Пещеры тысячи будд

Но Синдэ не желал прятаться. Страх смерти совершенно исчез. Вначале сторожевая башня показалась ему совсем маленькой, но теперь, стоя на гребне стены, он понял, что ошибался: до сигнальной площадки под круглой крышей было около тридцати сяку. К тому же башня оказалась двухъярусной: внизу было небольшое помещение, в котором могли разместиться два или три человека; там находился огромный барабан. Шаткая бамбуковая лесенка вела на второй ярус. Взобравшись по ней, Синдэ замер. На сигнальной площадке сидела на корточках молодая девушка. Тонкое лицо, нос с изящной горбинкой, огромные, темные, глубоко посаженные испуганные глаза… Синдэ догадался, что в жилах незнакомки течет ханьская и уйгурская кровь. На ней было одеяние с узкими рукавами, открытым воротом и юбкой в складку. С первого взгляда становилось ясно, что это не простолюдинка.

Прежде чем ступить на площадку, Синдэ ободряюще произнес по-ханьски:

– Не бойтесь. Я не причиню вам зла. – Затем он повторил то же самое по-уйгурски.

Неизвестно, поняла его девушка или нет, только она ничего не ответила и продолжала глядеть на воина в запыленных доспехах тангутской армии.

Синдэ высыпал сухой волчий помет на пол и поджег. Воздух тут же наполнило зловоние, от костра повалил черный дым; когда он струей выскользнул из-под навеса и устремился ввысь, Синдэ поджег вторую горку помета, затем еще одну и так до тех пор, пока над крышей не взвилось пять дымов, подавая главной армии и другим тангутским войскам знак, что передовой отряд захватил город. Покончив с этим, Синдэ повернулся к девушке:

– Ничего не бойтесь. Оставайтесь здесь. Я скоро вернусь и отведу вас в безопасное место. Вы, должно быть, дочь купца?

Очевидно, девушка все-таки понимала ханьский, потому что едва заметно покачала головой.

– Ваш батюшка – чиновник?

И вновь она покачала головой. Внимание Синдэ привлекли два ожерелья на ее шее.

– Вы знатного происхождения? Девушка молча смотрела на него.

– Кто же ваш отец? – не отступался он.

На этот раз она прошептала:

– Младший брат правителя.

– Правителя?!

Синдэ с новым интересом взглянул на девушку. Если ее отец – брат правителя, значит, она принадлежит к царской семье… Оставив таинственную царевну в башне, он спустился на гребень стены, а потом на площадь, где уже строились ханьские воины под предводительством Чжу Ванли.

– Ты первым вошел в город, возглавил разведотряд и, рискуя жизнью, подал дымовые сигналы. На днях я отправлю в ставку главнокомандующего прошение, чтобы тебя назначили начальником трех десятков всадников, – торжественно произнес Чжу Ванли, обращаясь к Синдэ – единственному уцелевшему воину из передовых рядов его конницы.

Ханьский отряд смертников, не потерявший ни единого бойца, расположился на отдых в ожидании, когда в город войдут тангутские войска. Чжу Ванли приказал пятерым солдатам раздобыть вина и лапши, потом послал еще пятерых обыскать ближайшие дома: вдруг там спрятались женщины. А Синдэ между тем тихо сидел в сторонке на камне, время от времени поглядывая на башню, где пряталась уйгурская царевна. Он думал, как с ней поступить, долго не мог принять решения и наконец пришел к выводу, что ему ничего не остается, кроме как рассказать о девушке Чжу Ванли и просить его помощи. Но Синдэ почти ничего не знал о полководце, кроме того, что тот дружески относился к нему и проявлял небывалую отвагу в битве.

Три тысячи тангутских ратников, стоявших за крепостными стенами, вошли в Ганьчжоу. Солдаты получили вольницу и теперь, впервые за много дней, могли делать все, что пожелают. Они рыскали по опустевшему городу, точно стая голодных волков; найдя богатые одеяния, с шутками и прибаутками напяливали их поверх доспехов и дурачились друг перед другом, а наткнувшись где-нибудь на сосуды с вином, разбивали их и жадно глотали пьянящую влагу, как воду. Лишь когда на Ганьчжоу опустились сумерки, разгул постепенно начал затихать.

Синдэ в этом веселье участия не принимал – с полудня и до наступления ночи он просидел у крепостной стены напротив сигнальной вышки и все время был начеку, чтобы помешать какому-нибудь шатающемуся по городу вояке подняться на сторожевую башню. Отлучился он со своего поста лишь однажды, чтобы отыскать подходящее убежище для высокородной девушки. Синдэ заходил в разные дома, но ни один не годился для этой цели. Наконец рядом с большим особняком он нашел хижину, предназначавшуюся, очевидно, для хранения запасов пищи. Там был большой погреб, в котором могли бы свободно разместиться два или три человека. Синдэ решил, что это как раз то место, где царевна будет в безопасности, и отнес в погреб несколько циновок.

Поздно ночью он выскользнул из храма, где расположился на отдых отряд смертников из пятидесяти человек, который первым вступил в город. Небо было усеяно тысячами звезд, но ночь была такой темной, что молодой человек с трудом различал землю у себя под ногами. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы добраться до места своего дневного дежурства, а оттуда он начал на ощупь пробираться к крепостной стене. Осторожно поднявшись по лестнице, Синдэ увидел сотни огней, рассыпанных по равнине, – там разбили лагерь основные войска Западного Ся. Он думал, что при свете костров сумеет различить очертания солдат и лошадей, но все пространство между очажками пламени было погружено во тьму, с которой неразрывно слились земля, кусты, живые существа.

Синдэ взобрался на сигнальную площадку сторожевой башни. Там тоже царил мрак, поглотивший стройную фигурку девушки. Похоже, она сидела в той же позе, что и днем. Синдэ велел ей следовать за ним в безопасное место. Но царевна не пошевелилась. Нарушив долгое молчание, она наконец заговорила по-ханьски своим ясным голоском, заявила, что хочет остаться здесь, потому что уже не боится смерти. Синдэ понял: девушка не доверяет ему, и попытался успокоить бедняжку, объяснить, что нашел надежное убежище и намерен проводить ее туда. Еще раз позвав царевну за собой, он принялся спускаться по лестнице. Девушка, поколебавшись немного, все же последовала за ним. Глаза Синдэ привыкли к темноте, и теперь он отчетливо видел свою спутницу. Она оказалась намного выше, чем он ожидал. Синдэ запретил девушке говорить и велел ни при каких обстоятельствах не отходить от него. Оставив позади равнину с разбросанными по ней огнями костров, он медленно спустился с городской стены, осторожно нащупывая ногами ступеньки. Царевна неслышно шла за ним по пятам. Синдэ пересек площадь, прошмыгнул по улице, обогнул два угла и свернул в ворота дома, который отыскал днем. За глинобитной оградой был большой сад. Там Синдэ пропустил девушку вперед, указав на тропинку, ведущую к хижине, у дверей предложил ей войти, но она так и не решилась переступить порог – внутри было очень темно, да и присутствие воина тангутской армии все еще нагоняло на нее страх. Синдэ отдал девушке свою дневную порцию лапши с луком и посоветовал переночевать на лежанке, а с рассветом спуститься в погреб – подальше от посторонних глаз. Затем торопливо добавил, что ему пора в казарму, поскольку понимал: пока он рядом, девушка не осмелится войти в хижину. После испепеляющей дневной жары ночной воздух был пронизывающе холодным. Синдэ припас в погребе несколько циновок, но знал, что этой ночью девушка вряд ли ими воспользуется, – скорее всего, она найдет другое место для сна. И спорить с ней было бесполезно. Больше он ничего не мог сделать и поспешно удалился.

На заре Синдэ тайком улизнул из храма, где спали его товарищи, и наведался в хижину – принес для своей подопечной немного еды и воды. Заглянув внутрь, он не увидел девушки и решил, что она убежала, но оказалось, царевна послушалась его совета и спряталась в погребе. Отдав ей узелок с завтраком и флягу из тыквы, он тотчас ушел.

В тот день подразделение регулярной армии тангутов под командованием самого Ли Юань-хао торжественно вступило в Ганьчжоу. Все ожидали, что это будет войско наемников из покоренных племен, ночевавшее за крепостной стеной, но город наводнили уроженцы Западного Ся, внешне очень отличавшиеся от ханьцев. Синдэ понял, что битва, в которой участвовала ханьская конница, была лишь частью крупной военной операции. У истоков Черной реки, что текла с севера на юг по западной оконечности провинции Ганьчжоу, и на берегах Даньшани, мимо которой проскакала конница Чжу Ванли, направляясь к городу, кипели бои между основными силами; из них тангутская армия вышла победительницей. Говорили, что уйгуры потерпели поражение на всех фронтах и бежали на запад, как будто заранее условившись об отступлении и месте сбора. На третий день тангутской оккупации Ганьчжоу сначала уйгурские ремесленники, а потом и другие местные жители стали потихоньку возвращаться в город. Их неожиданное появление удивило захватчиков: выходило, что все это время мирное население скрывалось где-то поблизости. Впрочем, ломать над этой загадкой голову никто не стал. Разумеется, вернулась лишь малая часть горожан, тем не менее гарнизон вновь сделался похожим на оживленное гражданское поселение: открылись торговые лавки, на главной площади развернулся овощной базар. Но пока в Ганьчжоу не вернулась ни одна женщина, и по этой причине Синдэ по-прежнему вынужден был прятать уйгурскую царевну в хижине. Каждый день он носил своей подопечной еду. Однажды, на вечер пятого, не нашел ее ни в хижине, ни в погребе и решил, что на сей раз девушка действительно сбежала. Однако вскоре она неожиданно появилась из сада. Когда Синдэ упрекнул ее за столь необдуманный поступок, царевна заверила его, что беспокоиться не о чем: она выходила каждую ночь, чтобы умыться и выпить воды, и ничего страшного не случилось. Девушка стояла у входа в хижину. Синдэ отчетливо видел ее в лунном свете – на ее лице уже не было усталости и страха.