– Конечно, мама. Вечер очень славный, – ответила девушка.
На самом деле ей не было весело. На вечере ей было бесконечно скучно, но хозяин с хозяйкой не были виноваты в ее нынешнем настроении, эти люди славились своими изысканными приемами. Круг гостей был избранным, угощение превосходным, а беседы, как и всегда, оживленными и остроумными.
Джулия не могла не признать – ей не по себе потому, что здесь нет его, и вряд ли он появится. Такой человек, как Рафаэль, никак не мог оказаться среди приглашенных. Но даже если бы он и был приглашен, вечер уже в разгаре, а к Брунли не опаздывают.
И все-таки она то и дело вытягивала шею, чтобы увидеть через головы гостей, не покажется ли над ними голова того, кто выше всех, с волосами, небрежно падающими на высокий лоб.
Дездемона обняла дочь и улыбнулась.
– Мне хочется, чтобы ты сегодня хорошо провела время. Сегодняшний вечер будет особенным. – Она посмотрела в сторону и воскликнула каким-то ненатуральным голосом: – А вот и Саймон с нашими напитками!
В этот вечер Саймон был особенно привлекателен. Джулия не знала почему, но его глаза словно бы смотрели немного более внимательно, и на губах его играла легкая таинственная улыбка – с тех самых пор, как он приехал к ним домой, чтобы сопровождать их на вечер.
Он подал Дездемоне пунш, а затем, обращаясь к Джулии, проговорил:
– Сегодня полнолуние, и воздух необычайно мягкий. Не хотите ли погулять по саду?
Прежде чем девушка успела ответить, ее мать торопливо сказала:
– Да, конечно, Джулия. Сад у Брунли просто сказочный. Ты должна его увидеть.
Бросив на мать смущенный взгляд, она взяла Саймона под руку и позволила ему увести себя. Ночь действительно была хороша, легкий ветерок доносил запах сырой земли и сладкий аромат ранней весны. Они медленно шли по аллее, освещенной факелами, воткнутыми в мягкую землю. Саймон заговорил о погоде, и Джулия промямлила что-то в знак согласия.
Потом он сделал нечто совершенно на него не похожее. Он увлек ее в небольшую нишу, с трех сторон закрытую высокой живой изгородью.
– Как вы думаете, нас кто-нибудь видит? – проговорил он и рассмеялся.
Джулия почувствовала, как все тело ее окаменело, в ней шевельнулось раздражение.
– Саймон, что вы делаете?
– Я решил, что нам следует уединиться. – Он втянул воздух, чтобы собраться с духом. – Ночь великолепна, а вы сегодня так хороши. Все правильно, Джулия. Я говорил с вашим отцом, и он дал согласие. Ваши родители так же взволнованы этим, как и я, и – хочется надеяться – вы тоже будете взволнованы.
К ее изумлению, Саймон опустился на одно колено. Взяв Джулию за руку, он устремил на нее взгляд. Его синие глаза были освещены лунным светом. Они почти горели. Джулию поразили его мужественная красота и светскость.
Он сказал:
– Я почту за честь, Джулия Броуди, если вы согласитесь стать моей женой.
Рафаэль приехал на вечер к Брунли, сопровождая свою бабку. Она была недовольна, что они опаздывают. Это соответствовало его собственному дурному настроению, и в результате они всю дорогу препирались.
Ему не хотелось ехать, но бабка настаивала, что с ней бывало очень редко. Наверное, поэтому он в конце концов согласился. Рафаэль никогда не признался бы никому, но эта старая женщина была, кажется, единственным человеком на свете, который мог заставить его сделать то, делать чего ему не хотелось. Не ее неодобрение двигало им, а понимание того, что для поддержания отношений нужно иногда приносить жертвы. Графиня обычно требовала от него немногого, так что он время от времени шел ей навстречу. Но только иногда и без особой радости.
Однако когда Рафаэль обнаружил, что на вечере присутствуют Броуди, это резко изменило его настроение. Он заметил сестру и мать Джулии. Где же сама Джулия? Где-то рядом. Да. Теперь он это чувствует. Атмосфера была напряженной, и Рафаэль улыбнулся про себя.
Вечер обещал быть более интересным, чем ему представлялось.
– Фонвийе, вот никак не думал, что вы будете, – сказал Мартинвейл, подходя поздороваться.
Рафаэль был слишком занят тем, что разглядывал окружающие лица, поэтому едва взглянул на него.
– Джулия здесь?
– Она с Саймоном, так что тебе не повезло.
– Вздор. Любую ситуацию можно повернуть так, что тебе повезет.
И, поглаживая подбородок, Рафаэль стал обдумывать свои возможности.
Жаль, что здесь нет Кэтрин. Можно было бы пуститься в «исповедь», которую он заранее сочинил. Но, судя по всему, эта вздорная баба больше не собирается ему подыгрывать.
Порыв, приведший его к ней в постель, закончился крахом. Кэтрин приняла его охотно, но даже после нескольких порций крепкого виски ее прелести продолжали казаться Рафаэлю отцветшими, ее попытки соблазнить его – чудовищно инфантильными. Однако он твердо решил дать своему телу облегчение, если не удовлетворение, но когда он держал ее в объятиях, стягивал с нее чулки и развязывал свой галстук, он понял, что это невозможно.
Он оделся и пошел к двери, не сказав ни слова в объяснение. Остановился и обернулся. Увидел ее, с белокурыми сбившимися волосами, грудью, дрожащей от ярости под расстегнутым лифом платья, с глазами, широко раскрытыми и темными, как ночное небо. Эта женщина была великолепна, и оставалось только удивляться, что с ним такое.
Рафаэль извинился, что было ему несвойственно, попытался объясниться, чего никогда не делал. От всего этого ему стало тошно. Кэтрин же сидела молча, пока он уверял ее, что это никак не связано с ней, и смотрела на него жестким понимающим взглядом.
Если бы только она не сказала: «Это другая женщина. Это она, да?» И тогда он впал в ярость. Ослепленный ею, он наговорил Кэтрин массу обидного и несправедливого. Он объявил ей, что дело не в его увлечении другой, а в том, что она просто не вызывает у него желания и что она совсем не так обольстительна, как полагает.
Однако он еще соображал настолько, чтобы понять – Кэтрин права. Он вышел, не сказав ни слова, настроение у него было отвратительным.
Ладно. Он согласен. Джулия Броуди вошла в его кровь, как болезнь. И вылечиться можно, только овладев ею как можно быстрее.
К нему подошла бабка, легко коснулась его руки. Лицо у нее было напряженное.
– Фонвийе, я плохо себя чувствую, – сказала она. – Я хочу, чтобы вы отвезли меня домой.
«Должно быть, графиня Уэнтуорд разучилась хитрить», – подумал Рафаэль, потому что, едва заговорив с ним, его бабка устремила взгляд мимо него, и то, на что она смотрела, явно волновало ее.
– Немедленно, прошу вас.
Все еще погруженный в свои планы, он без всякого интереса взглянул в ту же сторону. Всего лишь группа разговаривающих мужчин…
Но тут сердце у Рафаэля замерло.
Бабка крепче сжала его руку. Ее голос донесся до него словно издали.
– Поедемте, Рафаэль. Мы можем исчезнуть незаметно. Он отстранил ее.
Марке сильно изменился с тех пор, как они виделись в последний раз. Постарел. Лицо опухло, щеки обвисли, как это обычно бывает к старости с людьми, ведущими распутную жизнь. Его глаза, когда-то внимательные и карие, стали меньше, они выцвели и ввалились. Густые брови Марке сошлись, когда он заметил Рафаэля. Он замер на полуслове и устремил взгляд на молодого человека.
Рафаэль стоял неподвижно. Голова его отказывалась соображать. Он мог только всматриваться в это надменное лицо, и кровь стучала у него в висках как молот.
Марке очнулся. На мгновение у Рафаэля мелькнула мысль, что нужно повернуться и уйти. Он вдруг почувствовал, что потрясен и испуган, словно снова стал ребенком.
Он посмотрел на бабку. Она стояла очень прямо, и на ее суровом лице Рафаэль прочитал сочувствие. Он отвернулся, не в силах выдержать его, и увидел, что Марке направляется к ним.
Сначала Марке посмотрел на свою тещу. Ни слова не было сказано, даже из вежливости. Мгновение между ними пульсировала враждебность, затем Марке повернулся к Рафаэлю.