Экстрим будь он неладен

Это что такое, счастье меня так и преследует, найдя в мешке два приличных мотка сталистой и медной проволоки. С помощью медной проволоки выпуская швы наружу, из мешковины сшил двойные штаны и рубаху с рукавами.

Двумя светильниками из консервных банок, наполненных жиром, с тряпичными фитилями освещал своё убогое жильё.

Подходящими камнями, которыми была обложена печь в бане, ежедневно с большим упорством, до изнеможения точил из сталистых пластин нож и лезвия на копьях.

Так же не забывал про выделку шкур при помощи золы, мочи, скребка довел их до нужного состояния, еще пару дней отмокал их. Из выделанных теплых шкур пошил себе куртёху, из остатков шапку и рукавицы.

Ну теперь я был кум королю, сват министру, от души радуясь своему труду и упорству.

На моем календаре в духе человека из каменного века, зарубки на бревне внутри моего жилища, пятнадцать отметин, больше двух недель заточения в тяжелейших условиях, с постоянной мыслью быстрей бы закончилось это испытание на прочность.

Я понял самое главное, не распускать нюни сравнениями, воспоминаниями, мечтами, гнать их прочь работой, песнями. Мне думалось ожоги пройдут быстро, но не тут-то было, коросты, висящие гроздями, отпадали и нарастали снова. Терпеть их можно, да и нужно, не те условия для расслабухи, тем более дела от которых зависела жизнь, не терпели отлагательств.

Дрова убывают с завидной быстротой, со вчерашнего дня начал заготавливать их, рублю мелкий сухостой, вытаскиваю на утоптанную площадку, разделываю, стаскиваю к своему жилищу, так же подрубил тонкомерных сырых берёзок, чтобы подольше зачли горели. А перед заготовкой дров срубил подходящую елку, отрубил двухметровый кусок от комля, еле допёр до избушки, занёс в предбанник оттаивать. При помощи деревянных клиньев вырубил четыре заготовки на лыжи.

На Тэрну хоть не смотри, сердце сжимается от боли, осунулась, похудела, стала вроде меньше ростом, ни грамма активности, глаза, как и хвост опущены. Подумал, если бы с Тэрной что-нибудь случилось, да не приведи что по моей вине, мама с Татьяной женой моей живьём без соли бы съели. Есть умные и очень хорошие промысловые лайки, это про Тэрну, один недостаток- разговаривать не хочет. Отец эту троицу кумушками зовёт, пока маленькая была всё у мамы и Татьяны у ног крутилась, привязи никогда не знала, и знать не будет однозначно.

Пошли как-то мама с Таней на черничник рядом с деревней, и она за ними, как всегда, за компанию. А там медведица с двумя медвежатами паслась, быть бы беде если бы Тэрна не атаковала медвежат, чтобы мать отвлечь от хозяек, зная, что она их не бросит, по-любому защищать будет. Мама потом говорит:

– Вот холера, скоро семьдесят и не помню, когда последний раз бегала, а здесь чуть Танюху не обогнала, ноги в руки и бегом, вот так-то паря.

А она их уже в деревне нагнала, спасла родимая, и так-то нянчились, а здесь вообще затискали, того и гляди испортят собачку.

Я напускную ревность усмирил зная, что, ум, преданность, талант, любовью не испортишь.

Чувство вины перед родными, Тэрной, её потомством, от злости на себя подстегивало на активные действия, наполняя необъяснимой энергией моё тело. Из вороха мыслей старался вырвать и остаться только с хорошим, напрочь гнал всё плохое.

Но всё равно вопрос до этого висевший в воздухе нестерпимой занозой опустился в сознание: как, почему, от чего загорелось зимовьё? Всё перебрал, ничего не срасталось. Выпал уголек из печи и дал началу трагедии, но печь стоит на земляном полу, обложенная камнями. Нереально. Пока мылся, парился кто-нибудь поджёг зимовьё дабы расправиться со мной, с помощью холода и голода отведя от себя подозрение. Всё, всех перебрал знакомых, малознакомых, охотников- таёжников, даже намёка, повода не было на конфликт.

А может из-за лампы, но я её почти совсем убавил, да и стояла на столе между чашек, правда с краю, но не взорвалась же она, а самом деле, никогда такого не бывало. А может всё же, в самом деле метеорит какой-нибудь, небесное тело или осколок от ракеты спутника.

Потом, дома упрется Василий в одну версию, где возможно он играл не последнюю роль этого неестественного события.

Три дня ушло на обработку заготовок на лыжи, распарив их, вставил в специальные распорки что бы загнуть как положено в этом деле, через пару дней сделал на лыжи крепление. Первым делом прошел по ближайшим путикам, принёс семь соболей, четыре белки, три сойки. Конечно, лыжи были тяжеловаты и не камусные, но это во всяком случае лучше, чем ничего. Ну ничего, после такого что со мной приключилось, да домой на крыльях полетишь.

Проверяя ловушки, нашёл на березе чагу, теперь пил шикарный, таёжный чай. Как человек испорченный цивилизацией, после того как согрелся, наелся, малость оклемался от ожогов, захотелось соли, хлеба, сахара. Я поймал себя на мысли, а получил это, захотелось большего, так устроен человек и с этим ничего не поделаешь.

Продолжая спать, вставать по будильнику своего организма, всё же сдвинул стрелку подъема через два часа и не минутой больше (один раз ошпаренный, будет дуть на воду, а чуть незамёрзший, будет сидеть у печи и ждать, когда можно подбросить). Неприятно с сожалением, горечью думать, не было бы собак- не выжил. Планировал вывезти их домой в начале декабря, непригодных к охоте из-за большого снега, но передумал и отвёз сохачье мясо, которого было под самую завязку на нартах.

Глазами листая зарубки своего календаря насчитал двадцать четыре дня моего экстремального существования в тяжелейших условиях, в далёкой, морозной, заснеженной тайге. Слава богу остался жив.

Завтра тридцатое декабря, решил с утра пораньше добираться до дому, в принципе всё готово, а самое главное малость оклемался и чувствовал хватит сил дойти до жилья своего родного, наполненного теплом, спокойствием, любовью. Не километрами измеряя кто бы знал, как был от меня далеко. В моем положении обнищавшего, всё потерявшего, собраться это только подпоясаться. Но я же хозяйственный, оброс имуществом, от которого закрыв глаза бежать без оглядки.

Рано утром собравшись, присев перед дальней дорогой на лавке, окинув взглядом внутреннее сказочное убранство моего жилища. Молитвенно попросил у Николая Угодника защиты, легкой дороги. Закрыв дверь, трижды перекрестившись, отправился в путь волоча за собой вторую пару лыж как сани, на которых разместились мои пожитки: топор, ведро, ковш, варёное мясо для меня и четыре соболя для Тэрны.

Так же взял на растопку смолевой лучины и бересты. Раньше об этом и не подумал, зная, что тайга даст мне это, но на данный момент, как говорится, чуть незамёрзший по-любому будет думать о тепле.

На скорбной поклаже три копья сделанных при помощи кузнечных работ, камень вместо наковальни, топор как молот, вместо щипцов плоскогубцы, на моё счастье, в мешке с капканами обнаружил. Да и пару камней в пыль стёр, вытачивая нож, да три наконечника на копья. Попробовал тренироваться, кидать их метров на 15-20 в валежину, ладно получается, как детю малому понравилось. Да лучше бы не пригодились они вообще, медведь спит, а вот о ком думаешь, если стая большая, вместе с копьями сожрут и не поморщатся. Не будем думать о плохом, надо на бога надеяться, но и самим не плошать.

До дому ездил, где-то на середине пути, дорогу в двух местах волчьи следы пересекали. Эта стая постоянный обитатель этих мест, каждый год о себе следами напоминают, обходят свою территорию, ведут, наверное, учёт копытных. Пути не пересекались, за исключением одного подозрения их работы, кобель молодой упёр за сохатым и с концами. Может пронесет, не встретимся.

Но нет, не пронесло, после пройденного третьей части пути и ночёвки у костра на следующий день ближе к обеду, собирались мы с Тэрной отдохнуть малость, уже место присмотрел, где расположиться. Вдруг она взлаила, оглянулся, бригада санитаров, правда без носилок, так дружненько бегут цепочкой по лыжне, будто поросята к корыту. Эти мысли, наполненные юмором с тёмным оттенком, пронеслись мгновенно.

Ни грамма не было страха глядя на эту озверевшую, с рождения голодную, полной решимости банду. Я так понял, пока нас не прикончат, не успокоятся. В таких случаях соображалка работает на удивление быстро, и все действия в дальнейшем как на автомате. Глядя на Тэрочку не жавшуюся с поджатым хвостом к ногам, а твёрдо стоящую, ощетинившую, оскалив клыки, так что за спасибо мы не дадимся. Правда говорят, беда одна не ходит. Из такой пропасти вылезли, не приведи боже, да чтобы этим шакалам в зубы отдаться, да не бывать этому!

Очень редко волки нападают на человека, а в этот високосный, неурожайный год, да ещё с пожарами, и для них стала проблема с пищей, а здесь голоднющие наткнулись на след собаки, да двуногого зверя в собачих шкурах.

Повернулся к трагедии лицом, моментально достал копья, рука сама нащупала нож в деревянных ножнах на веревочном поясе.

Организация охоты у них на высоком уровне, матёрые как телки приостановились, пропуская вперед молодых бойцов дабы в конце побоища поставить точку.

Маленькая, но всё же радость, не очень большая стая шесть штук крупных волчар. Самое малое трёх с собой заберу, Тэрна не в счёт, если только поможет на себя отвлечёт и, то помощь. Был преисполнен оптимизмом, повторюсь поначалу на удивление не было ни грамма страха, будто это ежедневная процедура.

Вот они уже в метрах двадцати, с лыжни не сходят, не рассыпаются по сторонам, это плюс. Вижу их поджарость, животы подтянуты, встретился с их взглядом наполненный злой решимостью, это минус. В общем, арифметика такова, буду драться до последней капли крови. Фух, на меня аж несло их звериный запах, а может так пахнет то, отчего отвертелся в бане.

До санитаров леса, десять, девять, восемь, семь метров, собрав всю силу кидаю копьё в переднего, не мешкая кидаю второе копьё во вторую жертву. Хватаю третье копьё, с твердой решимостью отбиваю атаку. Копья будто кто-то водил моей рукой, направляя точно в цель. Вижу, первый волк грызёт деревко копья, торчащего из кровоточащего бока, второй тоже в крови, бьётся в смертельной агонии.

Наконец где-то блуждающий страх приобнял меня. С одним копьём мне не выстоять против этой компании.

Но что это, будучи в замешательстве волки, к моей радости, хватанув запаха крови своих соплеменников, начинают рвать их ещё полуживых, не обращая на меня ни малейшего внимания. Меня замутило от запаха крови и требухи, их каннибализма.

Пропуская Тэрну вперед и часто оглядываясь, мы убрались прочь от этой кровавой пирушки. Я вот что думаю, хороший всё-таки допинг страх и жажда остаться в живых. Планировал до дома трое суток добираться, а он подстегнул, почти за двое с Тэрной долетели, и лыжи то не казались тяжёлыми и усталость куда-то подевалась. Да ещё вдогонку подвезло, шустро так добрались до дороги лесовозной, по которой до дома километров тридцать. Прошли, наверное, с километр, вахтовка леспромхозовская подобрала, радость безмерная.

Только в машине осознал всю серьёзность и опасность последнего события. Такое впечатление, не говоря о холоде, будто кто-то проверяет меня на прочность, из чего я сделанный, то в огонь, то в пламя зубастое меня кинет.  Спасибо работягам, глядя на меня красивого, шикарно приодетого, измученного ничего не спрашивали, внутренне сочувствуя, видя моё состояние. Подвезли к самому дому.

Зашли мы в калитку, в которую по другому раскладу меня могли занести, но не дал боже. Приобнял я столб дверной как родного. Не знаю сколько стоял у калитки, опомнился, наконец-то постучался в дом родной, зашли. И это же надо, именно в этот день, в этот час бабушка с мамой пришли проведать Татьяну, жену мою. А я так думаю, меня встречать, будто чувствовали сердцем чутким своим. Вижу, стоят они посреди избы и успокаивают Таню. Бабушка такая говорит, сквозь слезы глядя на меня (вот у кого с юмором в порядке, наверное, я в неё):

– Вот и Дедушка Мороз со Снегурочкой.

И в один голос заплакали. Тэра улеглась у печи, положив голову на натруженные, измученные ноги, с удивлением и интересом смотрела на наших с ней дорогих людей.

Я подошёл к ним не раздеваясь, приобнял их и тоже не сдерживая своих эмоций, дал волю слезам. Мама сняла с меня шапку, увидев, как снег мои волосы, ещё пуще заплакали. Хорошо собака воем прервала нашу слёзную арию.

– Да цыть ты дурёха, как по покойнику. Вон стоит наш Васенька, живей живёхонького, —воскликнула бабушка.

Тэрна поняла, что взяла не ту ноту, виновато, примирительно завиляла хвостом и залезла от смущения под стол.

Бабушка у меня молодец, за словами в карман не лезет, что думает то и говорит:

– Васенька, от тебя как от пропастины прёт, не продохнуть! Иди в баню, снимай с себя всю эту хламиду, да в печи сожги, ослобонись от плена энтого. А мы пока на стол направим, отец вот должен подойти, старый год проводим, да новый встретим.

Послушал бабушку, освободился от плена, беды, трагедии, напоминания о ней, сжёг всю одежду подчистую. Только шрамы от ожогов на теле и душе будут горьким воспоминанием на всю жизнь. Моюсь, парюсь и думаю, как это рассудить, понять, мои любимые женщины единогласно решили баню топить, будто зная, что вот, вот я подойду. Видимо сердце истинно любящих людей вещун и способно на многое.

Но как понять тот факт со спичками, которые никогда не клал в небольшую нишу над топкой в предбаннике. Спасительный коробок с пятью спичками положил на божницу. Бабуля завела в моём доме, отдав самую намоленную, почитаем икону Николая Угодника со словами:

– Меня ужо такую примут, кока есть, а вам внукам, правнукам, всему роду нашему защитой будет. Вон Вася из какой пропасти вылез, цепляясь молитвами да помыслами хорошими, да то, что уверовал душой и сердцем истинно во всевышнего.

Эпилог