Река Богов

Билкис не заслужила этого. Она достойна хорошего мужа, верного мужа, который, даже если она не любит его больше, не спит с ним в одной постели и не живет с ним одной жизнью, ни при каких обстоятельствах не сделает ее всеобщим посмешищем, а будет улыбаться там, где надо, и говорить то, что надо, и никогда не заставит ее в присутствии подруг закрывать лицо от стыда. Хан сделал все, что только мог, чтобы опорочить жену – Саджида Рана вслух сказала о его вине перед семьей, – он знал, какое преступление совершает, но не мог остановиться. Насколько же он заслужил все то, что ныне с ним происходит!..

И тут на потрескавшейся от жары обивке сиденья служебного автомобиля правительства Бхарата восприятие самого себя и собственной вины Шахином Бадур Ханом внезапно меняется. Нет, он не заслужил этого. Никто не заслужил – и заслужили все. Кто настолько безгрешен, чтобы ходить с гордо поднятой головой? И кому дано право судить других? Он – прекрасный советник, самый лучший советник, честно и мудро работал на благо страны. И страна до сих пор нуждается в нем. Возможно, ему следует на время уйти в тень, зарыться, как какой-нибудь жабе во время засухи на самое дно грязного болота, и подождать, пока климат изменится.

Первые лучи восходящего солнца уже окрасили улицы и правительственную машину, которая несется по ним с тихим жужжанием, словно большая черная моль. Шахин Бадур Хан позволяет себе улыбнуться в первый раз за все время. Автомобиль поворачивает за угол. На бетонной панели сидит садху. Одна рука у него поднята вверх и в таком положении привязана к фонарному столбу. Шахину Бадур Хану хорошо знаком этот трюк. Через какое-то время рука теряет всякую чувствительность…

Автомобиль неожиданно останавливается. Шахину Бадур Хану приходится упереться в консоль, чтоб удержаться от падения.

– Что случилось?

– Проблемы, саиб.

Шахин Бадур Хан опускает темное стекло. Дорога впереди полна автомобилей. Люди вышли из машин и, прислонившись к открытым дверцам, наблюдают за тем, что их остановило. Через перекресток движется человеческий поток. Какие-то мрачные субъекты в белых рубахах и темных брюках, молодые люди, у которых только что начали пробиваться первые усы, – все они идут ровным мерным и гневным шагом, в такт ему размахивая лати. Проходят барабанщики, за ними группа свирепых, с ожесточенными лицами женщин в красных одеждах богини Кали; потом нага садху, белые от золы, с грубыми трезубцами Шивы. Шахин Бадур Хан видит, как по является громадная розовая фигура Ганеши из папье-маше, яркая, почти флюоресцирующая в лучах восходящего солнца. Она раскачивается из стороны в сторону; ее несут, дергая за нити, босоногие кукловоды. А за Ганешей еще более удивительное зрелище – вздымающийся к небу красно-оранжевый шпиль рат ятра. И факелы… В каждой руке – по факелу.

Шахин закрывает окно, оставив лишь небольшую щель. На него обрушивается лавина звуков, громадный, набирающий силу рев. Отдельные голоса сливаются в единый гул. Все смешивается в общем хоре: пение, молитвы, лозунги, националистические гимны, песнопения карсеваков. Шахину Бадур Хану нет нужды слышать слова, чтобы понять, кто перед ним. Устрашающий вихрь протестующих на развязке Саркханд вырвался за пределы своего обычного ареала и теперь растекается по всему Варанаси. Это могло произойти только в одном случае: у них появился более серьезный предмет для ненависти. И Шахин Бадур Хан прекрасно знает, куда именно идут эти люди с факелами в руках. Слух уже разнесся по городу. А он-то надеялся, что ему будет дана отсрочка.

Шахин Бадур Хан оглядывается. Дорога сзади пока свободна.

– Вывози меня отсюда.

Гохил повинуется, не задавая лишних вопросов. Огромный автомобиль дает задний ход, разворачивается, неистово сигналя, и выезжает на противоположную сторону дороги. Подняв стекла, Шахин Бадур Хан замечает дым, поднимающийся в небо на востоке, густой и черный, как от горящего трупа на погребальном костре. И фон – золотистый восход солнца.

28

Тал

Фатфат едет без всякой цели, просто куда-то. Таксист получил от Тала горсть рупий и приказ – ехать, куда глаза глядят.

Талу нужно уйти, убежать отсюда. Бросить работу, дом, все, что удалось создать для себя здесь, в Варанаси. Уехать туда, где никто не знает имени Тала. В Мумбаи. Назад, к маме. Слишком близко. Да и пакостно. Куда-нибудь подальше на юг – в Бангалор, Ченнаи. Там у них громадная развитая медиа-индустрия. И всегда найдется работа для хорошего опытного разработчика. Но даже Ченнаи слишком близко. Если бы Талу можно было вновь сменить имя, лицо. Можно поехать в Патну и попросить у Нанака сделать еще одну операцию. Но на это нужны деньги, большие деньги. И Талу очень скоро потребуется работа. Вот так и надо поступить: взять все свои пожитки, отправиться на вокзал, оттуда поехать в Патну и там снова изменить внешность…

Тал хлопает водителя по спине.

– Белый форт.

– В такое время туда не езжу.

– Плачу двойную цену.

Надо было взять с собой больше денег. Мелочь из сумки уходит как песок сквозь пальцы. Кредит тоже заканчивается. Крор рупий мог бы унести Тала куда угодно. В любое место на планете. Но тогда придется принять роль ньюта. Кто и когда установил, что ньют должен страдать? Что ньюты сделали такого, чтобы заслужить всеобщую ненависть и презрение? Тал пытается проанализировать свою короткую жизнь, выделить те особенности, которые превратили ньюта в орудие политической борьбы для совсем посторонних людей. Непохожесть… одиночество… изоляция от мира… нечто принципиально новое для окружающих… Они следили за Талом с того самого момента, когда ньют сошел с шатабди. Транх, ночь в огненном бреду в отеле в аэропорту, самый восхитительный секс, которым когда-либо приходилось заниматься Талу, храмовая вечеринка, пригласительный билет кремового цвета с золотой окантовкой, с которым ньют расхаживал, хвастаясь, по всему отделу… Все выпитые тогда коктейли. На Тале играли, как на бансури, 10 миллионов рупий.

Кулаки Тала сжимаются от возмущения. Сила пробудившегося гнева удивляет. Разумный и мудрый ньют на месте Тала просто бросился бы бежать. Но Тал хочет знать. Тал хочет хотя бы однажды взглянуть в глаза человеку, который отдавал все эти приказания.

– Ну что ж, дружок, дальше ехать я не могу. – Шофер делает жест в сторону радио на панели. – Демонстрация сумасшедших шиваджистов движется по городу. Они вышли за пределы развязки Саркханд.

– И вы оставите меня здесь?.. – кричит Тал вслед удаляющемуся фатфату.

Ньют слышит вопли ярости хиндутвы, волнами катящиеся по похожим на пещеры улочкам. И улицы пробуждаются: магазины, лавки, киоски, дхабы. Какой-то небольшой автомобильчик оставляет связку утренней прессы на краю тротуара. Откуда ни возьмись, подобно стайкам черных ястребов, появляются мальчишки – разносчики газет. Тал поднимает воротник, пытаясь скрыть слишком характерные черты лица. Обритый череп ньюта кажется отталкивающе уязвимым, напоминая хрупкое коричневое яйцо. Два пути к безопасности… Над резервуарами с водой, размещенными на крышах, над солнечными панелями Тал видит здания Белого форта, все в кружочках спутниковых антенн. Тал пытается как можно незаметнее проскользнуть вдоль обычных транспортных путей. Ньют идет, низко опустив голову, избегая взглядов владельцев лавок, поднимающих ставни своих заведений, рабочих, возвращающихся после ночной смены. Скорее рано, чем поздно, кто-нибудь из них обратит внимание на торопливого ньюта. Тал бросает украдкой взгляд на пачки газет на тротуаре. Первая страница, заголовок громадными цветными буквами.

Гул толпы, движущейся за спиной у Тала, слева, потом справа, потом совсем близко… Тал переходит почти на бег, плотно запахнув плащ, несмотря на все усиливающуюся жару. Люди уже обратили внимание на ньюта. Еще перекресток… Еще один… Рев толпы нарастает. Кажется, это где-то впереди. Затем шум вдруг резко становится громче и озлобленнее. Тал смотрит по сторонам. Они сзади. Передние ряды марширующих мужчин в белых рубахах выходят с одной из боковых улиц на центральную. Наступает мгновение тишины. Такое впечатление, что даже машины замолкли и остановились. И тут новый всплеск рева, теперь уже сконцентрированный, ударяет по Талу почти с физической силой. Ньют издает тихий стон ужаса, сбрасывает идиотский мешающий ходьбе плащ и пускается в бегство. Гиканье и оскорбления звучат ему вслед. Карсеваки бегут за ним. Недалеко… Недалеко… Не… Далеко… Не… Далеко… Не… Далеко… Близко… Близко… Близко…

Тал влетает в лес колонн у входа в Белый форт. Напоминающие вой крики отдаются эхом от бетонных столбов. Мы приближаемся. Мы бежим очень быстро. Быстрее тебя, противоестественное, извращенное создание. Ты все насквозь пронизано противоестественностью и пороком. Мы растопчем тебя, слизняк. Мы превратим твое мерзкое тело в кровавое месиво. Вокруг Тала с грохотом падают разные предметы, которыми кидают в него из толпы: консервные банки, бутылки, куски сломанных электронных плат. И ньют слабеет. Угасает. У него остается все меньше сил. Батареи садятся. Нулевой заряд.

Тал пытается подкожно ввести команды. Через несколько секунд – сильный выброс адреналина. Позже ньют дорого заплатит за это, но сейчас готов пойти на что угодно ради того, чтобы спастись.

Талу удается оторваться от преследователей. Ньют видит коробку лифта. О, если бы не пришлось ждать!.. Ардханарисвара, бог всего разделенного, пусть лифт будет на месте и пусть он работает!..

Преследователи хлопают ладонями по маслянистой поверхности бетонных колонн.

Мы… Приближаемся… Чтобы… Убить… Тебя… Мы… Приближаемся… Чтобы… Убить… Тебя…

Зеленый свет… Зеленый свет означает спасение, зеленый свет означает жизнь. Тал ныряет к зеленому свету в лифте, как только дверца в нем распахивается. Ньют протискивается в темную щель, жмет на кнопку. Дверь захлопывается. Их пальцы ищут сенсоры, переключатели, все что угодно. Сантиметр за сантиметром они пытаются открыть дверь.

– Вот он, это дерьмо!..

Ньют! Ньют!.. Тал мысленно вопит, отбиваясь кулаками и острыми каблуками от их просунутых в щель пальцев. Они отдергивают руки. Дверь захлопывается. Начинается подъем. Тал останавливает лифт двумя этажами ниже своего, чтобы отвлечь преследователей, ждет, пока двери откроются и закроются снова, а затем едет на один этаж выше своего.

Ньют осторожно спускается по лестнице, до блеска отполированной тысячью человеческих ног и воняющей мочой даже в пору засухи. А нарастающий гул голосов все слышнее и слышнее. Тал осторожно сворачивает за угол. Соседи ньюта столпились у открытой двери Мамы Бхарат. Тал спускается вниз. Все говорят одновременно, жестикулируют, некоторые женщины с ужасом прижимают края дупатт ко рту. Другие кланяются и раскачиваются, изображая глубокое горе. Сквозь женское бормотание и причитания слышны мужские голоса. Отдельные фразы и слова… Да, члены семьи уже собираются, сейчас кто-то из них приедет… Как они могли оставить старую женщину здесь одну?.. Какой позор! Позор! Полиция их найдет!..

Еще один шаг.

Разбитая дверь в квартиру Мамы Бхарат валяется на полу. Поверх голов возмущенных мужчин Тал видит разгромленную комнату. Стены, окна, изображения богов и аватар – все изуродовано огромными дырами. Ньют с ужасом смотрит на странные отверстия, не желая ничего понимать. Следы от пуль… Но он слишком долго смотрит. Раздается вопль:

– Вот он!..

Голос соседа, Пасвана. Толпа расступается, позволяя обвиняющему пальцу Пасвана упереться прямо в цель. Все головы поворачиваются в сторону Тала. Ноги людей в крови. В яркой, свежей, красной, еще полной жизни и кислорода, но уже притягивающей мух. Мухи мельтешат в комнате. Мухи мельтешат и в голове Тала.

Тал вспоминает слова Транх: теперь от тебя можно отделаться.

Ноги в свежей густой крови.

Они все еще в здании. Ньют поворачивается и бежит.

– Вот он, чудовище!.. – ревет Пасван.

Соседи Тала подхватывают крик. Всеобщий вопль страшным эхом разносится по лестничным пролетам. Тал хватается за перила, бежит, перескакивая через несколько ступенек. У ньюта стонет все тело. Оно ноет и шепчет Талу, что силы на исходе и что нового их притока уже не будет. Но Мама Бхарат мертва. Мама Бхарат убита, и этим июльским утром, когда первые лучи солнца пробираются по стенам подъезда вниз от грязного купола, вся ненависть, все презрение, весь страх, весь гнев Бхарата направлены на одного ньюта, мчащегося по бетонной лестнице. Соседи, люди, рядом с которыми ньют так спокойно прожил несколько последних месяцев, хотят разорвать Тала собственными руками.

Тал пробегает мимо двух мужчин на площадке восьмого этажа. Какое-то воспоминание… Ньют оборачивается. Они молоды и стройны, одеты в широкие штаны и белые рубахи – форму «Молодежи Бхарата», но в их внешности Тал успевает заметить что-то явно неуместное. Нечто, что делает их чужими в Белом форте. Их взгляды встречаются. И Тал вспоминает, где видел этих людей раньше. Тогда на них были пиджаки, великолепные пиджаки темного цвета. Они прошли мимо него на площадке, когда Мама Бхарат выносила мусор, а ньют танцующей походкой проносился мимо, послав им воздушный поцелуй. Он так радовался – и надеялся, что все унижения и одиночество скоро закончатся. Тогда они оглянулись, так же, как оглядывается сейчас Тал.

Хороший разработчик никогда не забывает подробностей.

Теперь от тебя можно отделаться.

Всего одно мгновение потребовалось незнакомцам на то, чтобы понять свою ошибку. За это время Тал успевает пробежать полтора лестничных пролета. Но в отличие от ньюта они – настоящие мужчины, молоды, прекрасно тренированы, не носят неуклюжей супермодной обуви и совсем еще не устали от бега.

– С дороги!.. – кричит Тал, врезаясь в процессию девушек, которые спускаются с верхних этажей с пластиковыми бутылями для воды на головах.

Ньюту надо куда-нибудь выбраться. Белый форт – ловушка, огромная бетонная машина смерти. Ньюту необходимо выбежать отсюда… Смешаться с толпой, смешаться с людьми. Они защитят тебя своими телами.

Тал поворачивает на следующей площадке, распахивает дверь и выбегает на террасу, расположенную под открытым небом.