Встретимся в полночь

– Если это вас так интересует, маркиз Стратфорд нанес визит Лоре. Мама разрешила им прогуляться.

Ее холодный тон заставил его одуматься.

– Простите меня за дерзость. Я пришел сюда не для… Я пришел, чтобы… Понимаете, я решил… что… я… я должен извиниться перед вами.

– Извиниться? – Она крайне удивилась. – Я думала, что вы все еще сердитесь.

Саймон улыбнулся.

– Ну да, признаюсь, я нелегко переношу такие вещи. Но и вы тоже были не правы, – заметил он, поднимая руку в знак того, что хочет предупредить всякое проявление благодарности за свое великодушное раскаяние, – потому что я по-прежнему считаю, что Фонвийе и его дружки – один из которых, должен добавить, в данный момент разгуливает с вашей сестрицей – люди самого дурного сорта. Но я согласен, что моя реакция была слишком сильной, поскольку вы никак не могли знать, какой это ужасный человек. Если бы вы это знали, то, конечно же, не вели бы себя так необдуманно.

Такое извинение очень сильно походило на выговор. Однако Джулия была слишком рада, что эта маленькая буря улеглась, и удержалась от замечания.

– Извинения приняты, – сказала она.

– Приняты? Вот и хорошо. – Он снова улыбнулся и шагнул к ней.

Джулия быстро отодвинулась от него.

– Моя младшая сестрица сообщила, что умеет подслушивать так, что ее при этом никто не видит, – тактично объяснила она. – Когда вы вошли, мы как раз обсуждали эту ее способность.

– Лия? Вот лисичка!

– Могу я предложить вам чаю?

– С удовольствием. Мы можем пить его здесь.

– Вот и чудно. Мне нравится находиться в обществе этих старых томов. Я позвоню Бетти.

И Джулия пошла к звонку, которым вызывают слуг. Когда она вернулась, Саймон был серьезен.

– Сегодня у меня как-то нет настроения вести светские разговоры с вашей матушкой и герцогиней. – Он бросил на нее почти укоризненный взгляд. – Дело в том, что я не очень хорошо спал сегодня.

– Очень жаль, – сказала Джулия вместо извинения, которого от нее ждали. Ей было решительно неловко, что она не произнесла этих двух слов – «прошу прощения», – но она и не чувствовала себя виноватой.

Принесли чай. Ожидая, пока Бетти накроет на стол, Саймон сказал:

– Понимаете, мне не нравится, что Стратфорду приглянулась ваша сестра. От них одно беспокойство, от этих четверых негодяев, и ваши родители хорошо бы сделали, если бы отказались принимать их.

– А что именно плохого сделали Фонвийе и его друзья? – спросила Джулия, усаживаясь в старое кожаное кресло и протягивая руку за чайником.

– Джулия, дело не в том, что они делают. – От снисходительного тона Саймона ей стало неловко, в особенности в присутствии Бетти. – Дело в том, каковы они. Я знаю, что вы никогда не сталкивались с такого рода вещами, и это хорошо, но, к сожалению, в этом мире существует зло, а люди, подобные Фонвийе, просто пропитаны им.

Зло? Наливая Саймону чай и опуская в чашку три куска сахара, Джулия вспомнила, как Фонвийе бросил безумному нищему монету. Была ли это гинея? Или шиллинг?

– Зло во всем, что они делают, – продолжал Саймон, откидываясь к спинке своего кресла. Он протянул руку за чашкой. Джулия подала ее. – Фонвийе посвятил себя беспутному образу жизни. Если он, Джулия, будет продолжать в том же духе, никто из порядочных людей не станет с ним знаться.

Джулия наклонила голову над своей чашкой, рассеянно глядя в пар, клубящийся над янтарным напитком. Она услышала тяжелый вздох Саймона.

– Прошу прощения, я снова читаю вам лекцию. Мне бы хотелось чем-то расплатиться за это. – его звучал теперь мягко, почти покаянно. – Скажите, вам не хотелось бы пойти куда-нибудь? Я подумал, что мы могли бы сходить в Королевскую академию искусств.

Джулия удивленно подняла на него глаза.

Саймон улыбнулся, глядя на нее приветливо и ласково, и ее переполнила нежность к этому человеку.

– Сейчас там выставлено собрание из Италии! – воскликнула она. – Откуда вы узнали, что я люблю искусство Возрождения?

– Любите? – Он поставил чашку на стол и встал. – Вообще-то я этого не знал. – Он протянул девушке руку и помог встать. – Наверное, это одно из тех мгновений, когда у мужчины появляется ясновидение в отношении той, которую он… высоко ценит. – И он прикоснулся к ее лицу.

Саймон уже наклонялся к ней, как вдруг она вспомнила.

– Лия, – прошептала она. – Вдруг она подсматривает?

Он замешкался, словно взвешивая последствия, к которым приведет его уступка себе. С явным усилием он отстранился.

– Вы правы. Наверное, нам все же следует присоединиться к дамам в гостиной. Игра в вист может оказаться приятным способом провести эти послеполуденные часы. – Саймон согнул руку в локте. – Пойдемте?

Джулия дрожала всем телом. Она испытывала странное облегчение от того, что он ее не поцеловал, и сказала себе, что причиной тому – опасение, не подсматривают ли за ними. Но все же… ей было как-то не по себе.

Тревожные мысли кружили в ее голове, вызывая непроходящее беспокойство, когда она сидела за партией роббера, потом за еще одной. По мере того как день клонился к вечеру, у нее появилось волнующее ощущение, будто что-то изменилось, – и почему-то ей казалось, что изменилась она сама.

Рафаэль стоял, прислонившись плечом к стене, сложив руки на груди и глядя на вход в музей. Вынув из кармана часы, он проверил время. Какая-то пара медленно прошла мимо, мужчина поднял на Рафаэля лорнет. Тот в ответ сердито взглянул на него, и когда мужчина отвел глаза, почувствовал удовлетворение.

«Опаздывают», – мысленно проворчал он. Он терпеть не мог, когда его заставляли ждать.

И без того у него дурное настроение. Обернувшись через плечо на разноцветную тумбу, рекламирующую выставку флорентийской живописи, он почувствовал, как мускулы у него напряглись. Почему, черт побери, вышло так, что Италия стала родиной искусства?

Подъехала карета с гербом Крейвенсмуров, и Рафаэль выпрямился. Повернувшись, он медленно пересек двор, заплатил за вход и вошел в Королевскую академию искусств. Потом быстро смешался с посетителями, бродившими по первому залу.

Он делал вид, что рассматривает картины, и не спешил. Вскоре вновь прибывшие тоже вошли в зал. Наконец Рафаэль услышал голос Стратфорда, с достаточно натуральным удивлением окликнувший его по имени. Он стер с лица всякое выражение и оглянулся.

Стратфорд был единственным мужчиной, сопровождавшим трех женщин – Лору, Джулию и герцогиню Крейвенсмур, опекавшую молодых девушек. Саймона Блейка, разумеется, с ними не было. Полученной в последнюю минуту записки от его поверенного – не очень-то щепетильного малого, имевшего склонность к определенному развлечению, о чем Рафаэль узнал случайно, – оказалось достаточно, чтобы избавиться от этой помехи. Иногда собственная изобретательность казалась Рафаэлю поразительной.

Он твердо решил, не теряя времени, сблизиться с Джулией Броуди.

Она стояла под руку с герцогиней. Ее глаза цвета топаза стали огромными и испуганными, когда она его узнала. Их красота подействовала на него странным образом – как хорошо направленный прямой удар в живот.

Рафаэль притворился, что не узнает ее. Отведя взгляд, он обратился к другу:

– Стратфорд, какая неожиданная встреча!

– Неужели? Но ведь я, кажется, говорил, что собираюсь сопроводить младшую мисс Броуди в академию.

– Ах да, теперь припоминаю. Видимо, именно это и подсказало мне идею посетить выставку, хотя тогда я этого не осознал. Странно, как иногда все получается.

Стратфорд сделал вид, что вспомнил о приличиях, и представил его дамам.

Единственной вольностью, которую Рафаэль позволил себе, когда его знакомили с Джулией, было то, что он слегка прищурил глаза и выгнул уголки рта. Их предыдущая встреча была тайной, принадлежащей только им двоим, – первая из множества подобных тайн, которые он планировал.