Факультет любви

– Приятного аппетита, – сказал он сквозь зубы и ушел.

Люда поставила стул, села на него, а сама легла на стол.

– Не смеши меня больше… у меня уже живот болит… – простонала она. – А стихи про гнездо, сам сочинял?

– Сам, за пять минут.

– Зачем ты это пишешь? Про гнездо…Ой! Я не могу больше!

– Там платили нормально…

– Ты … пошли домой, Ося Бэ…

– Мой любимый книжный герой.

– Такой же авантюрист и мошенник, как ты…

Мы уезжали домой.

Нас ждал автобус. Багажа прибавилось, особенно у девчонок, они целый день ходили по торговым центрам и набрали всяких дорогих тряпок. На перроне было как-то грустно, причем всем. Для нас закончилась целая эпоха, как Ренессанса илиПросвещение, мы были перерождены и чему-то научены за этот месяц. Наш вагон был плацкартный, и нам даже выдали постельное бельё – забота комбината. Но от такого комфорта веселей не стало, все молча разлеглись по полкам и уставились в окна. Каждый с кем-то расставался, каждый к чем-то прощался.

Лёха купил нарды и ходил по вагону с предложением сыграть. Правил толком никто не знал, и все отказались, кроме Генки. Мы ехали уже час, и я из своего первого купе пошел в последнее, где была Люда с подругами.

– Пойду, поговорю, – сказал я своим соседям по купе.

Она лежала на нижней полке лицом в подушку, рядом с ней сидела Ирка и что-то говорила ей на ухо. Увидев меня, Ирка грубо воскликнула:

– О! Туды-растуды твою налево! – материться она умела и, видимо очень любила. – Явился!

Люда вся напряглась и что пробормотала в подушку.

– Уходи, – просто сказала Ирка.

Я положил на Людину полку погнутую фляжку с одного бока – привет от хулигана – и,глубоко вздохнув, ушел.

– Дышит он! – зло кричала Ирка на весь вагон. – Дома дышать будешь!

И дальше указала мне всем известное направление, по которому мне нужно идти, и прихватить с собой друга Лёху. Хорошие всё-таки подруги у Люды! Не оставят в трудную минуту!

– Поговорил? – спросили меня.

– Послушал.

– Тоже нормально.

Я залез на полку и достал Джека Лондона. Человек хотел жить и уползал от волка, волк тоже хотел жить и догонял человека. Человек потерял нож, а у волка были клыки. Борьба была не равная. Человек полз…

– Физмат опять читает «короля пиратов», – налице у Люды был яркий макияж: глаза густо подведены, векинакрашены, ярко-алые губы, скулы были вычерчены, я никогда такой её не видел. Я повернулся набок, подложил руку под голову и смотрел, как она листает книгу.

…Не видать конца и края –

Только синь сосёт глаза… – процитировал я великого поэта.

Она хмыкнула, достала фляжку с гнутым боком.

– Вы с Есениным оба пьяницы и обаятельные мерзавцы.

Она побултыхала фляжкой.

– Полная?– спросил я

Она кивнула.

– Купила пятизвездочный коньяк.

– Зайдёшь ко мне? А то у тебя подруга меня чуть не съела.

Она шустро залезла ко мне на полку.

– Здесь всё началось?– спросила она

– Здесь.

– Ты слишком задрал планку для моих следующих пассий, – сказала она и отвинтила крышку у фляжки.

– На Земле миллиарды людей, а в институте две тысячи парней, неужто ты не найдёшь лучше меня?

– Ты просто дурак! Мне не надо лучше! – она отхлебнула, потом ещё и даже не поморщившись и не спросив про закуску, проглотила.

– Зачем ты берёшь меня за образец? Я ленивый!

– Все ленивые, – она передала мне фляжку и я отхлебнул, коньяк был отличный.

– Я трусливый, – и передал ей флягу.

– Все трусливые, просто некоторые борются со страхами и преодолевают их, – она многозначительно постучала по вмятине на фляжке, сделала глоток и вернула.

– Я мало сделал тебе комплиментов, – сделав глоток, я вернул фляжку.

– Ну вот это уже враньё! – она привстала на локоть и посмотрела мне в глаза, отхлебнула из фляги и продолжила. – Ты не сделал мне ни одного комплимента!

Мы, уже захмелев, разразились гомерическим хохотом на весь вагон. Я заметил, как на нас внимательно смотрит Генка за боковым столиком, играющий в нарды с Лёхой. Он раздосадовано бросил кубики, послал Лёху, и залез к себе на полку отвернувшись к стенке с какой-то вселенской тоской, которая от него чувствовалась на расстоянии. Мы с Людой продолжали пить и ржать, гоня мысль, что это наши последние шесть часов вместе. Она показывала мне так и не прошедшие синяки на руках, а я ей выпячивал прокусанную ей губу. Мы опять прикладывались к фляжке и смеялись без повода. А потом она закрыла глаза и запела громким чистым голосом на весь вагон:

Ты мне прости этот детский каприз!

Ты мне прости и как прежде вернись!

Я так люблю тебя, жизнь без тебя мне не жизнь…!