Our hearts goddamn us

После Моховой обстановка изменилась кардинально, более того, контраст можно было назвать чудовищным. Невообразимое количество людей, машин, полицейских, заборов, шума и перекрытых проходов раскатывалось крайне неприятными волнами, эпицентр которых находился где-то на Манежной площади. К большому сожалению, маршрут наш проходил именно здесь. Образы, через хитросплетение мыслей отсылавшие на оставшихся позади улицах к книгам Фицджеральда и Моэма, испарились со скоростью вылетевшей пробки от шампанского, сменяясь мрачно овеществляющимися образами «Дня опричника». Залитое ярким светом пространство не сглаживало впечатления, но создавало жутковатый контрапункт сродни феномену «полуденного ужаса».

Казавшийся бесконечным переход через строительные настилы вдоль одной из стен Красной площади, наконец, закончился; выход из толпы был подобен глотку свежего воздуха – напряжённое лицо разгладилось, как расслабилась и рука с сумкой, заведённая за спину во избежание столкновений. В более расслабленном состоянии, но обдумывая испытанный контраст, мы прошли мосты через Москву-реку и добрались до Пятницкой. На этот раз уже пташки госпожи Е. нашептали о проходящей в одном из здешних заведений лекции о музыке. Какой музыке и почему – оставалось загадкой, но спонтанные вещи обладали особой притягательностью.

Найдя нужный дом на Климентовском переулке, мы ненадолго остановились, сделав перерыв на сигарету, и вошли в здание. В отличие от подавляющего большинства баров и ресторанов, попасть в этот можно было лишь после поездки на лифте и пары поворотов коридора, что добавляло своеобразной атмосферы, но, судя по всему, не способствовало популярности заведения.

Новое место казалось противоположностью посещённого утром: огромные пустующие залы, достаточно громкая музыка и полутёмная, но многоцветная атмосфера. Помещение располагалось под крышей, так что стены возле низких кресел и диванов переходили в наклонные плоскости, чередовавшие толстые слои бетона и впечатляющего размера окна. Часть поверхностей была расписана замысловатыми яркими узорами, часть – достаточно банального стиля граффити. Тем не менее последние, будучи нанесёнными многократно на одни и те же участки стен и потолка совершенно разными красками, смотрелись удивительно гармонично в сочетании с огромным количеством стульев, люстр, ширм и светильников в стиле ретро. Вышеописанное, вкупе с многообразием оттенков, ароматами благовоний, расположенной между мебелью растительности и причудливо выстроенным освещением, составляли образ ни на что не похожего пространства.

Лекция проходила в соседнем зале, очень условно выделенном отдельными частями интерьера. Парень и девушка вели рассказ, как показалось, про становление и разновидности электронной музыки, что было не слишком интересно, но воспринималось в хорошем смысле забавно в качестве фона. Местная кухня, продолжая тенденцию, заданную самой локацией, стремилась подарить ощущения, совершенно отличные от утренних: маленькие, дорогие, и не слишком вкусные порции сглаживали впечатление разве что своей самобытностью: состав блюд, как и меню в целом, были посвящены испанской и мексиканской кухням.

Дослушав остатки лекции, со смешанными чувствами мы вышли из полумрака на оживлённый переулок, всё ещё непривычно светлый на фоне медленно отступающих воспоминаний зимы. Атмосфера располагала к прогулке, так что путь наш пролёг через Садовнический проезд и дальше – на Большой Устьинский мост. Здесь была сделана пауза, да и трудно было не задержаться при виде простирающихся вдаль ухоженных улиц, широкой реки, объёмного неба, меняющего свой цвет от голубого – и через бирюзовый – к жёлтому и оранжевому, и огромного, медленно заходящего солнца. Наблюдаемая картина направила ход мыслей в неопределённое, полное трудностей, но такое светлое будущее, которое зависело лишь от нашего желания, терпения и силы воли.

***

Посетив в очередной раз Покровку, мы, уже порядком уставшие, отправились домой.

День окончился дома уже сильно за полночь: недавно испытанный кулинарный опыт сформировался в отчётливое стремление приготовить драники, на что было потрачено около часа; впрочем, результат стоил того.

Воскресенье, 8 мая

В списке идей на проведение этого дня значилась поездка на природу. Или, как минимум, организация пикника. Великолепный план несколько омрачало состояние простуженности, начавшееся ещё вчера. Пытаясь отогнать неприятные симптомы, я не намеревался отказываться от намеченного, и после выхода из дома вместе с велосипедами мы первым делом направились в аптеку. Запив порошок местного производства (с таким подходом к лекарствам я столкнулся впервые), и для верности проглотив пару таблеток, я вновь сел на велосипед.

Заглянув в супермаркет, располагавшийся поблизости, мы приобрели кое-что для пикника: багет, круассаны, крем-соду, грушевые чипсы, ванильный глазированный сырок, пончики, пару бананов, нарезанный слайсами чеддер, риет, вяленую говядину, паштет и шоколадный напиток на основе берёзового сока. Не то чтобы это был необходимый запас для поездки, но, если начал покупать вкусности, становится трудно остановиться. Единственное, что вызывало у меня опасение – это последний упомянутый напиток. Я знал, что рано или поздно мы перейдём и на эту дрянь.

С под завязку набитыми сумками, постоянно сползающими со спины во время езды, мы поехали в сторону Битцевского парка.

Словно в подтверждение возникавших много ранее мыслей – ещё год назад, во время пробежки по Сокольникам ранней весной – меня посетило странное состояние, возникающее в московских парках. Здесь никак не можешь почувствовать себя на природе: она совсем не похожа на вольные леса, знакомые с детства по поездкам на дачу – даже если это всего в нескольких километрах от черты города. Здесь природа как будто забита, и при виде деревьев возникает ощущение не свежести и дикой флоры, но какой-то серости, напряжённости и уныния. Сомневаюсь, что многие разделят это мнение, и в особенности коренные жители Москвы, но чувство это нельзя назвать эфемерным: оно возникало неоднократно и отчётливо, будучи обострённым моим трепетным отношением к нечастым посещениям леса. Катализатором этих мыслей послужило изрядное количество посетителей и не слишком большой выбор локаций для остановки, наложившийся на общее физическое состояние.

Постаравшись отвлечься, я сосредоточиться на сменившейся обстановке и привезённых с собой возможностях для создания кулинарных излишеств. Сочетание шоколада и берёзового сока слишком манило своей необычностью, так что порядок дегустации был предрешён. Как можно было догадаться, мельком представив взаимодействие вышеупомянутых ингредиентов, напиток оказался редкостной дрянью. Впрочем, это обстоятельство не особо смутило – в подобных случаях можно было утешить себя фактом получения нового опыта и знания новой вкусовой комбинации. Кроме того, остальные продукты оказались великолепны: как по отдельности, так и вместе, будучи совмещёнными неожиданным образом.

***

Господин Г. отправился на встречу со своими велосипедными коллегами. Вечер хотелось провести спокойно, и просмотр кино под еду из доставки подходил наилучшим образом. Выбор оказался достаточно спонтанным, и комбо этого вечера представило собой «28 дней спустя» + корейская кухня. Фильм оказался крайне своеобразным – будучи полноценным детищем нулевых годов, он не отличался особой логикой действий персонажей и выделялся каким-то безумными операторскими решениями; а в отношении супов куксу я окончательно определился с тем, что холодная версия нравится мне в разы больше.

По изначальному плану поездки в этот вечер я должен был покинуть квартиру госпожи Е., однако на месте консенсуально было принято волевое решение остаться на ночь здесь же, и покинуть временное обиталище рано утром, что значительно облегчало ментальную карту и потакало обыкновенной человеческой лени наряду с атмосферой неспешности происходящего.

Понедельник, 9 мая

Первое пробуждение, как иногда бывает перед событиями, которое наше своенравное подсознание считает значительными, застигло около 5 утра: об этом красноречиво и буквально красноциферно говорили круглые электронные часы, находящиеся на столе рядом с кроватью. Меня застигло великолепное ощущение застывшего и одновременно происходящего момента. Полумрак комнаты, освещаемый лёгким светом облачного утреннего неба, был наполнен прохладой. Запах постельного белья смешивался с ароматом свежего воздуха, плывущего через полуоткрытое окно, а из–за стекла виднелась зелень обдуваемых лёгким ветерком деревьев и доносились отрывистые звуки птиц – воссоздавая знакомый образ раннего утра второй половины весны, в момент которого ты ещё не спишь и живёшь ту самую жизнь, которую запечатлевают в книгах и фильмах.

До звуков будильника оставалось ещё некоторое время, но дожидаться их совершенно не хотелось – спонтанное бодрствование переносится, как правило, легче, чем насильственное. Провалявшись ещё несколько минут, я выбрался из плена постели и начал совершать стандартные утренние ритуалы.

Малое количество сна одаряет память (по крайней мере, субъективно) довольно отчётливым и странным свойством: осознание реальности происходит скорее не непрерывно, как обычно, а отдельными шагами, пространство между которыми потом тяжело поддаётся анализу и воспоминанию. Это обстоятельство в сочетании с дальнейшим последовательным нарушением наших с госпожей Е. планов внесло в характер утра настоящую сумятицу.

Кафе на Патриарших, уже посещённое нами пару дней назад, открывалось ещё нескоро относительно нашего обескураживающе раннего подъёма. Тем же свойством обладала ещё пара заведений, состоящих в составленном перед поездкой списке рекомендованных к посещению. Кроме того, маршрут до многих мест был затруднён многочисленными ограничениями в связи с предстоящим праздником. Последнее свело на нет одну из наших попыток позавтракать, другая же завершилась уже откровенно обидным образом – кофейня должна была быть открыта, и по факту также оказалась открыта, но не принимала заказы по каким-то техническим причинам.

Ситуация была тяжелейшей. Спустя неопределённое количество переходов через отчасти заблокированные улицы мы пришли к выводу, что планы планами, но терпеть назойливое чувство голода больше терпеть уже нет никакой возможности. На Калашном переулке удача, наконец, повернулась к нам своей передней частью лицевой области, и с огромным облегчением я распахнул дверь кофейни, с холодного, несмотря на яркое солнце, уличного воздуха, погружаясь в тепло, пропитанное сиропами и кофе.

Количество сахара, поглощённое в следующие полчаса, вряд ли поддавалось какому-либо исчислению, но кофе с халвой вкупе с шоколадным печеньем воспринимались настоящей амброзией в состоянии недосыпа и пустого желудка. На фоне этого и без того приятный интерьер, характерными особенностями которого являлись большие окна, немногоцветность и использование дерева в сочетании с кирпичом и металлом, казался превосходным. Отечественный инди-рок, звучащий из колонок, составлял отличный фон для такого момента. В голову пришла мысль, что наилучшим образом этот музыкальный жанр проявлял себя в моменты пограничного состояния – бессонной летней ночи или слишком раннего утра.

Стоит отметить, что при мне всё это время был увесистый рюкзак господина Г.: уехав на велосипеде к своим знакомым, он намеревался остаться на несколько ближайших дней у них, в связи с чем попросил передать по возможности свои вещи. Ехать предстояло на Дмитровскую, и ближайшим порталом к ней на данный момент являлась станция Арбатская. Сверившись с навигатором, мы двинулись по намеченному пути. За одним из поворотов мы увидели перекрытую уродливыми блоками забора улицу, что кардинально меняло карту наших возможных маршрутов. Этот факт можно было в сердцах оценить, как настоящую метафизическую насмешку, но к тому времени подготовленное сознание уже воспринимало всё происходящее с иронией: с полуулыбкой началось обдумывание возможных вариантов передвижения.

Внезапно к нам подошла оптимистичного и немного потерянного вида женщина, вероятно, находившаяся в сходных обстоятельствах: перейдя сразу к делу, она поинтересовалась, не планируем ли мы заказывать такси – и если наши намерения таковы, то предложила поехать вместе. Такой вариант нас полностью устраивал; более того, дорога лежала в сходном направлении. Немного удивлённые, но вполне довольные, мы вызвали машину.

Не могу сказать, что попутчик в данном случае был кстати (по каким-то причинам женщина выказывала изрядную общительность и слегка чрезмерную жизнерадостность), однако найденное решение проблемы не могло не радовать. Доехав до нужной станции, мы вышли на поверхность, и, не успела ещё догореть первая сигарета, как из подмостного туннеля показался господин Г. Поприветствовав друг друга, мы передали вещи и вскоре попрощались – уже до встречи в Петербурге.

Вновь спустившись в подземный технологический мир, госпожа Е., и я устремились по тёмным туннелям в сторону Патриарших и одновременно – наконец, к адекватному завтраку. Единодушно определившись, что наилучшим местом для последнего будет уже посещённое нами ранее заведение, мы, подгоняемые голодом, зашагали на Малую Бронную.

С большим облегчением после столь долгого начала дня со слегка чрезмерным количеством перемещений, мы уселись за один из стоящих в углу столиков, аккомпанемент которому составлял диван – вещь в подобной ситуации просто незаменимая.

Завтрак, в этот раз начавшийся уже в более привычное время, состоял из яичницы-болтуньи (не могу заставить себя использовать слово скрэмбл) с гуакамоле из горошка и пастрами, а также проверенного прошлым посещением варианта – бокала сухого игристого. Госпожа Е. избрала более экстравагантное блюдо: поджаренную бриошь с сальсой, карамелизированным беконом, листьями салата и яйцом пашот, приправленная голландезом и розовым сливочным соусом со слайсами жареного батата. Стоит ли говорить, что первый нормальный приём пищи подарил массу положительных эмоций и, откровенно говоря, был великолепен.

В процессе акта гедонизма происходило обсуждение дальнейших планов на день. У меня уже были пока ещё не до конца сформировавшиеся, но достаточно явные идеи насчёт его второй половины, но до того ещё оставалось время. Прекрасной возможностью представился вариант сходить в какой-нибудь кинотеатр: их я посещал редко, практически каждый раз предпочитая посмотреть фильм дома, если только это не был особенный случай.

Дальнейшие события заслуживают как минимум короткометражной экранизации.

Около двадцати минут мы проводили жесточайший анализ московских кинотеатров на предмет открытости, адекватности цен, физической доступности с учётом транспортных ограничений, а также подходящего по предпочтениям и времени показа ассортимента фильмов. Обстоятельства оставляли желать лучшего, однако один из вариантов всё же оказался в той или иной степени приемлемым.

Выйдя под яркие лучи дневного солнца, мы уже намеревались вызвать такси, но предполагаемый маршрут автомобиля сразу же сменил наши ожидания – на попытку придумать, как можно добраться до нужной точки иным способом. К величайшему прискорбию, наиболее быстрым способом на тот момент являлся электросамокат. С большим сопротивлением и душевной болью я постарался принять такое развитие событий. Мы приблизились к стоянке этого воплощения изумительной идеи и чудовищного претворения в жизнь, и с подёрнутым экзистенциальной усталостью лицом я произвёл необходимые действия для начала поездки, неоправданного ухудшения финансового состояния, а также морального разложения.

Кое-как закрепив на узкой платформе одну сумку с вещами, и перекинув вторую – с ноутбуком – за спину, я неуверенными рывками направился вслед за госпожой Е., выполнявшей роль штурмана. Мой опыт использования этого средства передвижения сводился к одному разу и оставил крайне смешанные впечатления; тогда же мой знакомый во время езды разбил экран своего смартфона. Однако ключевое значение в формировании столь скептического отношения отводилось проявлениям окружающей действительности. К большому сожалению, электросамокаты в определённой мере повторяли судьбу каршеринга, иными словами – замечательная идея оборачивалась иногда ужасающими проявлениями. И если катание без шлемов было объяснимо, поскольку в данном случае все риски ложились на водителя, то езда на одном самокате вдвоём по тротуару, заполненному людьми, где-нибудь на Тверской в Москве, Невском или набережной Невы в Петербурге, сопровождаемое пропитанными уверенностью в своей правоте звуковыми сигналами – это было выше моих сил.

Однако сейчас ключевым фактором являлась скорость. С лёгким чувством ненависти к себе и по возможности минимальным образом используя пешеходную зону, мы ехали через центр, постоянно натыкаясь на преграды в виде перекрытых дорог. Потратив в итоге столько же времени, если не больше, чем выбрав такси, мы добрались наконец до кинотеатра, соседствовавшего с Третьяковской галереей.

На начало сеанса мы, разумеется, опоздали. В кино я опаздывал раза два за всю жизнь, отчего проход на свои места наполнил сознание одновременно ощущением неуюта и ироничным восприятием в контексте всей ситуации, соседствующими с лёгкой эйфорией – для себя, как для человека, который ненавидел опаздывать, она объяснялась чувством контроля над временем и обязательствами.

Сожаление об опоздании оправдалось лишь в том смысле, что не удалось увидеть фильм целиком (отчасти закрыл я этот гештальт только спустя пару месяцев, в Твери, на пробежке, слушая часовой подкаст об этой же картине). «Всё, везде и сразу» в некоторые моменты преисполнял восторгом, в некоторые – дарил неудержимый смех. Регулярно возникающий контраст безбашенного ребячества и серьёзных тем несколько смущал, но создавал условия для возникновения эмоциональных качелей, ставших столь редкими после просмотра определённого количества картин. Визуальная составляющая, привлекательная тематика и саунддизайн наряду с саундтреками вызвали настоящее восхищение. Не особенно рискуя ошибиться, я могу назвать проведённые здесь два часа одними из самых приятных в моей жизни.

Госпожа Е. и я, в состоянии, как это зачастую бывает в подобных случаях, затруднённого и неохотного возвращения в реальность, погружённые отчасти в свои мысли, вышли из-под колонн кинотеатра в расположенный по соседству парк.

Настало время прощаться. В последний полный день в Москве мне ещё предстояло увидеться с господином А., с которым мы пару лет делили кров в студенческом общежитии, а также однажды летали в Калининград.

Душевно обнявшись с госпожой Е. и поблагодарив её за проведённое время, я зашагал по направлению к Новокузнецкой – на трамвайную остановку, попутно пролистывая в голове кадры последних дней.

***

В вагон удалось забраться очень вовремя: моросящие местами с неба капли превратились в настоящий ливень, погода сегодня оставалась переменчивой, и ежегодный разгон облаков никак не справлялся с силами природы. Встреча с господином А. была назначена в уже дважды посещённом за эту поездку баре. Размеренно приползший трамвай останавливался метрах в ста от нужного места.

До назначенного времени оставалось ещё около получаса, так что после пары дегустаций я заказал саур и приступил к оперативному поиску жилья ещё на одну ночь.

Господин А. появился, когда я ещё находился в процессе рассмотрения вариантов для ночлега поблизости. На наши лица наползла невольная улыбка, про себя же я отметил чувство искренней радости от встречи. Дальнейший процесс выбора было откровенно сложно осуществлять: нас захватил разговор, начавшийся с жадного получения информации об общих знакомых, с которыми пару лет назад общение проходило гораздо плотнее ввиду общности быта. Удовлетворив отчасти любопытство, выпив ещё по напитку и, в моём случае, определившись наконец с вариантом жилья, мы вышли на лёгкую морось и окрашенную влагой плитку Белгородского проезда. Воздух был наполнен своеобразным, но отчего-то приятным запахом асфальта после дождя, а улица – многочисленными прохожими: идущими куда-то, смеющимися, задумчиво курящими и болтающими обо всём подряд. Дождь не был способен остановить стремление к экзистенциальной красоте.

В выборе локации ночлега я руководствовался исключительно утилитарными соображениями, так что дорога к отелю заняла минут пять: до располагавшегося по соседству Покровского бульвара. Скорость процесса заселения ограничивалась исключительно расторопностью администратора, и уже через десять минут с явно прослеживающимся флёром энтузиазма мы шагали в сторону одного из двориков Большого Спасоглинищевского переулка – последний день поездки настраивал на лёгкий бархоппинг.

Бар с неприметной электронной вывеской, у входа в который стояла пара неоправданно высоких, скамеек жёлтого цвета и другая пара – ещё более высоких столиков, не привлёк бы внимание, если бы не полученная рекомендация (к слову, целесообразность «барной» мебели, из-за своей высоты неудобной вообще всегда, вызывала большие вопросы). Нас встретило крохотное помещение, обилие странных запахов и неприветливый официант. Цены на напитки, по-московски обескураживающие, могли компенсироваться лишь неординарностью содержимого: господин А. заказал настойку на гречке, обладавшую неочевидным цветом малинового киселя. Она обладала именно таким вкусом, какой можно предполагать, и оставила после себя сомнения в целесообразности своего существования.

По возможности растягивая удовольствие, предпочитая свежий воздух, мы минут десять провели на эрзац-веранде, и после обмена впечатлениями двинулись в соседнее заведение, представлявшее собой что-то среднее между мини-баром и магазином крафтового пива. Довольно долгий поиск способа удивить себя закончился на сочетании жасмина и цитруса: уже третий раз за день относительно случайно выбранный напиток превосходил ожидания; что, возможно, говорило просто о хорошем настроении.

Гений вечернего Китай-города направлял наше спонтанное брожение, и минуты сгорали в пламени духа юности, стремящегося усилить и поглотить все доступные эмоции. Маросейка и её старшая сестра – Покровка – бурлили многоцветными огнями, обрывками фраз, смехом, камерными драмами, гротескными проявлениями социального расслоения, ароматами национальных кухонь, деньгами, бедностью, запахом сигарет, женскими слезами, мужской ревностью и обоюдными попытками сублимировать либидо, сохраняя лицо и требуемую долю изящества.

Повинуясь стихийно возникшему желанию, мы зашли в дверь без вывески. Этот руин-бар я посещал лишь однажды, и воспоминания остались достаточно смутные, однако вполне соответствующие нашему внезапному намерению. Здесь господствовала юность и разгильдяйство; молодые, наглые и беспардонные молодые люди, слетающиеся на нереалистично доступный для центра Москвы прайс. Даже господин А., будучи на пару лет младше меня, воспринимал моментально заполнившее все чувства окружение скорее с позиции наблюдателя: пространство было насквозь пропитано принципом carpe diem.

***

Спустя неопределённое время я проводил господина А. до метро, последние поезда которого отправлялись с окраин навстречу своим пунктам назначения. Впереди его ждала поездка под землёй, затем – по асфальту, в соседний город, к своей девушке. Я улыбался, будучи откровенно рад такому развитию событий.

***

Жажда экзистенции была ненасытна, многочисленные события дня лишь способствовали сами себе, пробуждая безумную тягу даже не к запечатлению, но к максимально возможному осуществлению каждого из происходящих моментов: pura vida.

Я вернулся в последний посещённый нами бар. В попытке ухватить как можно больше флюидов жизни – обратился в наблюдение. В одном из углов, за столиком, заметно выделяясь на фоне иных посетителей, сидел мужчина лет пятидесяти, одетый просто, но со вкусом, с аккуратной бородкой и собранными в хвост волосами, и с полуулыбкой общался со своей спутницей. Воображение тут же достроило потенциальный портрет этого персонажа: режиссёр искал здесь вдохновения для будущей картины, и попытка эта явно венчалась успехом. Второстепенная мысль, перекрытая почти полностью гармонией наблюдаемого, всё же поражалась этой гармонии: столь контрастирующий образ не вызывал явного удивления ни у кого из бесконечно смеющихся, радующихся и поглощённых моментом аватаров юности. Бесконечное разнообразие ресторанов, кафе, баров, рюмочных, театров и кинотеатров, картинных галерей, музеев и выставок развёртывалось картой обитания вечно существующих среди людей начал; где-то властвовал Дионис, где-то – Брахма, Бэс или Тэндзин. Кто-то овеществлял своим участием господствующий дух, кто-то – пытался прикоснуться или хотя бы понять его, будучи направляемым иной движущей причиной; кто-то, покинутый своим гением, плыл по инерции или старался собственными силами обрести новый смысл и новую силу. Искры размышляли о том, стоит ли им гореть ярче или скорее потухнуть; ничто не имело смысла и всё имело смысл. Пламя пока ещё горело.