Партизанка, или Как достать начальство

– Я в это никак не могу поверить. Только-только все стало налаживаться. Наконец-то сработались. И коллектив с Женькиным приходом приободрился. Все зашевелились, повеселели. Даже баклажаниха. И Васек поспокойнее стал.

Это да! У него просто сейчас нет сил, чтобы с кем-то скандалить. И все благодаря кому? Мне любимой.

Но сейчас не об этом. Был один вопрос, который меня безумно беспокоил. Поэтому не стала откладывать на потом.

– Андрю-ю-х? – протянула я.

– А? – как ужаленный подпрыгнул он.

– Ты же расскажешь нам, кто решился выкупить земли?

– Да, – поддакнула Ленчик. – Ты же расскажешь?

Это был удар ниже пояса. Андрюха поохал, пострадал и полез в стол в поисках каких-то документов. Порылся и выудил ксерокопию паспорта.

– Держи, – он сунул мне два листа бумаги.

Я жадно всматривалась в фото на бумаге и кривилась. На нем была изображена дама даже не пенсионного возраста. Это была древняя старушка в белом платочке и с полубезумным взглядом.

– Это кто? – невольно вырвалось у меня.

– Марфа Васильевна, – совершенно серьезно ответил Андрюха. – Будущая владелица всех заводов, яхт и прочей колхозной недвижимости.

И взгляд у него такой сделался. Мол, не тупи, Женька. Ленчик нетерпеливо выхватила у меня из рук листок, и тут-то на меня снизошло озарение.

– Глава?

Андрюха кивнул, и мы с Ленкой одновременно выругались:

– Твою мать…

В кабинет Луганского шла на негнущихся ногах. В голове было одновременно и шумно и пусто. Шумно от того, что голова раскалывалась и пульс долбил по черепушке с такой силой, что, похоже, глаз левый начал дергаться, а пусто из-за того, что я абсолютно не знала, как быть. А разговор, состоявшийся в кабинете юриста несколькими часами ранее, всё еще больше запутал. Одно дело, когда на горизонте появляется некий мифический покупатель, который ни сном, ни духом про наши тут дрязги и совсем другое, когда этот некто – глава района, под которым живет и существует всё в округе.

Стало понятно поведение Луганского. Он наверняка уже обо всем знает и заранее пытается занять более выгодную для себя позицию. Конечно же, это не снимает, на мой взгляд, с него определенный груз ответственности, но рыцарская благородность – это удел любовных романов. И как бы я ни пыталась в своих заоблачных мечтах возвести его на пьедестал добродетели, он навсегда останется себялюбивым эгоистом.

Сомневаюсь, что мнение Петермана сыграло для него решающую роль. Ведь настроение Васька резко поменялось именно в тот вечер, когда на банкете присутствовал глава. Немец сегодня здесь, а завтра укатил в свою Германию. А глава был, есть и будет. И нажить такого врага Васек себе точно не может позволить.

Из всей этой ситуации мне было непонятно только одно – цена контракта. Она была просто недопустимо низкой. Будто бы Петерман решился продать не земли с вполне действующим, хоть и не сильно процветающим бизнесом, а помойку.

Я наконец добралась до приемной и окинула просторную комнату рассеянным взглядом.

– Евгения Николаевна! – обрадовалась мне, как родной, Тамара Сергеевна.

От неожиданности даже про головную боль на мгновение забыла. Что это с ней?

– Евгения Николаевна, у нас беда случилась!

И улыбочка до ушей у нее такая, что я стала подозревать у себя проблемы со слухом.

– Беда? – растерянно отозвалась я. – Какая?

– Зав. током полчаса назад рассчиталась. Пришла ко мне и давай причитать: ноги не ходят, артрит, диабет, остеохондроз. Сил у нее нету больше работать, – с огромным энтузиазмом сообщила мне секретарша.

– И?

– Ну, я ее и уволила!

Вот тут-то мне разом поплохело и я:

– Без отработки?

Баклажаниха весело покивала, а я схватилась за голову. И это в самом начале сезона. Думала, что у меня еще будет время заставить агронома подобрать ей замену. Она женщина хоть и пожилая была, но очень толковая. Весь ток на ней держался. И что теперь?

– И кто на ее место пойдет? – устало спросила я. – Вы оклад видели? Где мы так быстро человека найдем?

Тамара Сергеевна подвинулась ко мне поближе и, перейдя на доверительный шепот, произнесла то, что я меньше всего ожидала услышать:

– Я пойду.

Видимо настолько у меня было шокированное лицо, что баклажаниха поспешила объяснить ситуацию:

– Тут такое дело, Евгения Николаевна. Я с Коленькой своим год как развелась. Сгоряча выгнала мужика ни за что на улицу. А остыла когда и осознала – он назад не захотел. Уперся рогом и всё. Будто и не жили столько лет. Говорят, молодуху себе завел, – на этом месте она почти всплакнула.

Я сложила руки на груди и уставилась на секретаршу испытывающим взглядом, полагая, что она надо мной издевается.

– Ничего не поняла. А какое это имеет отношение к должности зав. током?

– Коленька уже почти месяц как на ГАЗоне баранку крутит. Водитель на току он. Вот и надеюсь, если будем поближе друг к другу, может, одумается. Сейчас я в кабинете сижу и не вижу его вовсе.

Пока прифигевше осмысливала ситуацию, Тамара Сергеевна мечтательно прикрыла глаза и продолжила:

– А там каждый день. И завтрак принесу, и обедом накормлю, и почаевничаем вечерком. Романтика…

– Писец…, – чуть слышно пробормотала я.

– Что-что? – переспросила баклажаниха, вынырнув из сладостного дурмана, где они с Коленькой чаи с плюшками распивают. – Евгения Николаевна, я не подведу. Работа мне эта знакомая.

Я прочистила горло от зародившегося где-то в глубине смешка. Вот кто бы мог подумать? Баклажаниха сама идет на поклон! Ко мне! Вот, что любовь с людьми делает.

– Тамара Сергеевна, давайте мы вернемся к этому разговору, когда Василий Михайлович будет на месте. Всё же вы ему подчиняетесь. Я не могу принимать такие решения.

– Конечно-конечно, – закивала она. – Могу я попросить вас повлиять на Василия Михайловича, чтобы он был…немного полояльнее.

– А с чего вы решили, что я могу на него повлиять? – возмутилась я.

Тамара Сергеевна ехидно улыбнулась и просто ответила:

– К вам он всегда прислушивается.

Дожила, блин! Еще вчера баклажаниха спала и видела, как выжить меня с колхоза и пристроить свою кровиночку поближе к неженатому начальнику, а теперь такое… Сегодня, наверное, мир сошел с ума.

Пока я размышляла о вселенской справедливости, дверь директорского кабинета приотворилась и в приемную вышел Петерман. Он несколько недовольно окинул меня пристальным взглядом и произнес:

– Вы решили исключить из своего расписания встречу со мной?

– Ни в коем случае, – я с трудом выдавила улыбку. – Просто, я сегодня как горячие пирожки – нарасхват.

Думала, что хоть улыбнется этой маленькой шутке. А он только зловеще посмотрел и кивком головы пригласил последовать в кабинет. Ей богу, шла как на допрос. В голове гудит, коленки трясутся. Я мысленно дала себе подзатыльник. Соберись, тряпка!

– Присаживайтесь, – любезно предложил он таким тоном, будто в последний путь меня провожает.

Интересно, кто ему сегодня хвост прищемил?

Осторожно присела на указанный стул, исподтишка наблюдая за Петерманом. Он вольготно расположился напротив в Васьковом кресле. Стол он также облюбовал. Теперь на нем стоял черный блестящий ноутбук, несколько папок, которых я прежде у своего директора не наблюдала. Среди документов заметила свои распечатки, которые готовила для презентации. Стало безумно жаль свои напрасные труды. Столько было проделано работы и всё зря.

Петерман, словно прочитав мои мысли, прикоснулся открытой ладонью к прозрачному скоросшивателю, в которой были мои почившие труды и произнес:

– Я впечатлен.

Поймав мой недоуменный взгляд, усмехнулся и продолжил:

– Я имею в виду колоссальность проделанной вами работы.

Если он надеялся, что мне польстит его похвала, то напрасно. Я самодостаточный специалист и прекрасно знаю цену тому, что лежит под его ладонью и к словесным поощрениям не имеет никакого отношения.

– Благодарю, – довольно сухо отозвалась я. – Василий Михайлович уже выписал мне премию в размере оклада.

Очень надеюсь, что лицо мое в этот момент оставалось бесстрастным, потому что не дай бог немцу узреть на нем то, что творится сейчас в душе. Меня буквально колбасило от накатившей внезапно ненависти к человеку, в чьих руках не только мой несостоявшийся проект, но и судьба всего колхоза. Умом я всё понимала. Быть может, даже если была на его месте, то поступила бы точно так же, но ничего не могла с собой поделать.

Петерман откинулся на спинку кресла и, сложив руки на груди, стал рассматривать меня, словно я была диковинной зверушкой. И это начало бесить еще больше. Спокойствие…Только спокойствие…

– А знаете, мы с вами в чем-то похожи, – неожиданно сказал он.

– И чем же? – не удержалась от язвительного тона я.

– Я в молодости, так же как и вы, был полон энтузиазма. Многое давалось очень легко, в том числе и принятие решений.

Я скептически посмотрела, услышав это его «я в молодости».

– Что-то не похожи вы на старика.

Он дежурно улыбнулся на завуалированный комплимент. И вправду похожи. Я так же реагирую, когда нахваливают мою «неземную» красоту.

– У меня к вам предложение, – продолжил выводить меня из себя проклятый немец.

Я тут же нахохлилась, как ощипанный воробей, чем вызвала у Петермана улыбку, но уже искреннюю.

– Деловое, – добавил он.

Но напряжение не спало. Слишком сильны были негативные эмоции по отношению к человеку, которого мое буйное подсознание окрестило не иначе как «враг».

– Я вся во внимании, – процедила я, тоже скрещивая руки на груди, будто стараясь отгородиться.

– Вы очень талантливы, Евгения, и я с удовольствие возьму вас на стажировку в свою команду. Поработаете, освоитесь. Если приживетесь, то возглавите сельскохозяйственное направление.

Из всех этих слов я услышала только одно.

– Сельскохозяйственное направление? Разве в компании «Статус» есть еще сельхозпредприятия?

– Пока нет, но будет. Я хочу создать что-то наподобие этого, – он погладил всё тот же скоросшиватель.

– Здесь? – сипло выдавила я.

– Нет, что вы. Это будет гораздо ближе к городу. Всё по последнему слову техники. Прямые поставки на заводы. Это большая возможность для вас раскрыть себя как специалиста и…

Больше слушать я не могла, потому что в голове было только три слова, и они к цензурным отношения не имели. Это что же получается: он решил продать старый зачуханный колхоз, чтобы построить новый и современный близ города. И где логика? Либо у немцев, вопреки расхожему мнению, она отсутствует вовсе, или я чего-то не догоняю.

– Кто ж работать-то на ферму пойдет близ города? – брякнула я.

– Построим общежития для узбеков. Оформим всё легально. Это выйдет гораздо дешевле и проще.

Ага, найми дешевых узбеков, а свои в глухой деревне пускай мыкаются по всему району в поисках работы. Хотя о чем это я?! Каким боком русские для этого капиталистического нелюдя свои? Для него люди – это просто средство для достижения поставленных задач.

– Нет, – решительно заявила я и поднялась со стула.

С физиономии Петермана съехала приклеенная улыбочка.

– Почему? Вы подумайте, прежде чем отвечать так категорично. Поймите, от чего отказываетесь.

Я встретилась полным ярости взглядом с опешившим немцем, и всё… меня понесло.

– Я всё прекрасно осознаю, господин Петерман. Что мне делать в вашей команде? Строить козни, ябедничать, трястись в ожидании, что меня подставят, очернят и выгонят. Надолго ли ваши новые сотрудники приживаются, пока их не съест ваш костяк? Я немало успела поработать в больших компаниях, чтобы понять одну простую истину – не лезь и целее будешь.

– Тогда почему же вы тут лезете?! – в тон мне задал вопрос Петерман.

И так это двусмысленно позвучало, что запал мой поубавился.

– Потому что это место стало мне очень дорого, и я буду бороться до последнего за его благополучие, – совершенно серьезно ответила я.

Немец скривил свою и без того не сильно красивую рожу.

– Говорите как актриса из дешевой мелодрамы. Это, – он развел руками, – просто бизнес.

– А вы говорите – похожи, – горько усмехнулась я. – Для вас это просто бизнес, а для меня это гораздо большее. Не всё измеряется в долларах, господин Петерман.

Он смотрел такими глазами, словно у меня на голове рога выросли. Я же застыла посреди комнаты в напряженной позе. Знаю, после возможно пожалею, что была вспыльчива и прямолинейна, но уже поздно.

Петерман фыркнул, будто смешком подавился, и, поерзав на кресле, наконец сказал:

– Не уверен, что ваши слова продиктованы разумом. Но если таково ваше решение – настаивать не собираюсь. Не смею вас больше задерживать.

Меня накрыло чувство неправильности всего происходящего, словно я совершаю огромную ошибку. Хотела сказать в ответ что-то вежливое, дабы сгладить ситуацию, но язык во рту почему-то отказался повиноваться.

Молча вышла из кабинета, с чувством неприятного осадка. Бросила взгляд на баклажаниху – та на радостях решила навести кофейку. Хоть у кого-то настроение хорошее. Несмотря на весь мой поганый характерец, зла на секретаршу я больше не держала. Она, конечно, стерва еще та, но если подумать, а чем я лучше. С благодарностью приняла чашечку кофе с молоком, и желудок тут же сжался от голода.

Время неумолимо подкатилось к концу рабочего дня. Нужно двигать домой. Когда закрывала кабинет, о той куче работы, что завалила мой стол, старалась не думать. Всё же трудоголизм – это страшно.