Охотница и чудовище

– Подскочил, чуть не сбил меня с ног и спросил – кем прихожусь хозяйке квартиры. Нет, ну ты представляешь? Кем Я прихожусь хозяйке квартиры! А он-то что за черт с горы?

Я в недоумении уставилась на Макса. Не шутит – нахмурил брови, насупился, мелкие складки проступили на носу. Едва заметная тонкая нитка шрама у самой линии роста волос побелела и проявилась на розоватой коже.

Макс когда-то упал на сцене, и партнер рассек ему лоб деревянным мечом.

– Перепутал номера квартир, – предложила я. – Может у него тут любовница живет или жена. Вот и перевозбудился.

– Я послал его. Конечно, вежливо, – Макс отхлебнул кофе и немного расслабился. – Но все равно неприятно, – балетный снизошел до почти дружелюбного тона, но чашка на столе закрутилась быстрее. Звон дорогой пластмассы по чуть более дешевой выражал все то, что думал Макс о настырном незнакомце у ворот.

– Давай попробуем с Магнолией, а? – взмолилась я.

Утекали драгоценные минуты, а мы обсуждали невежу с улицы, что перепутал квартиры, а то и вовсе – номера домов.

– Ну давай, – снизошел Макс, чашка остановилась – пальцы балетного крепко сжали ее пузатые бока.

Я откинулась на спинку кресла, позволив ему поддержать расслабленное тело. Прикрыла глаза.

Моих способностей индиго хватило бы на розыск сотен таких, как Магнолия. Но вот беда! Управлялась я с ними хуже некуда. Эмоции, всему виной эмоции. Я поднимала энергию вокруг, и чувства удесятерялись, мешали логически мыслить. В беспокойстве, в угаре, я плохо ориентировалась, теряла тонкую аурную нить, оставленную Магнолией. Макс слабее значительно, но судьба подарила ему дар управлять энергией. Своей ли, чужой ли – неважно. Он впитывал мою, как губка, и находил любого из «могучей четверки» за считанные минуты.

Энергия потекла к балетному, и я увидела след Магнолии. Розоватый, туманный он вился по городу, расширялся, пока толстой веревкой не вонзился в шикарный пятизвездочный отель. Здесь, на семидесятом этаже, в ВИП-номере спала Магнолия. И даже без чтения энергий становилось ясно – не обычный это сон.

Макс разбираться не стал. Прервался, отпил кофе и резюмировал таким тоном, словно я кричала об убийстве, заметив пролитый на полу кетчуп:

– Ну вот! Что я говорил? Жива твоя Магнолия, здорова. И отлично провела ночь, как видно. Не то не отключилась бы как убитая.

– Ты думаешь? – недоверчиво покосилась я на балетного – его пальцы вновь вращали полупустую чашку на столе.

Почти по-женски красивые, точеные губы Макса расплылись в улыбке.

– А ты думаешь, она вырубилась, перетанцевав в клубе?

– Я думаю, на нее могли напасть, – близорукое спокойствие Макса раздражало все сильнее.

– Да-да, – чашка зашаталась, задергалась. – Напали, полюбили и отчалили.

– Ты сам думаешь, что говоришь! – взвилась я. – Мы же тысячу раз расследовали нападения на женщин! Убивали чудовищ!

– Давай-ка притормози, – взгляд Макса похолодел – серые глаза будто подернулись льдом, как всегда при вспышке гнева. Сплошная линия хмурых бровей натянула лоб, и шрам проступил снова. Чашка замерла, а пальцы Макса вокруг нее побелели. Белый ноготь на правом указательном будто слегка оттопорщился, выделяясь на фоне остальных – гладких, прозрачных, идеально отполированных.

Балетный повредил ноготь, рухнув с какого-то устройства, что должно было носить его над сценой. Роли ангелов стоят недешево.

– Мы сейчас говорим не о глупой тетке или малолетке, которая ищет приключений на задницу! Мы говорим о Магнолии! Она видит чудовищ, разбирается в них! Она бы первая тебе позвонила и предложила его укокошить.

Балетный отвернулся к окну, стиснул челюсти, продолжая хмуриться – я достала его. Правая нога Макса, закинутая на колено левой, резко закачалась, как маятник. Бросились в глаза пальцы «в кучку» – пуанты уродуют стопы даже людей с такой сильной регенерацией, как мы.

Ладони Макса нервно сжимали чашку. И казалось, тонкий пластик вот-вот расколется, окропив балетного кофе.

За длинным, почти во всю стену окном, гулял ветер, и ветки деревьев норовили постучаться в дом. Белая монетка Луны выглянула из-за туч, будто интересуясь нашим разговором.

– Макс, – попыталась я смягчить балетного. – Алкоголь отнимает у Магнолии большую часть способностей.

Лед в его серых глазах растаял, бровь изогнулась, нога замедлилась, а пальцы принялись неспешно вращать чашку.

– А ведь и правда. Не подумал об этом, – Макс чуть подался вперед, и, не предупреждая, соединил нас с Магнолией.

Нет, она не пила.

Макс вынырнул из энергетического слепка города с возмущенным фырканьем. Его нога закачалась снова, пальцы судорожно стиснули чашку. Напряженное лицо, сведенные брови и вновь проявившийся шрам на лбу ничего хорошего не сулили.

– Утешилась, паникерша? – припечатал балетный, смерив меня колючим взглядом.

Что ответить? Я ошиблась. Но не успокоилась. Рваным пульсом билась в груди тревога, перед глазами все еще стояла распластанная Магнолия.

Черные волосы растеклись по простыне кляксой, полупрозрачные, крепко сомкнутые веки, нервно вздрагивали. И казалось, Магнолии снится кошмар – оттого и бегают под тонким покрывалом век глаза, дрожат искривленные губы, сжимаются кулаки.

– Я чувствую – с Магнолией что-то не так, – беспомощно выдохнула я в красивый профиль Макса.

Он отвернулся от окна, и вгляделся в мое лицо – серые глаза потеплели, излучали участие.

Макс уставился в стену, почти не мигая – задумался.

Оставив полупустую чашку в покое, тонкие пальцы его крутили верхнюю пуговицу жилетки. Луна подмигнула из-за облаков, очертив белесой дымкой остроносый профиль балетного, смягченный волнами каштановых волос. Как по волшебству в ее неровном свете показались вены под тонкой кожей шеи, на изящных, но вместе с тем жилистых ладонях. Зачернела дырка, ровно по центру мочки. Лет двадцать минуло с тех пор, как Макс бросил носить серьгу, но дырка никак не зарастала, опровергая этим весь мой опыт.

– Обождем до завтра, – уже серьезно, без тени насмешки произнес балетный спустя недолгое время, и нога его закачалась. – Там видно будет.

Я дернулась, нервно подалась вперед, неловко толкнула стол. Он подвинулся, и кофе закачалось в кружке, выплеснулось наружу.

Прозрачный пластик стола, с ракушками и водорослями внутри, окропила темная роса. Я как завороженная наблюдала за игрой света на черно-коричневых каплях. Сознание заволокла дымка дремы. Макс рядом, уверен, что до завтра ничего страшного с Магнолией не случится. От осознания его молчаливого покровительства, вся моя собранность рассеялась как дым.

Веки потяжелели. Не успела понять, что случилось, а уже клюнула носом.

В соседней комнате пустовала любимая кровать – огромная, трехместная – я заплатила за нее целое состояние. А я так и проспала всю ночь в кресле, в скрюченной позе, вытянув под столом ноги.

***

Очнулась я ближе к утру. Прохлада просачивалась в закрытые окна, находила неведомые мне щели. Надо будет отремонтировать.

Макс сидел на том же месте – неподвижный, но не спящий. Изящный профиль – хоть сейчас чекань на монетах – смягчился в розоватой рассветной дымке. Тонкие пальцы теребили пуговицу на жилетке.

Восход распускался у городской границы. С высоты моей квартиры было чудесно следить за тем, как тянутся в хмурое осеннее небо розовые лепестки лучей.

– Проснулась? – Макс обернулся, взгляд был теплым, участливым.

– Ага. А чего ты домой не ушел? – спросила я сквозь зевоту.

– Кое-что меня заинтересовало. Задержался, копал, – не всякий с первого раза вникал в объяснения Макса. Витая в собственных мыслях, он говорил комкано, невнятно, путано. Но я привыкла.

– Вот, посмотри, – балетный протянул мне монкс. Древние планшетники эволюционировали как динозавры в птиц.