История Тенделео

– Я знаю, – сказала Тен.

А я понял, что хотя она была вооружена, носила посох и переговорное устройство, решения давались ей нелегко. Господи, подумал я невольно, ведь тебе еще нет и двадцати, маленькая моя воительница!

Мы долго шли, петляя между огромными корнями деревьев, поддерживавших багрово-красную крышу нашего мира. Круглые набалдашники посохов в руках проводников начали светиться мягким желтым светом, и Тен объяснила мне, что это биолюминесценция. Освещая себе путь этими живыми фонариками, мы забирались все глубже в сырую и темную чащу леса-стены. Местность снова начала повышаться, медленно и равномерно, и я отправился в арьергард отряда, чтобы помочь Хоуп. Мы смогли даже поговорить, и это немного скрасило нам тяготы пути.

Лес Большой Стены неожиданно кончился, и мы вступили в царство грибов. Багровые поганки с широкими, мясистыми шляпками были в несколько раз выше моего роста, крупные дождевики осыпали нас мелкими желтыми спорами, лисички в форме гигантских воронок окатывали нас потоками холодной воды, собравшейся в углублениях шляпок, гроздья ложных опят белели в полумраке, словно пальцы мертвецов, а из листвы следили за нами крошечные мартышки с зеленоватой шкурой.

Карабкаясь по горным отрогам, напоминавшим растопыренные пальцы руки, мы поднимались все выше. Хоуп рассказывала, как во время налета на Мененгаи погиб ее муж, а я не знал, как утешить бедняжку. Потом она попросила рассказать мою историю, и я попытался сделать это на скверном суахили, а желтые огоньки посохов вели нас все дальше, все выше…

– Тен!..

Мы как раз остановились, чтобы поужинать. Что хорошо в чаго, так это то, что здесь невозможно умереть с голода. Достаточно протянуть руку, и все, к чему ты ни прикоснешься, окажется съедобным. Тен сказала мне, что если закопать собственные экскременты, то на утро на этом месте можно найти очень вкусные клубни, однако последовать ее совету я так и не отважился. Как бы там ни было, для инопланетного завоевателя чаго относилось к насущным человеческим потребностям достаточно внимательно.

– Что?

– Боюсь, я ошибся, когда определил срок беременности Хоуп. Она готова родить с минуты на минуту.

Тен покачала головой.

– Скажи, если Хоуп начнет рожать, ты остановишься?

Она немного поколебалась.

– О'кей, мы остановимся… ненадолго.

Хоуп терпела еще два дня. За это время мы успели спуститься в небольшую долину, где нам пришлось буквально продираться сквозь пятнистые, словно шкура жирафы, шарообразные скопления чаго-мхов, и снова подняться на нагорье, которое было расположено куда выше, чем холмы и возвышенности Нанди.

– Где мы находимся? – спросил я Тен. Чаго до неузнаваемости изменило ландшафт, сделав непригодными даже самые лучшие карты, и мы ориентировались главным образом по компасу и наиболее заметным объектам местности.

– Мы прошли через долину Ньяндаруа и теперь поднимаемся по восточному склону Абердарского хребта.

Между тем отряд сильно растянулся. Мы с Наоми шли чуть ли не самыми последними, помогая старикам, женщинам с младенцами и беременной Хоуп. Но если у остальных сил, чтобы одолеть подъем, еще кое-как хватало, то Хоуп слабела буквально на глазах и все чаще останавливалась. Во время одной такой передышки она пробормотала, положив руки на живот:

– Я думаю… мне кажется…

– Свяжись с Тен по этой штуке, – потребовал я у Наоми. Женщина пробормотала что-то в микрофон, потом покачала головой:

– Она не отвечает.

– Почему?

– Не знаю. Тен не отвечает.

Я бросился бежать. Спотыкаясь, падая, я едва ли не на четвереньках вскарабкался на гребень очередной возвышенности. Далее ландшафт снова резко менялся, как это бывает только в занятых чаго районах. Вместо мхов я увидел похожие на гигантские пшеничные колосья деревья, росшие такими ровными рядами, будто их высадили здесь люди.

Тен была уже в сотне метров ниже по склону. Она стояла неподвижно, как статуя, среди колосьев-переростков, крепко упершись в землю своим посохом. На мой крик она никак не отреагировала, и я подбежал к ней.

– Тен, Хоуп не может идти дальше. Нам придется остановиться.

– Нет! – крикнула в ответ Тен. На меня она даже не посмотрела, взгляд ее по-прежнему был устремлен куда-то вперед, в просвет между рядами деревьев.

– Тен!.. – Я схватил ее за руку и заставил повернуться ко мне. Лицо моей любимой отражало одержимость, страх, решимость, печаль, радость, словно в зарослях этих чужих деревьев она увидела что-то до боли знакомое.

– Но, Тен, ты же обещала!

– Шан! Шан! Я знаю, где мы! Я знаю это место! Там перевал, а здесь проходило шоссе, вот долина, а вот – река. А там, Шан, там – Гичичи!.. – Она оглянулась назад и крикнула, обращаясь к появившимся между деревьями фигурам: – Высочайший, это Гичичи! Мы дошли. Мы – дома!

Потом Тен бросилась вперед. Свой посох она держала на плече наподобие охотничьего копья. Она легко перепрыгивала через обломки скал и упавшие стволы, она поднимала тысячи брызг, наступая ногой в ручьи и канавы, она ловко огибала встающие на пути кусты и деревья. Я помчался за ней, но догнать Тен мне было не под силу, и вскоре я потерял ее из виду.

Я нашел ее на поляне. Тен стояла перед стволом упавшего пшеничного дерева, повалившего соседние деревья, словно костяшки домино. Ее посох был глубоко воткнут в мягкую землю. Тен не обернулась, и я понял, что не должен ей мешать. Я не произнес ни слова и не сделал ни одного шага, догадавшись, что стал свидетелем настоящего чуда.

Тен опустилась на колени. Закрыла глаза. Крепко уперлась ладонями в моховую подстилку. В следующую секунду я увидел, как от кончиков ее пальцев по чаго-мху разбежались извилистые темные линии, похожие на черные молнии. Они перекрещивались, соединялись между собой, пробивая новые дорожки, пока весь мшистый покров земли не стал похож на потрескавшуюся глазурь старой китайской вазы.

И все эти трещины сходились к Тен. Она была создательницей и повелительницей этой тончайшей паутины, и чаго-мох потянулся к ее нитям, как собираются вдоль линий напряженности магнитного поля железные опилки. Под колышущимся зеленоватым покровом, как ребра под кожей, появлялись и исчезали какие-то фигуры. Они образовывали прямоугольники, квадраты, медленно приподнимавшие слой чаго. Вскоре я догадался, что это такое. Я видел, как из небытия вновь возникают заборы и стены когда-то стоявших здесь домов. Частица за частицей, миллиметр за миллиметром вставал из земли поселок Гичичи.

К тому моменту, когда остальные спустились с вершины и подошли к нам, стены были уже по пояс высотой, а из земли вырастали электрогенераторы, водяные насосы, обогревательные батареи, ячейки нанофабрик и другие необходимые механизмы и приспособления. Беглецы и воины в одинаковом изумлении бродили между ними, разглядывая блестящие, словно фарфоровые, стены, которые продолжали расти и тянуться вверх.

Много позже Тен обратила на меня внимание.

Подняв голову, она посмотрела мне в глаза. Ее зубы были крепко сжаты, волосы спутались, пот тек по щекам и по лбу, собираясь на подбородке. Глаза Тен ввалились, лицо осунулось: столь интенсивное программирование миллиардов нанопроцессоров потребовало от нее колоссальных физических затрат.

– Мы можем контролировать его, Шан, – прошептала она. – Мы можем построить такой новый мир, какой захотим. И сделать его своим домом.

Высочайший положил руку на ее плечо:

– Достаточно, дитя мое. Остановись. Теперь чаго сумеет закончить и без тебя.

Тен кивнула. Прервав заклинание, она повалилась набок, тяжело, хрипло дыша и дрожа всем телом.

– Все, кончено… – прошептала она. – Шан…

Она так и не научилась произносить мое имя правильно. Я наклонился и поднял Тен на руки. Вокруг нас бесшумно и быстро вырастал поселок; он раскрывал крыши, будто зонтики, высаживал сады и заплетал вьюнками извилистые улочки. Слова были не нужны. Тен сказала все, что могла, но совсем близко раздался исполненный страдания и радости крик рожающей женщины, и я впервые подумал о том, что имя Хоуп значит «надежда».

Мы начали с поселка и поселком заканчиваем. Это совсем разные поселки в двух разных мирах, но их объединяет одно – название. Кажется, я уже говорила, что имена очень важны. Оджок, сын Хоуп, стал нашим первым гражданином. Сейчас ему только два, но каждый день через перевал к нам приходят все новые люди – чтобы остаться здесь насовсем. Сейчас в Гичичи живет уже две тысячи человек, и население продолжает расти. Пятьсот домов выстроились вдоль края долины, и перед каждым есть свой сад-шамба и компактная нанофабрика, которая может производить все, что необходимо человеку. Гичичи славится своими нанопрограммистами, и мы с удовольствием одалживаем их жителям деревень и поселков, которые, как грибы после дождя, появились в долине Ньери и у подножия горы Кения. Насколько мне известно, сейчас там возводится огромный город и зарождается новая цивилизация, но пройдет, конечно, еще очень много времени, прежде чем она наберет силу. Что касается Гичичи, то мы здесь богаты по-своему. У нас есть общественный культурный центр, кондитерская лавка, три бара, парикмахерская и даже небольшой театр. Только церкви в Гичичи нет. Пока нет. Если к нам придут христиане, они, возможно, построят здесь храм. Я надеюсь, что они освятят его в честь Святого Иоанна и вьюнки снова оплетут его стены и окна.

Наша жизнь по-прежнему небезопасна. Армия Освобождения Кении объединилась с другими бандитскими группировками, а через компьютерную сеть мы узнали, что западные державы усиливают блокаду занятых чаго районов. Нападения на наши поселки – особенно вдоль северной границы – стали обычным делом, и у меня нет оснований считать, что Гичичи ничто не угрожает. Должно быть, сейчас мы пугаем власти предержащие больше, чем когда бы то ни было. К счастью, биоконтейнеры падают на Землю все так же регулярно, а это значит, что мир продолжает меняться. Кроме того, жизнь никогда не может чувствовать себя в полной безопасности – ей всегда что-то угрожает. Эта истина, которую преподал мне брат Дуст, оказалась настолько близка к реальности, насколько это вообще возможно, а я хорошо усвоила его уроки.

И все же я верю в будущее. Скоро в списках жителей Гичичи – этого уютного и прекрасного поселка в плодородной долине между отрогами Абердарского хребта – появится новое имя. Разумеется, мы с Шаном все время спорим, как мы назовем нашу дочь. Он хочет назвать ее в честь времени суток, когда ребенок появится на свет, а я предпочла бы что-нибудь ирландское.

– Но ведь ты не можешь выговорить правильно ни одного ирландского имени! – смеется Шан, а я уверена – мы что-нибудь придумаем. И дело вовсе не в имени. Я не сомневаюсь, что как бы мы ни назвали нашу дочь, у нее будет своя жизнь и своя история. Моя же история заканчивается здесь, и я прощаюсь с вами, чтобы вернуться к своим делам, как вы возвращаетесь к своим, ибо перед нами лежит еще долгий путь.

notes

Примечания

1

Календжи, или каленхи, – один из диалектов африканского языка нанди. По языку называется племя (община) календжи. – Здесь и далее примеч. пер.