– Слух о моей болезни долетел до вас молнией! – попытался пошутить Левин, но боль снова дала о себе знать.
Он не смог сдержать стон, и мука отразились на его лице.
«Почему и зачем мне так больно?! Боль не даёт мне говорить с ней!» – встревожился Игорь.
Изящная женская кисть легла на его грудь, и ему стало легче. Левин удивился этому и признался себе, что с каждым её приходом, в его существовании всегда неосознанно, но неизбежно наступает момент удивительного покоя.
Левин постарался абстрагироваться от боли и взглянул на сидевшую рядом с ним свою давнюю знакомую.
«Как жаль, что её волосы спрятаны под шапочку! Они, наверное, всё так же вьются, всё такие же густые и золотистые», – почему-то вспомнилась ему эта особенность её облика.
Будто по его желанию, одна прядь всё-таки выбилась из-под медицинской шапочки, и Левину впервые в жизни захотелось ревниво убрать её обратно, спрятать от посторонних глаз. Но он не поддался минутному порыву.
«Что за женщина! Впрочем, она и не женщина вовсе, а наваждение… Моё наваждение», – охладил себя Левин.
– Вы помните нашу первую встречу? – шёпотом спросил он.
– Да, помню. Тридцать лет назад.
– Летом…
– Да, в Крыму. Вы тогда отдыхали там со своими друзьями.
Левин заулыбался, ему было приятно, что он не забыт ею:
– Вы помните то утро?
– Да. Оно было душным. Я тогда шла на море, а вы догнали меня и сделали так, чтобы я с вами заговорила.
– Да… Вы долго не соглашались присоединиться к нашей компании на пляже!
Женщина прищурилась и загадочно посмотрела на Игоря:
– Но я всё же согласилась!
– Да, и я был очень горд, когда появился с вами на пляже. Сильная половина не скрыла возгласов восхищения!
Запрокинув голову назад, женщина засмеялась – звонко и заразительно. Игорь подхватил её задорный смех и даже как будто забыл о своих страданиях. Вдруг, судя по выражению её лица, неожиданно для неё самой, гостья пальцами коснулась его щеки и губ. На секунду их глаза встретились. Скрыть смущение она не смогла и поэтому отвела взгляд в сторону.
– Мы тогда… долго разговаривали, – произнесла она.
– Да… А потом мы пошли на скалы – прыгать в море. Я не могу забыть тот момент, когда… – не скрыл досады Игорь, – …когда ваша рука протянулась ко мне, приглашая прыгнуть вниз вместе с вами! Я взял вас за руку, сгруппировался для прыжка, и вы… Вы выпустили мою руку… А затем был этот ваш прыжок – без меня!
– Но вас тогда позвали – оказать первую помощь спасённому ребенку. Вы были единственным врачом на пляже.
Женщина встала и потянулась телом, словно опять собралась прыгнуть в морскую пучину. Игорь откинулся на подушки, его буквально разрывало на части от сожаления, что он тогда не присоединился к ней.
«И она не вернулась!»
Левин с трудом взял себя в руки. Он ещё раз убедился в том, что его гостья – самая красивая и самая притягательная из всех, кого он когда-либо видел. Он не мог найти в ней, в её внешности, ни одного изъяна. О, как невообразимо мощно его влекло к ней! Он жаждал коснуться её бархатистой кожи, «пройтись» по ложбинке между безупречными полушариями грудей, которые нескромно обтягивал белый халат, – чтобы ощутить под пальцами их нежную упругость.
«Я, право, веду себя, как мальчишка! Если бы не наше, её и моё, положение, я не упустил бы момента проделать наяву то, к чему она меня призывает», – признался он себе с горечью.
Женщина загадочно улыбнулась, и, присев рядом, похлопала своей ладошкой по его руке, прижатой к груди в области сердца. Но Левин не заметил этого жеста, потому что не мог оторвать взор от идеального изгиба её спины, переходящего в плавную линию шеи. Игорь не выдержал и машинально сжал, а потом приблизил к своим губам кисть её руки. И им тут же овладел её аромат, сравнимый с истомой, от которой обычно перехватывает дыхание и хочется забыть обо всём на свете. У Левина закружилась голова. Но её взгляд настойчиво внушал ему ещё более сильное влечение к ней.
– Я не забуду ваших глаз в «Норд-осте»… Они же спасли меня… Это вы были там, в театральном центре на Дубровке? – его голос предательски дрогнул.
– Я вас спасла?
– Да… Нервы были на пределе. Всюду – люди: вооружённые автоматами мужчины; девушки в чёрных одеждах, прикрывающие платками смертный стыд своих лиц; застывшие от ужаса неизвестности заложники… И среди этого стыда, ужаса и страха – ваши глаза. Они вернули мне желание жить. Помню террориста, который вывел меня в коридор… И – штурм!.. Как только я пришёл в себя, я кинулся в зал, но вас не нашёл. Я ещё долго был в театре, помогал раненым… Куда вы делись? Я искал вас. Вы исчезли, как будто вас… Как будто вас убили!
Левин злился на неё, ведь столько бессонных ночей он грезил о ней, а она продолжает оставаться холодной!
«Должен же быть конец моим мучениям! Теперь она здесь, рядом, и уж на этот раз я не отпущу её от себя», – решил мужчина.
Приподнявшись на локтях, доктор внезапно сел и вдруг почувствовал себя молодым человеком. Движением руки он сорвал шапочку c головы женщины. Золото её волос, рассыпавшись локонами по плечам, заиграло мистическим светом… На секунду он замер от исходившего от неё ослепительного сияния.
Вокруг – белая пустота: ни врачей, ни комнаты, ни приборов – никого и ничего, кроме волшебного сияния… Не дав ему опомниться, она придвинулась к нему и повелительным жестом положила ладони ему на плечи. Её волнение передалось ему, и он властной рукой приблизил её к себе. Женщина согласно улыбнулась в ответ.
– Игорь, я вижу, ты готов пойти со мной… – заворковала она, призывно целуя уголки его губ, даже более откровенно, чем он ожидал.
Чувство сладкого блаженства завладело им, но он всё же смог выдавить из себя:
– Я знаю, кто ты и кто – я!.. А ты знаешь?.. Нет?.. Нам нельзя лгать друг другу! Ты…
Она не дала ему договорить. Её губы, припавшие к его губам, изящные руки, обхватившие его затылок, пальцы, запутавшиеся в его волосах, – всё это вынуждало Игоря совершить, казалось бы, давно забытые им действия… На мгновенье он встретился с небесной лазурью её глаз, которая затягивала всё его естество туда, где открываются тайны мира, где находится Рубеж, и откуда ему нет возврата. Уста – в уста, осыпая поцелуями, она увлекла его за собой…
Часть первая. Поднебесье
И вот, сделалось великое землетрясение
ибо Ангел Господень, сошедший с небес, приступив, отвалил камень от двери гроба и сидел на нем;
вид его был, как молния,
и одежда его бела, как снег…
Евангелие от Матфея 28:2,3
Глава 1. Лавия
Фиолетовый закат приковывал взор бесконечной пестротой, хотя являл собой лишь часть некого образа, отражённого в овальной глянцевой бляшке, парившей в воздухе. Этой красивой небесной иллюзией, возникавшей по велению просящего в любом месте Поднебесья, никого нельзя было удивить. Стоило только указательным пальцем поставить в пространстве точку, как воздух вокруг неё начинал уплотняться, превращаясь в сгусток мутного вещества, подобный кучерявому облаку или комку ваты. Небесная пряжа так искривляла пространство, что преобразовывала его в подобие зеркала с поверхностью, напоминавшей поверхность обычной вогнутой линзы на Земле. Иногда было так приятно увидеть в нём собственное, пусть и искажённое, отражение и этим потешить своё любопытство! От такого, ничего по сути дела не значившего, удовольствия трудно было отказаться обитателю «этого света».
Сполна насладившись переливающимся всеми цветами радуги небом, Лавия переключила свой интерес на Светило. Огромный шар, словно отлитый из белого золота, парил над головой. Его свет совершенно не резал глаз, его корона выставляла напоказ лучи, которые ближе к центру звезды горели бледно-розовым пламенем, а вырвавшись наружу, остывали до цвета тёмного индиго.
В Поднебесье Солнце не похоже на то, каким оно обычно видится с Земли. Хотя это – одна и та же звезда. А причина – в изменении его положения относительно наблюдателя. На Земле Солнце далеко от планеты, а здесь – значительно ближе, поэтому и выглядит крупнее и ярче. Атмосфера образует прозрачный плёнчатый купол, который рассеивает и приглушает губительную часть солнечного спектра.
Для многих жителей Поднебесья было излюбленным развлечением – наблюдать кипучую жизнь Светила во время его восхода и захода. Солнечная плазма вела себя, как живая материя: она то в доли секунды выплёскивала протуберанец энергии, словно лягушка выстреливала язык навстречу зазевавшемуся насекомому, то изменяла свой узор на поверхности Солнца так искусно, что глаз, как говорится, только диву давался!