Мозес

– Здравствуйте, Гер Мердер, – тихо сказал он и словно тень проплыл мимо. Вилланд не успел ответить – Клаус уже скрылся за порогом двора.

Дом – последнее пристанище, оплот и тихая бухта перед бушующим штормом мира, но иногда, бед не избежать и здесь. Вилл стоял на пороге и стягивал ботинки, когда Селма увидела супруга, и еще мгновенье назад источая лишь тоску и усталость, разрыдалась, держа в руке оповещение, и затем бросилась в его объятья.

Вилл сидел в своём кабинете, смотря на раскачивающийся маятник часов и пил коньяк. «Анестезия» глоток за глотком проваливалась прямо в душу, скорее разжигая, чем успокаивая её. Есть не хотелось, только пить и забыться скорее сном. Но и хороший сон теперь стал роскошью, доступной лишь спокойной душе. А покоя быть не могло. Вилл долил в бокал коньяк и перевёл взгляд на стол. На нем лежал лист, вычурным шрифтом фрактура сложенные в буквы неутешительные слова и черно-белое фото молодого солдата, в чистой парадной форме еще не знавшего войны. «Весь взвод погиб», – гласило извещение, – «обороняя захваченное село, солдаты отчаянно бились, но враг превосходил численно». Вилл отложил лист, не желая смотреть в глаза сыну, пусть и всего лишь на фотографии. Он уже не так переживал о визите гестапо, странных играх Майера, всё заглушила скорбь.

Без стука, распахнув настежь дверь, в кабинет вошел Мартин. Он осмотрел отца сидящего без дела в кресле, перед бутылкой коньяка, и неодобрительно покачал головой.

– Здравствуй, пап. А мы сегодня обнаружили укрывающихся евреев, целую семью! В подвале одного, представь себе немца! Они уже собираются в путешествие на восток, – гордо заявил он, ожидая реакции, но желанного одобрения так и не получил. Мартин крепко сжал зубы – а вы что все такие хмурые, а?

Отец, молча, подвинул извещение на край стола, поближе к Мартину.

– Это что? – сказал он и взял лист в руки. Взгляд забегал, прыгая со строчки на строчку. Глаза защипало, в них отразилась грусть, но без намёка на слезу, ведь годами его учили не показывать слабость. Дочитав, Мартин вернул на место извещение.

– Йозеф. Он… Его больше нет.

– Именно, – покачал головой отец.

– Но у вас ведь еще остался я, как-никак я первенец.

– Прекращай уже. У тебя брат погиб, прояви уважение.

– Да, черт возьми! – сорвался Мартин, годами копивший эту ярость, – даже после смерти ты печешься о Йозефе больше, чем обо мне! Я никак не могу понять, за что ты так со мной? Я всю жизнь шел по твоим стопам, но твоё одобрение обходило меня стороной, а наказания находили всегда! Но Йозефу ты всё прощал, а за каждую мелочь поощрял. И теперь, когда я совсем скоро еду служить в охрану Дахау, и ты мне даже слова напутственного не сказал! – Мартин, говоря, задыхался. Лицо покраснело, гала залились кровью лопнувших капилляров.

– От чего я с тобой так? – гневно начал отец, больше не в силах терпеть дерзость юнца, – потому, что ты возомнил себя тем, кем не являешься! И в своем незнании, ты думаешь, что всё делаешь правильно, но это не так! Я сам уже не понимаю, что правильно, а что нет! Я запутался, а ты продолжаешь быть живым опровержением всего, во что ты сам и веришь, и во что верю или может верил я!

– Да что же я такого делаю, о чем даже сам не знаю?! – в глазах Мартина читалась растерянность. Отец старался успокоиться и промолчать, но правда больше не могла тяжелым грузом тайны оставаться внутри.

– Ты не наш родной ребенок, – первый камень с души Вилла прилетел прямиком в Мартина, – ты подкидыш, совершенно нежданный ребенок, – второй камень, тяжелая контузия – и ко всему прочему ты – еврей, – третий камень, сотрясение, нокаут. Вилл стало легче, но не Мартину.

– Лжешь! Ты всё лжешь! – сжимая кулаки, кричал он, готовый сейчас броситься на отца, пусть и приемного, – Ты просто меня ненавидишь! Ненавидишь и всё! Всё что ты сказал, просто не может быть правдой!

– И всё же, это – правда, – уже спокойнее отвечал Вилл, – Я растил тебя как своего ребенка, но не мог сказать правду, это разрушило бы жизнь нашей семьи. А твои успехи в гитлерюгенде только зарывали глубже правду. Как её раскрыть, если ты своими победами надругался над всеми идеями Рейха? Так еще и гордился этим, ждал похвалы, но разве мог я быть рад этому? Но я любил тебя как своего ребенка. С того самого дня, как крохотный сверток оказался у нас под дверью в прутовой корзинке набитой простынями. И твоё настоящее имя, Мартин, всё-таки Мозес.

– Я, я не верю тебе, нет!

– Со временем ты примешь это. Я тоже чувствовал себя примерно так же, когда узнал правду о тебе. Выпьешь? – Вилл подвинул бокал, но Мартин отрицательно покачал головой.

– Если ты не лжешь, то как мне теперь жить дальше? Весь мой мир рушится прямо сейчас, и я сам оказался орудием разрушения.

– Не знаю. Могу ли лишь сказать, чтобы ты держал это в тайне, иначе…

– Это я понимаю.

– А пока, занимайся работой. Уйди в неё с головой. Эта анестезия лучше, – он кивнул на пустую бутылку коньяка, – чем всё остальное. И не говори сейчас об этом с матерью. Ей и так н просто. Женщины, они куда лучше нас знают цену жизни.

– Точно, – ухмыльнулся Мозес.

– В смысле?

– Роза беременна.

– Однако ж. Странно. Всё как-то одним разом.

– Да я даже рад. Был. А теперь, не знаю. Дадут ли нам разрешение на брак.

Ведь она, сама того не зная нарушила Закон о защите крови. Если, конечно, всё что ты сказал, правда.

– Ты всё еще сомневаешься?

– Не знаю. Не знаю! – снова вскипел Мартин, – Я теперь вообще ничего не знаю! Что же за родители у меня такие были, что оставили меня, так еще и на попечительстве тех, от кого, наверное, и бежали? Может, всё чему нас учили о евреях, всё-таки правда? Подлые, хитрые! Но я, почему я тогда себя чувствую немцем?

– Ты больше немец, чем многие из нас, – ответил отец, – А твои родители… Я когда-нибудь расскажу о них, но не сейчас. Теперь ступай. Мне еще нужно подумать кое о чем.

Мартин покинул кабинета отца. Еще многое надо было осознать и принять, но было уже ясно, что он никогда не будет прежним.

– Эй, Мартин, – окликнул он сына, – если со мной что-то случится, позаботься о матери.

– А что может случиться?

– Всякое. Случиться может всякое.

***

После бессонной ночи Вилл с тяжелой головой пошел на работу. Глаза смыкались с каждым шагом и так хотелось вернуться в постель и доспать. Тело ленивым комком уныния двигалось в сторону работы. Машина уже неделю была в ремонте, и Виллу, приходилось довольствоваться общественным транспортом, иногда такси. Сейчас было как раз то настроение, когда не лишним переплатить за поездку, чтобы без толп, спешащих сограждан, добраться до цели. Вилл стал ловить такси. Уже третий автомобиль оказался занят, а водители лишь моргали фарами, извиняясь перед человеком в форме. Вилл пошел пешком, часто оборачиваясь на дорогу. Прохлада влажного утра прогоняла сонливость, уступая место свежим мыслям и старым страхам. Вдруг, прямо возле Вилла остановилась машина.

– Свободен? – торопясь, наклонился он к водителю, и не заметил – это не такси.

– Для Вас всегда, гер Мердер. Присаживайтесь.

Отказаться от поездки не удалось, и вот Вилл уже едет на переднем сидении автомобиля. За рулём Андреас Крюгер дымил сигаретой в своё удовольствие, не обращая внимания на недавний запрет курения в салоне автомобиля. Сзади сидел молодой, сурового вида мужчина, который пригласил Вилла в машину держа на прицеле пистолета. Он был молчалив и как послушный бультерьер ждал команды хозяина вгрызться кому-нибудь в глотку. А хозяин вёл автомобиль, и с наслаждением докуривал пяточку, задрав сигарету, чтобы не вывалился табак, словно она была последней в его жизни. Андреас Крюгер не церемонясь, спросил:

– Упростите нам работу, скажите сразу, зачем вы убили Генриха Мерца?

– Я не убивал. Мы были давними друзьями.

– Иногда именно лучшие друзья, становятся самыми ненавистными врагами. Но ничего, вы далеко не первый кто не хочет говорить сразу.

Некоторое время они ехали молча. Вилла охватил страх при мысли о подвалах гестапо. Немало людей он лично передавал им руки, но теперь сам оказался в их цепких лапах. До последнего он был уверен, что Крюгер играет с ним, желая выбить признания, ибо не думал, что СС так просто отдали своего сотрудника в руки тайной полиции.

– Странно, – нарушил гнетущую тишину Андреас Крюгер, – этот ваш Майер.

– Что он? – выдавил из себя Вилл.

– Он способствует продвижению вашего дела, Мердер. Такое не часто бывает среди госслужб.

– О чем вы?

– О том, что этот старый жук, похоже, не хочет, чтобы кто-то сменил его на жирном посту. А вы, первый претендент, – сказал Андреас и, бросив одной рукой руль, потер лысую голову.