – Радиокомитет при Министерстве информации, существовавший в 1964–1974 годах.] начал забастовку, число забастовщиков во Франции достигло девяти миллионов человек. Города организуют забастовочное движение по всей стране, а их комитеты распределяют талоны на бензин и даже специальные жетоны…»
Эрве снова погрузился в мечты: он никак не мог забыть свой визит на бульвар Инвалидов. Там они с Николь не меньше четверти часа повторяли одну и ту же мантру, держась за руки…
Oмм… Омм… Омм…
Sarvesham Svastir Bhavatu
Sarvesham Shantir Bhavatu
Sarvesham Poornam Bhavatu
Sarvesham Mangalam Bhavatu…
– Это такое благословение, – объяснила Николь.
Но его благословением стал белый трикотажный треугольничек, выглядывавший из-под рубашки в запретном, укромном местечке. Эрве стыдился своих пошлых мыслей, но сейчас он уже не был прежним сентиментальным дурачком, которого проще простого обвести вокруг пальца, этаким пятым колесом в телеге. Теперь он был мужчиной, вожделевшим эту женщину, самцом, жаждущим овладеть своей добычей. А что – недурно же сказано? И он чувствовал себя в этой новой роли вполне свободно.
– Эй, очнись! Совсем замечтался?
Эрве пришлось еще раз встряхнуться и забыть эти мысли. Жан-Луи вернулся на свое место и поставил на стол две новые чашки кофе.
– Извини, задумался. Никак не очухаюсь после вчерашнего.
– О’кей. Я спрашивал, припомнил ли ты…
– Что именно?
– Когда ты в последний раз видел Сюзанну живой?
– Да, вспомнил. И что?
– Она не показалась тебе встревоженной или напуганной?
– Вовсе нет. Сюзанна была очень увлечена демонстрациями, участвовала во всех, какие были. И при этом всегда такая веселая, в отличном настроении.
– Она не чувствовала, что за ней следят, что ей что-то угрожает?
– Нет… во всяком случае, мне она ничего такого не говорила.
– А ты никогда не встречал ее с каким-нибудь странным парнем?
– Странным… в каком смысле?
– Ну, из тех, что слишком назойливо пристают к девушкам. Кроме тебя, разумеется.
Эрве пожал плечами:
– Нет, ничего такого я не замечал.
– Например, парень, проявлявший чрезмерную жестокость к полицейским во время демонстраций?
– Да чем ты только занимался в последние недели? – гневно вскричал Эрве. – Студенты и ажаны устраивали мордобой чуть ли не каждый вечер, и уж поверь мне – ваши были куда более жестоки, чем наши!
– Ну разумеется! – И Жан-Луи бросил на стол несколько монет. – Ты знаком с кем-нибудь из Школы изящных искусств?
– А при чем тут изящные искусства?