Мост над черной бездной

– Итак?… – спросил он.

– Итак, вчера приезжал Никита, и ему тут же подбросили анонимку! – Она сделала большие глаза.

– И что в этой анонимке?

– В ней написано, что это я убила Артура.

– А кто сказал, что Артур убит? Он же покончил с собой.

– Никита сказал…

Закурив, Элли пообещала:

– Я покажу тебе эту анонимку, она у меня дома.

Сообразив, что от дома Элли он за полчаса доберется до Яны, Седов сел за руль красного «мерседеса», и они с Элли полетели по гладкой и горячей дороге в сторону Курортного.

Видя, что план ее работает, Элли совершенно успокоилась и стала щебетать: зря она плакала – развод практически не отразился на образе ее жизни. Никита подписал с ней договор о намерениях: он планировал оставить ей дом и гарантировал пожизненную выплату алиментов. Условие бывший муж выставил только такое: каждое лето дети должны приезжать к ней, и она должна о них заботиться.

– И для чего ему развод? – слюбопытничал Паша.

– Он женится, – фыркнула Элли. – Его невеста беременна двойняшками.

Седов заметил:

– Плодовит.

Элли плачет

В доме Элли Паша прежде всего осмотрел записку-анонимку и все компьютеры мажоров. «Я знаю, что Элли убила Артура» – таково было содержание кляузнического текста.

Найти нужный файл в памяти одной из машин он особо не рассчитывал: если документ просто набрали в редакторе, распечатали и следом уничтожили – он утерян навсегда, но если его сохранили, а потом переместили в папку «корзина», то шанс оставался. Впрочем, Паша знал, что ничего он не найдет.

Принтеров в личном распоряжении перцевских отпрысков не имелось, но Седов, в свое время организуя виртуальные сражения, наладил сеть внутри дома, и каждый мог направить со своего компьютера текст на печать. Единственный печатающий агрегат стоял в комнате экономки. Паша распечатал для образца набранный им самим текст и сравнил с бумажкой, которую принесла Элли.

Сомнений в том, что оба документа вышли из одного принтера, не было. Доказательством тому служила размазанная вертикальная полоса, свидетельствующая о том, что картридж принтера нуждался в обновлении.

– Анонимку написал кто-то из домашних. Записка начинается со слова «Я». Значит, автор – большой эгоист, – сообщил сыщик, улыбаясь чуть лукаво. – И если ты действительно не убивала, значит, писал еще и отъявленный врунишка. Заявляет, что «знает», а на самом деле не знает ни черта!

– Кто-то из детей?

– Кто-то из врунов и эгоистов.

– Они все вруны и эгоисты, – заключила Элли.

Седов неопределенно развел руками.

– Тебе не о чем волноваться, – сказал он. – Я обещаю, что полиция не обвинит тебя в убийстве Артура. Тем более что позапрошлой ночью мы с тобой вместе были в ресторане, а потом – здесь. Ну, я пойду!

– Нет! – взмолилась Элли. – Не оставляй меня сегодня одну! Дети ночуют у Никиты в его гродинской квартире, у Тамары выходной. Я тут с ума сойду!

Паша, не слушая ее, направился к воротам. Тогда Элли разрыдалась. Она выглядела несчастной и даже старой, чего никогда себе не позволяла, и Пашка, ругая себя последними словами, уступил.

В гостиной он по-хозяйски достал из бара бренди, сигары, вышел во двор и уселся перед бассейном встречать вечер. Элли расположилась на соседнем шезлонге.

– Почему ты столько лет оставалась женой Никиты Перцева? – спросил Паша. – У него было столько женщин, но он с тобой не разводился, почему? И почему сейчас решился на развод?

– А ты разве сам не заметил, что я необыкновенная женщина? – спросила Элли.

– Заметил, – не поддаваясь на ее кокетливый тон, ответил Паша.

– На эту тему, почему мужчины одних женщин бросают, а других – нет, можно книги писать. В моем случае ключевое слово – «равнодушие».

– В смысле?

– Я выходила замуж за Никиту просто потому, что так было лучше. Мне было тридцать, я была в разводе, работала декоратором в Гродинском академическом, получала копейки. От тоски стала пить. Частенько – прямо в театральном буфете, хоть это было и недешево. И вот я, пьяная, сижу с умным видом, чтобы не казаться самой себе жалкой, а тут подходит мужчина и говорит: хватит вам пить, лучше родите-ка мне дочку!

Она рассмеялась, то ли язвительно, то ли жалобно.

– А я его послала! Иди, говорю, отсюда. Сам себе дочку рожай! Но он не обиделся, а присел рядом, стал объяснять: «Да я серьезно, собираюсь жениться, нечего смеяться.» Проводил домой, взял номер телефона, позвонил на следующий день…

Элли поправила локон над ушком, улыбнулась, глядя в окно.

– Никита – это не человек, а паровоз, локомотив. Остановить его, если ему чего-то надо, невозможно. Он возьмет свое. Не мытьем, так катаньем. И в итоге – я вышла за него замуж! Я даже пить бросила. Временно… Родилась Наташка. Мы жили вполне нормально, денег с каждым днем становилось все больше, уехали в Москву. Я знала, что у него были женщины, знала даже, что есть и внебрачные дети, но какое мне до них дело?!

– Но сейчас-то он хочет развода!

– Никита стареет, – небрежно пожала плечами Элли, будто такие вещи, как старость, к ней отношения иметь не могли. – Ему нужна рядом женщина, которая бы о нем позаботилась. Он знает, что я к нему равнодушна, что мне будет противна его старость, несмотря на все мое к нему уважение и благодарность. А молоденькая телочка из простой семьи, полужена-полуприслуга – самое то. И двойняшки – для Никиты это сильный аргумент!

Они сидели у бассейна до ночи. Седову наконец-то за последние дни удалось достичь нирваны – алкоголь подействовал, затуманил мысли, сделал мир добрее.

Элли перебралась к нему на шезлонг, пристроилась рядом – теплая и удобная для обхвата одной рукой. Она положила ноги на Пашино бедро, склонила голову ему на ключицу.

Указав рукой в звездное небо, сказала:

– Мне страшно из-за того, как они на меня смотрят.

Седов обнял ее крепче. Засыпая, он почему-то подумал о том, что вот так же в небо смотрел мертвый Артур с моста…

Пью за любовь мою!

Утром Пашку разбудил автомобильный сигнал. Элли, вопреки своим традициям, еще спала. Ближе к утру Паша перенес ее в постель, сам не раздеваясь бухнулся рядом.

Не выдержав резких звуков, Седов встал с кровати, вышел из дома и направился к воротам. Выглянув в калитку, увидел огромный черный микроавтобус, возле которого стоял высокий старик. Вид у старика был сердитый, и Седов угадал в нем человека-паровоза из вчерашнего рассказа Элли.

В окнах микроавтобуса виднелись хорошо знакомые лица мажоров, слышались их возмущенные голоса – резкие девичьи и басистые мальчишечьи.

– Павел Петрович, открой нам! – завопила Наталья, увидев мамину секс-игрушку.