Чечено-российские отношения и идея чеченской государственности. Политический очерк
Другой пример использования религиозных авторитетов: после депортации чеченцев в 1944 году на территории республики осталось большое количество людей – и отставших, и не пожелавших ехать в ссылку, в том числе участников вооружённого сопротивления советской власти. Для их задержания из депортации были вызваны шейхи Бауди Арсанов, Абдул-Хамид Яндаров, Аббас Гайсумов и другие известные лица, из места службы в Дагестане был вызван сын абрека Зелимхана – Умар-Али. Только под их поручительство люди выходили из лесов и ущелий гор и сдавались властям. Действительно отставшие были депортированы и воссоединены с семьями, многие уничтожены.
Сплочённость мюридов, их взаимопомощь во многом способствовала в эти тяжёлые годы выживанию людей, сохранению ими человеческого и национального достоинства. Несмотря на гонения властей, несмотря на то что в Чечне не осталось духовных наставников тариката, у которых люди могли бы пройти посвящение в мюриды, чеченцы, ингуши, аварцы, андийцы, даргинцы, лезгины, кумыки, другие народности и сегодня придерживаются определённого учения тариката, в основном – накшбандии или кадирии.
Исторически сложилось так, что тарикат накшбандийского толка в Чечне начал распространяться раньше. В работах «Шейхи и эвлия Чечни. Два основных тариката – накшбандия и кадирия» автора Хаваджи Яндарова и «Вирдовые структуры Чечни и Ингушетии» автора Майрбека Вачагаева перечислены наиболее известные шейхи, устазы, богословы Чечни и Ингушетии. Из значащихся в этих списках 109 человек только восемь являются духовными наставниками приверженцев учения кадирия. Это прежде всего Кунта-Хаджи и бывшие его мюриды, ставшие сами духовными наставниками и основателями своих вирдов – Баматгири-Хаджи, его сын Али Митаев, Юсуп-Хаджи, Чим-мирза, Мани-Шейх, Вис-Хаджи, ингушский наставник Батал-Хаджи.
Однако численность приверженцев вирдов (направлений в учении) Кунта-Хаджи в республиках Северного Кавказа большая. В конце XX столетия, несмотря на все преследования, были в Чечне, Ингушетии, Дагестане учёные богословы, к слову которых прислушивались все верующие, которые имели огромный авторитет среди своих народов, по слову которых кровниками прощалась кровь, улаживались многие межтейповые и межличностные конфликты. Многие из них из среды чеченцев и ингушей провели 10—15 лет в сталинских застенках, но своего вероубеждения не изменили. К таковым относились, например, в Веденском районе известные в республике и за её пределами учёные богословы Г1ирма Солтагириев из Харачоя, Амир Байсуев из Ведено из тейпа Эрсеной, Бола Хаджимуратов и Мохмад Басханов из Элистанжи, Денисолта Идрисов из Эшилхатоя, Юсуп-Хаджи из Махкеты, Умар-Хаджи из Анди и другие. И к таковым, несомненно, относились бывшие муфтиями в Чечне в сложное перестроечное время Магомед-Башир-Хаджи Арсанукаев из Алхан-Юрта, Махмуд Гаркаев из Малых Атагов и широко известный в настоящее время и на всём Северном Кавказе, и в мусульманском мире ближнего и дальнего зарубежья религиозный и общественный деятель, председатель Совета алимов Чеченской Республики Хож-Ахмед-Хаджи Кадыров.
В исследовательской литературе по религиозным течениям в исламе на Северном Кавказе нередко встречаются утверждения о том, что вирдовые сообщества имели узкий тейповый круг приверженцев, Например, в учебном пособии для вузов, изданном в Махачкале в 2008 году, пишется: «Суфизм в Чечне характеризуется замкнутостью в рамках отдельных тейпов». Не совсем верное утверждение: приверженцами вирда Кунта-Хаджи и Ташу-Хаджи, например, являются верующие не только различных тейпов, но и различных народов Северного Кавказа – чеченцы, ингуши, андийцы, аварцы, кумыки, даргинцы и другие. То, что вирдовые сообщества Северного Кавказа не являются объединениями верующих по тейповым признакам, отмечают в своих работах такие исследователи, как Галина Амировна Хизриева, Вахит Акаев и другие. В своей работе «Вирдовые сообщества в Ингушетии» Г. Хизриева, например, пишет: «Вирды в Ингушетии и Чечне надтейповая, а в Дагестане надтухумная и надэтническая структура» (указ. соч., журнал «Этнографическое обозрение», 2006 год). В своей работе «История и специфика современного исламского возрождения в Чеченской Республике» автор Вахит Акаев тоже отмечает, что членами вирдов, как правило, являются представители различных тейпов и народностей. Но есть доля правды в том, что последователями того или иного устаза становились обычно вслед за главой семьи, старейшего или уважаемого в роде, в тейпе большинство членов семьи, рода, тейпа. При наличии среди чеченцев множества вирдов (сообществ мюридов различных устазов-наставников) накшбандийского и кадирийского тарикатов эти мюриды не противостояли друг другу ни по вирдам, ни по тарикатам, хотя изредка появлялись одиночки-невежды, которые могли заявить о неких особенных заслугах, способностях своего устаза. Напротив, известные и уважаемые в народе алимы всегда подчёркивали равенство всех устазов и всех людей перед Всевышним. Тем не менее, сам факт наличия множества вирдов и тарикатов становится предметом критики представителей других отдельных направлений в исламе, в том числе и прежде всего со стороны так называемых ваххабитов – салафитов, которые сами также являются только приверженцами одного из множества направлений и учений в исламе. Деление на различные учения, направления, секты – это болезнь и проблема не только чеченцев, а всего современного ислама и других религий мира. Далее в этом пособии пишется: «Ваххабиты же выступают с позиции объединения чеченцев вне зависимости от принадлежности к тому или иному тейпу». Ислам любых направлений и учений, как и христианство, не делит людей по тейпам, нациям, расам.
Салафитское учение, одно из многочисленных в исламе, широко распространено в странах Аравийского полуострова, его придерживается правящая семья Саудитов в Саудовской Аравии и большинство населения этого и сопредельных ему государств. Данное учение было взято на вооружение оппозиционными Масхадову политическими группировкам в период 1997—1999 гг. и было привнесено на Северный Кавказ и в чеченское общество не только представителями из стран арабского мира, но и определённой политикой московских структур. Множество организаций данного толка регистрировались в Минюсте в Москве, где печаталась их религиозно-проповедническая литература, откуда они свою работу распространяли в регионы России. В качестве одного из свидетельств потворства данным религиозным течениям определённых служб из центра может быть приведён следующий факт: комиссия при президенте Российской Федерации по противодействию экстремизму 22 июля 1998 года сделала заключение о том, что течение ваххабизма не является экстремистским. А это было время, когда в Дагестане несколько сёл в Кадарской зоне объявили о ликвидации светской власти, то есть о неподчинении власти официальной, а в Чечне под религиозными лозунгами активизировалась оппозиционная деятельность против Масхадова. Именно в тот период, 16 августа 1998 года, сёла Кара-Махи и Чабан-Махи Дагестана объявили себя отдельной, не подчиняющейся официальным светским властям Дагестана исламской территорией. А 21 августа был убит председатель Духовного управления мусульман (ДУМ) Дагестана Саид-Магомед Абубакаров.
Я не имею ни возможности, в силу отсутствия знаний в соответствующей области, ни намерения, ни желания разбираться в вопросах различия между тарикатистами, салафитами и другими многочисленными течениями в исламе. Но считаю возможным сказать, что ваххабитское (салафистское) исламское течение в период 1997—1999 гг. в Чечне и на всём Северном Кавказе выступило как явно политизированное по направленности и крайне радикальное по методам. Восполнить в среде тарикатистов, как на заре их возникновения, ярких предводителей и наставников решили честолюбивые, жаждущие славы и власти молодые выпускники религиозных учебных заведений стран Ближнего Востока и чеченские и дагестанские политиканствующие деятели, возведённые на пьедестал власти и славы самоотверженной борьбой чеченского народа в период войны 1994—1996 гг., абсолютное большинство среди которых составляли тарикатисты. И формировались эти ваххабитские джамааты по клановому признаку (как сообщество, сложившееся по политическим, меркантильным интересам, использующее религиозную риторику) преимущественно из числа лиц нечеченского происхождения, выходцев из Дагестана, стран Ближнего Востока и Аравии и из оспаривающих власть «политиков» из чеченцев. Кстати, не все сформировавшиеся во время войны группировки, которые в период 1997—1999 гг. стали именоваться джамаатами, состояли из ваххабитов. Например, джамаат Харачойский состоял из мюридов Кунта-Хаджи и в набеге на Дагестан в 1999 году не участвовал.
Хотя среди современной чеченской и других народов Северного Кавказа молодёжи немало людей, которые слабо придерживаются или вовсе не придерживаются суфийских обрядов, то есть не участвуют в совершении зикров, мавлида, вряд ли можно сказать, что они все ваххабиты, что само по себе не может рассматриваться не только преступным, но и даже предосудительным: выше уже писалось, что салафизм – это одно из множества исламских религиозных учений, которого придерживается абсолютное большинство населения региона, куда наши руководители и население совершает паломничество – хадж. И тем более они не могут быть отнесены к потенциальным террористам. Нет. Они просто мусульмане, считающие достаточным выполнение наложенных Кораном парзов (обязательного для мусульманина). И отторжение у этих людей, возможно, вызывают вовсе не тарикатисты и их обряды, а представители чеченского официального духовенства, которые фактически превратились в государственных чиновников, обслуживающих власть, которые борьбой с «ваххабитами-террористами» оправдывают любые репрессивные меры властей в отношении любого проявления кем-либо из населения недовольства общим социально-экономическим положением в регионе или допущенным, по их мнению, в отношении лично их несправедливости, придавая любым таковым проявлениям религиозный и экстремистский характер.
При всём нежелании затрагивать эту болезненную тему, наверное, можно обратить внимание на некоторые нюансы. Привлекательность лозунгов ваххабитов для молодых людей может быть в том, что они выступают против деления мусульманской уммы по вирдам, сектам, мазхабам. Но оседлавшие после 1996 года религиозную риторику чеченские и других республик Северного Кавказа «деятели» и амиры возникших после первой войны в Чечне джамаатов, осуждающие в якобы благих целях деление чеченского и других народов Северного Кавказа по вирдам и тарикатам, фактически сами выступали в роли тех же самых духовных наставников, какими были в своё время ныне почитаемые тарикатистами устазы – учителя. Кроме этого, они же исполняли и роли политических лидеров, военных руководителей отдельных и крайне политизированных группировок, требуя безусловного себе подчинения членов своих джамаатов не только в религиозных, но и в политических, военных, бытовых вопросах, навязывая и в своих группах, и всем окружающим нормы этики, морали, поведения, формы одежды, не совсем соответствующие чеченским обычаям. Причём навязывание своих понятий и норм в Чечне того периода они пытались осуществлять не разъяснительными методами, а более административными и с применением силы. Примером этого могут служить известные события в Гудермесе летом 1998 года. Примером может, например, служить и постановление шуры города Урус-Мартан от 11 июля 1999 года. №32. Пункт 1 данного постановления гласил: «Всему мужскому населению г. Урус-Мартан рекомендовать пересмотреть свой жизненный уклад и изыскать возможности для заведения от двух до четырёх супруг». Подписано: амир шуры – М. Вахидов, наиб шуры – С-А. Юсупов. Чеченцы пересматривать и менять «свой жизненный уклад» не хотели. Не хотят. И не будут. Для чеченцев того периода проблемой было не изыскание возможностей для заведения до четырёх жён, а прокормление себя, своих семей – хотя бы одной жены, детей, родителей, или поиск пропавших без вести, или лечение своих родных и близких, покалеченных войной и физически, и морально.
Кстати, современными представителями чеченского чиновничества и государственных органов широко взяты на вооружение все лозунги и все методы, использовавшиеся в то время ваххабитами, с которыми они – современные чеченские силовые, идеологические, государственные, религиозные структуры – якобы борются. Это и то самое многожёнство, широко практикуемое в среде современного чеченского чиновничества, в том числе и высокого ранга, это и запрещение употребления и продажи спиртных напитков, и это и популяризация той же самой формы одежды, манер поведения. И не поделили они – все группировки, спекулирующие религиозными лозунгами, как находящиеся у власти, так и стремящиеся к ней – одно: власть. Если это не так, если современные так называемые религиозно-политические деятели периода Чеченской Исламской Республики Ичкерия озабочены исключительно восстановлением в Чечне «исламских» порядков, они все могут возвратиться в Чечню. Все порядки, за которые они якобы в своё время ратовали, в современной, «кадыровской», как они называют, Чечне восстановлены.
Но это – так, между прочим. Продолжим про политику и методы действия определённых политизированных и военизированных оппозиционных А. Масхадову группировок, которые использовали в то время религиозную риторику и которых именовали и именуют ваххабитами. Глобальность хотя и не декларируемой, но исподволь проводящейся политики объединить весь мир в лоне одной религии – ислама, а в самом исламе – в рамках салафитского учения завораживает и привлекает некоторых верующих, особенно среди молодёжи, поверхностно знакомой с историей всех религий вообще. На самом деле в их, по-видимому, хорошо финансируемой извне деятельности прослеживается целеустремлённая политика определённых группировок стран афро-азиатского континента. Она сродни той политике, которую мы именуем русификацией в России, глобализацией – в Западном мире, а во всём мире – миссионерской. И история тому свидетельство. В настоящее время абсолютное большинство стран Северной Африки, начиная от Магриба – побережья африканской Атлантики на Западе и до Индии на Востоке, официальным и государственным языком имеют арабский. Все эти страны и населявшие их народы когда-то, до завоевания их арабами, имели другие названия и языки. Произошла не просто исламизация, произошла и арабизация народов. Само название политического движения, возглавлявшегося в те известные годы М. Удуговым, – «Исламская нация» – говорит само за себя: это было антинациональное, античеченское движение, может, и не имеющее таковой своей целью, но объективно способствующее превращению чеченского этноса в безликую часть некоего конфессионального сообщества, утрате самобытного этнического облика, национальной культуры. Эти люди не только отвергали религиозные обряды тарикатистов зикр, мавлид, назма, объявляя их «бид1а», но и считали куфром (неверием) все чеченские национальные светские культурные средства общения – национальные и любые танцы, песни (илли, эшар, назма), музыку, театр. Отказаться от всего этого означало – нет нации, нет чеченцев. Прямым следствием этой политики можно назвать то, что Доку Умаров 7 октября 2007 года объявил о ликвидации Чеченской Республики Ичкерия и о создании какого-то «Кавказского эмирата». Причём в этом новом образовании «Кавказский эмират» предполагалось объявить государственным или арабский, или турецкий язык. Вот эта политическая миссионерская подоплёка, скрывающаяся за деятельностью ваххабитских группировок в Чечне того периода, вызывала и вызывает отчуждение в среде приверженцев существующих на Северном Кавказе национальных традиционных форм религии, в том числе и в среде основной части чеченской интеллигенции. Никакая идеология и никакие течения в религиозном и других учениях, ведущие к утрате национальной идентичности, чеченцами, действительными чеченцами, позитивно не воспринимаются. Манкуртизм ни под каким соусом для чеченцев неприемлем. В этом отношении примечательно выступление президента Масхадова по Чеченскому государственному телевидению 15 июля 1998 года, где он говорил про деятельность лидеров оппозиционных движений периода 1997—1999 гг., которые спекулировали новыми для региона религиозными лозунгами и призывами: «Мы всегда гордились тем, что мы – чеченцы. А сегодня нам говорят: „Не говорите, что вы чеченцы. Не говорите, что вы – чеченское государство“. У нас хотят отнять веру наших отцов, наших шейхов и устазов. Отнять наши обычаи и традиции, адат. Но этого у нас никто и никогда не мог отнять. Они недовольны даже тем, что мы говорим „Чеченское исламское государство“. Они говорят, что президент, парламент, муфтият – это ничто. Всё должно быть в руках эмира. Добавлю – которого сюда прислали непонятно из какого государства, и к тому же он не чеченец. Это делается для того, чтобы подорвать уважение к государству, закону – то есть дискредитировать идею государственности» (газета «Аль-Кафф», октябрь 1998 года).
Кстати, как раз в эти дни, 23 июля того же 1998 года в газете «Голос Чеченской Республики» вышла моя статья «Нация и её приоритеты» на эти же темы. Появление статьи имело свою предысторию. Написав на чеченском языке, я отнёс её в редакцию газеты «Даймохк». Там печатание материала такого содержания посчитали нежелательным. После чего я на эту же тему написал статью на русском языке и отнёс её в редакцию газеты «Голос Чеченской Республики». Редактору, Саците Исаевой, я сказал, что принёс бомбу, и, если они не напечатают, я перешлю материал в российские газеты. Напечатали. Эту и ещё цикл статьей на протяжении нескольких лет. Газеты «Голос Чеченской Республики» (редактор Сацита Исаева) и «Чеченское общество» (редактор Тимур Алиев) были почти единственными, кто объективно, без политической предвзятости освещали непростые события того сложнейшего периода в нашей истории. Сейчас эти и другие независимые газеты перестали выходить. Так вот, по рассматриваемой теме в этой статье в частности писалось: «Опасность… по-моему, в том, что нас хотят нивелировать под некую „исламскую нацию“ – безликую, безмолвную и бесписьменную… Если нам дорога наша свобода, если мы думаем о нашем будущем, мы должны остерегаться внедрения в нашу жизнь таких норм, которые отвергли наши предки…»
Деятельность этих группировок и использовавших их политиков, привёдшая ко второй, путинской войне и к ликвидации процесса формирования чеченской государственности, достаточно освещена в разделе «Оппозиция». Стараниями политиков от религии, стремящихся использовать новое учение для прихода к власти, их нетерпимое отношение к идеологии суфизма привело к их конфронтации с приверженцами традиционного для всего региона тариката. Передо мной маленькая брошюрка – «Образ жизни в исламе». Автор – Абу Аля аль-Мадауди. Издано в Москве в 1993 году. Вдумайтесь ещё раз: издано – Москва, 1993 год. В ней пишется: «Цель ислама заключается также в создании политического строя, который смог бы своей властью с помощью силы насаждать моральный кодекс среди людей». Вот он, лозунг, и вот она, ошибка чеченских и дагестанских ваххабитов-салафитов того периода. Автор этих строк – абсолютный дилетант в области религиозных наук и не считает себя вправе рассуждать на религиозные темы. Но, по-моему, данное утверждение противоречит кораническому утверждению «Нет принуждения в религии». Чеченцы ислам приняли добровольно. Чеченцам ненавистна любая власть и идеология, насаждаемая «с помощью силы». В этом истоки многовекового противостояния чеченцев российской власти и неприемлемости ими любой, даже под видом религиозной, идеологии, насаждаемой с помощью силы. Об этом следовало бы знать последователям нового для региона учения того периода и помнить тем, кто сейчас правит и собирается в дальнейшем править в Чечне. Они могут строить золотые дворцы, но загнать в них чеченцев силой российского, или арабского, или собственного оружия или учений не получится. Полежаевское «в России чтут царя и кнут» к чеченцам абсолютно неприменимо. Глубоко заблуждаются те, кто выстраивает свою политику из предположения, что с кавказцами, а особенно с чеченцами, можно разговаривать только с позиции силы. Напротив, нельзя с чеченцами так разговаривать и так себя с ними вести: это чревато последствиями. «Мерами насилия можно угнетать народ, но нельзя управлять им», — эти слова великого российского писателя-философа Л. Н. Толстого из его письма царю Николаю II надо зарубить себе на носу тем, кто вздумал править в Чечне.
Основным отличием существующих на Северном Кавказе разновидностей многочисленных направлений в исламском учениях – тариката от других является коллективное восхваление Аллаха и коллективное поминание усопших по обряду, определённому почитаемым устазом, а также каждым отдельным мюридом во время или после совершения намаза единолично. Коллективное обращение к Аллаху и коллективная молитва произносятся на таких обрядах, как мавлид и зикр. Во время мавлида, совершаемого часто в месяц рождения пророка, при совершении обряда обрезания детей, при наречении ребёнка именем, при поминках по усопшим, при каких-либо важных событиях в жизни человека или сообщества люди собираются вместе, вместе трапезничают, вместе совершают молитвы, вместе возносят хвалу Аллаху и его пророку, а также просят Аллаха распространить благость произнесённых молитв и совершённых ритуалов на своего пророка, своих учителей-устазов в религии, и на всех покинувших этот мир родственников присутствующих, и на всю мусульманскую умму, и на весь мир в целом, в том числе и на флору и фауну.
Особую форму чеченской культуры составляет назма – отдельная форма чеченского национального песенного творчества, с большим успехом используемая верующими суфиями. Исполнение мужским коллективом назмы, когда солисту вторят в несколько голосов с мощным подпевом всего состава, оставляет неизгладимое впечатление. Исполнение назмы нередко происходит с музыкальным сопровождением и отбиванием такта на барабанах. В основном это происходит при исполнении назмы на светских мероприятиях. В назмах на религиозные темы такое сопровождение производят в Чечне только приверженцы вирда Вис-Хаджи. С ним не сравнимы ни грузинское мужское песнопение, ни христианское хоровое церковное пение. Причём назмы исполняются не только на религиозные, но и на героико-эпические исторические темы. Жанр назмы фактически и возник как песенное творчество, отражающее всю полноту жизни горцев. И хотя возникновение этого вида народного песенного творчества не связано с религией, с проникновением в среду чеченцев суфизма оно не только оказалось очень востребованным, но и приобрело характерные экзальтированные оттенки, превратилось в яркий народно-религиозный жанр, в мощное религиозное средство психологического, эмоционального воздействия на население. В различных районах республики имеются известные солисты – исполнители назмы как на религиозные, так и на героико-эпические и лирические темы, послушать которых люди собираются специально. Но больше всего назмы исполняются во время религиозных обрядов мавлид и зикр. В них в песенно-стихотворной форме описываются эпизоды из жизни и деятельности пророков, наставников-устазов, в них звучат морально-нравственные темы.
Жанр народного творчества назма стал одной из составных частей суфийской религиозной обрядности, как и многие другие. Например, обряд «саг1а даккхар» (жертвоприношение) во время засухи, или чрезмерных осадков, или других природных и иных катаклизмов, широко применяемый в Чечне и Дагестане, корнями уходит в периоды язычества. Таким образом, наблюдается тесное переплетение суфийской обрядности и чеченских (кавказских) народных традиций, форм культуры. Это свойственно многим другим народам и религиям. Особенно это проявляется во многих российских праздниках и традициях, где тесно переплетены дохристианские (языческие) обычаи и христианские православные обряды. И потому критика суфизма адептами новых для региона религиозных учений – вчерашними коммунистами, комсомольцами, бывшими военнослужащими советской армии и милиционерами – воспитанниками атеистической эпохи – дилетантами в религиозных вопросах и выпускниками арабских религиозных учебных заведений в Чечне, Дагестане и на всём Северном Кавказе, естественно, воспринимается как посягательство на народные обычаи, традиции, культуру.
Зикр – особая форма коллективного многократного поминания Аллаха. Накшбандийцы совершают зикр тихо, без телодвижений. Кадирийцы – громким голосом, сопровождая хлопаньем в ладоши, совершая круговые движения и притопывая. Эти обряды (зикр, мавлид, назма), совершаемые коллективно, формируют в суфиях чувство единения, принадлежности к единому сообществу, сплачивают людей, способствуют приобщению людей к религии. Вспоминается один случай. Шли похороны одного из моих родственников, Было это в начале 80-х. Время насаждаемого атеизма. Родственник ещё во время депортации женился на осетинке-христианке. Соответственно, религиозным вопросам в семье должного внимания не уделялось. Сам глава семейства изредка совершал намаз, особенно в последние годы болезни. И, конечно, таким же слабым мусульманином рос его единственный сын. К тому времени сын только окончил школу. Как и большинству его сверстников, ему было мало дела до вопросов религии. На похоронах его отца совершали зикр. Как обычно, верующие неистово кружились, хлопали в ладоши, громко произносили «Аллах, Аллах», пели назмы. Мы заворожённо наблюдали. И вдруг сын покойного, не совершавший до этого даже намаза, всё время проживший в городе, среди русских, ринулся в круг зикристов и стал вместе с ними произносить имя Аллаха, хлопать в ладоши, бегать по кругу. А за ним и несколько его сверстников. Эмоциональное воздействие ритуалов зикристов очень велико. Пример другой: моя мать, из тейпа Чармой, придерживалась вирда Докку (Абдул-Азиз Шаптукаев), накшбандийского тариката. Среди её тейпа достаточно много и людей, придерживающихся вирда кадирийя. Отец же, из тейпа Харачой, придерживался обрядности вирда Кунта-Хаджи кадирийского тариката. Мать при жизни говорила, чтобы, когда умрёт, выносили её с зикром. На её похоронах обязательный обряд поминовения (маха бар) последователи вирда Докку и кунта-хаджийцы совершили вместе, по обряду вирда её и её родителей – их устаза Докку, без громкого зикра. Но выносили и сопровождали её по обряду кунта-хаджийцев – с зикром, громким исполнением молитв и назм, как она ещё при жизни пожелала. Так проявилась присущая старшим поколениям веротерпимость и взаимное уважение. Сейчас это почти не наблюдается.
