Убить нельзя научить. Пять книг

Только он способен целовать так, что казалось, это последний в моей жизни поцелуй. Ласкать руками и языком так, что после этого и умереть не жалко. И овладевать так, что даже после четырех оргазмов я не жалела о каменной усталости в мышцах.

Когда все закончилось, Вархар не повернулся к стене и не захрапел, как мужья из анекдотов моей Земли. Как ни поразительно, этот варвар, бретер и бахвал не храпел вовсе. Скандр рванул к окну и щедро пообещал давно притихшим соседям:

– Я по голосам всех запомнил, если что. Не забывайте! Физики считают до порядка. Вы думали, речь о нулях после первой циферки? Проще надо быть! Пока нет порядка, считаем всех нарушителей. Поэтому нарушителям, – и он перечислил сорок семь имен и фамилий, – штрафы в размере двух окладов и дежурство в подвале. Еще немного побережем нервы уборщиц. И деньги вуза. В последние дни за каждое рандеву с электротоком уборщицы требуют премии. Хорошего дня. И помните – хорошо смеется тот, кто смеется последним!

Пословицу Вархар проиллюстрировал более чем наглядно: перегнулся через подоконник и загоготал в голос.

Из окон полетели громкие покаянные вздохи. Но пытаться растрогать ими скандра все равно, что пытаться растрогать аллигатора, который сомкнул челюсти на вашем торсе и смакует мясо.

– И чтобы через полчаса были на своих кафедрах! Я проверю. Мне плевать, что рано! Чтобы все были на рабочих местах. Я по видеозаписям удостоверюсь. Пока нет занятий и студентов, спокойно подумаете о своем поведении. Напишете объявления в стенгазетах. О грядущих контрольных. Не забудьте нашу любимую присказку: «Если вы поделили столбцы на время и умножили на скорость выпадения препода в осадок, то получите не больше кола».

Вздохи из окон сменились деловитым пыхтением. Народ торопливо собирался туда, куда послал его Вархар. Мой варвар умел навести порядок, хотя беспорядок наводил ничуть не хуже. И делал это без малейших усилий, порой одним лишь своим появлением.

Временами хватало даже слухов о визите Вархара. Стоило им расползтись по моей кафедре физики, как сотрудники, по старой памяти, начинали метаться из угла в угол, активно занимаясь «сибурде» – Симуляцией Бурной Деятельности.

Благодаря габаритам местных сотрудников, их буйному темпераменту и энтузиазму, очень скоро казалось, что кабинеты выделили под ядерный полигон. Скандр Суггурд Брело даже в святом порыве сибурде умудрялся что-то рассказывать всем вокруг. Коллеги трудились с ним бок о бок не один год и привычно уклонялись от мельницы карающих рук. Страдала лишь несчастная недвижимость – стены, мебель, вещи. Они бы ушли или даже сбежали, если бы имели хотя бы одну ногу или колесико. Но жестокая судьба не оставила зданию и обстановке выбора. Суггурд вытаскивал руки из отверстий в шкафах, снимал с запястий браслеты-вазы и стряхивал с пальцев брошюры.

И без устали добродушно дарил окружающим сумки и головные уборы тех, кого угораздило проходить мимо кабинета или приблизиться к стенам в смежных помещениях. Суггурд почти без усилий пробивал и бронзовые двери, и каменные стены толщиной не меньше пяти кирпичей.

– Подумаешь, восточные единоборства! – хохотал он в ответ на вопросы окружающих. – Я жил с тремя старшими братьями. Засранцы баррикадировались на кухне. Пытались в одиночку съесть то, что наготовила мать. А я забирал все сквозь стены… Прямо в кастрюле.

Скандр Мастгар Раттифер, похожий на белокожего огра, в порыве сибурде принимался насвистывать марш в знаменитые дырки между зубами. Выяснилось, что в племени Мастгара «прореживали зубы» почти всем мужчинам, невзирая на возраст, должность и происхождение. Это считалось боевым крещением. «Некрещеных» не уважали и, как ни удивительно, обзывали «беззубыми акулами».

«Музыка ветра» в исполнении Мастгара поднимала в воздух не только уцелевшие брошюры, но и молотки, отвертки и знаменитые пилки для ногтей. В шкафах кафедры их оказалось гораздо больше, чем самих ногтей на пальцах сотрудников. Вещи, даже с малюсенькими железными деталями, немедленно устремлялись к доске для объявлений, вырезанной из тонкого листа намагниченного металла. И намертво к ней прилипали.

Попытка прибить к стене обычную доску для объявлений – сначала кнопками, а затем и гвоздями – потерпела сокрушительное фиаско. Стена категорически отказалась уступить. Очевидно, ей не понравилась статья, написанная скандриной Лицией Варлак. Зубов у той было еще меньше, чем у Мастгара, но журналист из лекторши вышел на редкость «зубастый». Лиция предлагала разобрать часть стен и провести в аудитории новую вентиляцию, чтобы облегчить всем жизнь и дыхание. До нас перестали бы долетать столовские ароматы и вонь из общежития. Студенты перестали бы принимать заунывное урчание животов преподавателей и сокурсников за гудок сигнализации. Сотрудники перестали бы принимать «амбре» из общежития за запах неисправных канализаций в нескольких ближайших мирах сразу.

Стена отстояла свое право на целостность, чего не скажешь о потолке нижнего этажа. Там осыпалась почти вся штукатурка, и к нам повалили существа, очень похожие на гипсовые статуи. Только глаза их бешено вращались, а рты выкрикивали такое, какое ни одна приличная статуя никогда не позволила бы себе даже в мыслях.

Вообще все давно усвоили, что здание Академии (да и прочее имущество) обладает собственным сознанием, чувство юмора и пристрастиями. Оно давало возможность выпустить пар расшалившимся озорникам и, как мудрая матушка, заращивало потом разбитую стену. А вот статью про перепланировку себя любимого здание восприняло в штыки.

Тогда-то скандрина Метанилла Алигандр и придумала «магнитную доску». Только немного не рассчитала, когда намагничивала лист какого-то чудного голубого металла, случайно завалявшегося в шкафу.

Стоило Метанилле внести свое детище в коридор, доска проявила вопиющую самостоятельность. Вырвалась из рук создательницы и намертво прилипла к стене. Наверное, именно этому месту достался особенно толстый слой лака с бронзовым крошевом, которым покрывали все стены, потолки и полы в Академии.

Три лектора-скандра и один мрагул кряхтели и пыхтели часа два, но так и не смогли оторвать магнитную газету и переместить ее в более подходящее место.

Она и поныне висела в паре сантиметров над полом.

Читали издание крайне редко. Приобщаться к публицистике, лежа на полу, решится не всякий. Особенно если мимо снуют скандры и мрагулы, обязательно наступая на волосы.

Зато магнитное издание надежно защищало всех вокруг от шальных летучих железяк. Даже от счетных машинок.

Редкий металлический калькулятор долетал до середины кабинета. А ведь каждая его кнопка была не меньше половины спичечного коробка! И все же калькуляторы упрямо заявляли, что для счетных приборов законы физики не писаны. Делали круг почета и с восторженным грохотом штурмовали магнитную доску. Что интересно, встречу с ней переживали почти все счетные приборы, а встречу с нашими студентами – не больше трети.

Считанные калькуляторы умудрялись преодолеть тягу к чтению и, следуя завету Вархара, устремлялись в окно. Оттуда неизменно слышались многоэтажные высказывания не только в адрес нашей кафедры, но и в адрес Ньютона.

Дело в том, что военные учения во дворе корпуса не прекращались с утра до вечера – с момента нападения крипсов их часы утроились. Знаменитые преподы-командиры – Генерал, Колокол и Священник – свято верили, что именно Ньютон изобрел гравитацию. Намеренно, с коварной целью обрушить на головы ни в чем не подозревающих вояк тяжелые и не очень предметы. Скандры и мрагулы «ударных законов» не прощают. Мрагул Колокол сообщал всем соседним мирам, что, столкнись он с изобретателем тяготения, донес бы свое мнение лучше, чем сам Ньютон донес до потомков законы физики. На языке угроз и ядреных ругательств. Я попыталась объяснить, что Ньютон никакой не изобретатель тяготения, а виной всему масса планеты.

На что Генерал, тот самый скандр, которому жена в порыве страсти выбила глаз, нахмурился и изрек:

– Настоящий мужик не перекладывает вину на женщину! Возможно, она и набрала лишний вес! Но не заявлять же об этом маленьком недостатке во всеуслышание. И не писать во всех учебниках.

– Да ладно тебе, – возразил ему веселый скандр Священник, почесывая единственное целое ухо. Второе откусила ему жена в порыве страсти – супруги академических варваров умели довести мужчину и до оргазма, и до больницы. А чаще всего и до того и до другого сразу, чтобы надолго запомнил суженую. – Если бы Ньютон знал, как извращают его законы местные студенты, он умер бы еще раз. А если бы он видел, как они используют его формулы… Он бил бы себя по голове уже не яблоком, а булыжником. Для амнезии.

Но хуже всего то, что проверки Вархара с ужасом ждали не только лекторы, но и электрики. Только в день первой ревизии скандра в «местах былой славы» я узнала, сколько их трудится на кафедре. И даже познакомилась со всеми воочию. Незадолго до того, как кафедра погрузилась в кромешную тьму. Я, грешным делом, подумала, что предусмотрительные электрики пытаются скрыть от Вархара то, что сотворил с кабинетами энтузиазм преподов. Но тут один из электриков – белокорый таллин Граллим – зажег красную ароматическую свечу.

Откуда он ее взял, до сих пор оставалось загадкой – размером и формой свечка в точности повторяла вибратор. Когда запылал фитиль, она подозрительно зажужжала и затряслась в руках Граллима.

По коридору поплыл густой аромат клубники, а уже спустя недолгие секунды раздался истошный крик нашей уборщицы – леплерки.

– Как ты мо-о-ог? – Она бросилась к электрику и вырвала свечку из его рук.

– Да легко, – пожал плечами Граллим. Невесть откуда вытащил еще десять таких же свечей, расставил их в ряд по самому центру коридора и поочередно зажег. Вернее, не так. Поочередно зажигал. Следом неслась уборщица, суматошно тушила их, собирала и прятала.

На стенах плясали смешные тени – они словно бы пародировали вибраторы в самые что ни на есть рабочие моменты.

Свет в корпусе отсутствовал еще два дня. Электрики никак не могли понять – где же «закоротило», и упорно зажигали аромасвечи. К моменту, когда к «свету ученья» присоединился и банальный электрический свет, увесистые восковые фигурки укоротились ровно наполовину. А женщины кафедры поправились на несколько килограмм – ягодные запахи заставляли их каждую перемену бегать за десертами в столовую.

Починив, наконец, проводку, находчивый электрик заявил понурой уборщице:

– Не переживай, зато теперь они больше похожи на настоящие. Предыдущими можно было даже гланды почесать через… ну, ты понимаешь через какое место.

В ответ уборщица всхлипнула, и щеки ее окрасились в цвет аромасвечей.

* * *

Когда я отдышалась после страстного марафона, а Вархар наградил слишком веселых соседей штрафом, до назначенной ректором встречи оставалось всего полчаса.

Пока искала, во что бы принарядиться, и вылавливала черные блузку с юбкой из шкафа, скандр успел: принять душ, одеться и съесть четыре бургузьи ноги. Бургуз – зверь из непроходимых джунглей Эйрелейны, мира Вархара. С виду он похож на мини-слона, размером не больше кавказской овчарки, но гораздо толще. Все знакомые мне скандры в один голос твердят, что мясо бургуза нежнейшее из нежных. Однажды я, наивная человечка, попыталась попробовать этот чудо-деликатес. Но, едва не оставив в нем половину зубов, бросила глупую затею навсегда.

Я только диву давалась, глядя, как Вархар, с бургузьей ногой в зубах, одевается и шнурует ботинки. И, что самое потрясающее – когда он завязывал шнурки своим любимым, замысловатым узлом, во рту скандра торчала уже только кость.

Пока я торопливо собиралась, Вархар кормил меня бутербродами с говяжьей ветчиной и поил свежезаваренным мятным чаем. Пришлось бить рекорды Юлия Цезаря собственноручно, точнее даже собственнозубно, а не только наблюдать, как это делает скандр.

Что-то подсказывало – Вархар заботился не только о моем здоровье и фигуре, но и о собственных. Я всерьез планировала нанести им ущерб – как минимум ударом сковороды, как максимум таким криком, чтобы скандр не скоро вновь услышал призыв Езенграса по внутренней связи.

Но стоило прожевать бутерброд, проглотить чай и открыть рот для бурного выражения эмоций, там немедленно оказывался очередной кусок. И ведь, что самое противное – не придерешься.

– Мужчина – кормилец семьи. Своей женщины, прежде всего, – поучал Вархар, не давая мне и слова проронить. – Если женщина ест у него с рук, значит, дело заладилось.

Я прикончила два бутерброда прежде, чем завершила туалет черным кожаным поясом. Набрала в грудь побольше воздуха, планируя наконец-то одарить скандра эпитетами, что вертелись на языке, но Вархар подхватил меня на руки и бросился к лифту. Он любил петь дифирамбы моей стремительности, умению собраться. Но если мы куда-то спешили, просто хватал и нес. Сначала я еще пыталась возмущаться тем, как вопиюще он не верит в скорость любимой женщины. Вархар приподнимал родинки бровью и улыбался самой трогательной из своих улыбок – при виде нее акула умерла бы от страха не сразу, а через минуту. Сначала она просто упала бы в обморок и лишь потом почила от разрыва сердца. Подготовив меня таким способом, скандр елейным голосом произносил:

– Оленька, как ты могла подумать, что я не верю в твое проворство? Ну мне же нужно тренироваться. Ноги, сердце, руки прокачивать. Вот и бегаю с тобой, как с легким утяжелителем. Наши фирменные гирьки Езенграс выбросил из окна еще два года назад. Под окном ректорского кабинета кружила муха. Похоже, раздумывала – залететь на огонек или нет. Езенграс решил убить муху гирей, и так десять раз. Но вместо этого убил доверие Генерала к окнам Академии и раскокошил три камня на дорожке у корпуса. Муху так сильно контузило, что еще два дня она жужжала с заиканием и упорно билась в стекло. Могла залететь в окно. Но, видать, перенервничала. Перестала ориентироваться в пространстве. Опять же! Ты сама запретила мне тренироваться с Драгаром, – на этой фразе Вархар хлопал ресницами почище придворных кокеток времен короля-солнца.

И мне оставалось лишь проглотить очередной гневный монолог. Первое время после выписки Драгара Вархар регулярно «сталкивался» с моим горе-ухажером у лифта. Неважно – к какой паре ехал помощник, неважно – опаздывал он или выходил пораньше, встреча с начальником была предопределена.

Вархар неизменно заскакивал в кабинку, отталкивал Драгара от дверей и уезжал, оставляя его снаружи.