Обычно я просыпаюсь к началу новостей, но не в этот раз.
Я уснул и мне приснился известный козлобородый певец в бандане и цветных очочках, дребезжащим голосом выблеивающий «Россия священная наша держава» под музыку льющуюся из динамиков. А потом он заткнулся взглянул на меня и сказал что-то очень важное.
Я распахнул глаза под бубнежку утренних новостей и начисто забыл эту фразу.
Ну и потом закрутилось-завертелось. Дела, взрослая жизнь и прочая бытовуха.
Сходил на рынок за смесителем. Старый проржавел настолько, что проще сменить, чем в сотый раз перечитывать.
А потом на треню.
Треня это хорошо.
Мозги прочищает лучше всего остального.
Спортзал. Лето. Жара. Множество мужских и женских тел, растянуты на тренажерах как на дыбах, мучительно исторгающие тонны пота, и нескромные с точки зрения окружающих стоны.
Потом – бассейн. Затхлый влажный воздух голубой хлорированной лагуны, сморщенные пятки проплывающей мимо пенсионерки, все это одновременно раздражало и успокаивало.
После я окунулся в раскаленный воздух улицы, поправил набитый шмотками рюкзак, из которого хромированным хоботом торчал душевой шланг. Купил его вместе со смесителем, просто не мог упустить скидку. Вдохнул городскую пыль, закашлялся и зашагал к трамвайной остановке.
Тень от навеса хоть немного спасает от проникающей всюду жары.
Я сидел и ждал. Кажется, если бы рядом приземлился агент Купер со своей отстранено-благостной улыбкой, я бы заметил его краем глаза, мы бы кивнули друг-другу и продолжили сидеть неподвижно.
В сигаретном киоске вещало радио, облезлая трехцветная кошка сидела в теньке и увлеченно трепала хворостину рогоза, чуть поодаль общалось на своем языке южно-загорелое семейство. Я просто был.
А рядом сидел воображаемый агент Купер.
Дейл Купер слегка качнул головой будто бы говоря, что трамвай скоро подойдет, встал, попрощался, поправил пиджак и растворился.
Рельсы напряженно загудели.
Полупустой.
Я забрался по ступенькам и уселся у окна. Рядом со мной плюхнулся Двенадцатый доктор, поймал мой взгляд, растянул губы в улыбке, которая могла бы означать что угодно, одеревенел лицом и тоже уставился в окно.
Считается, что воображаемые друзья должны появляться в раннем детстве и исчезать в юности. В моем случае– все наоборот.
Я не псих. Я знаю, что – они плод моего воображения. Часть меня. Фрейд называл такое снами наяву.
Ладно, давай по порядку, первый воображаемый друг появился у меня лет в двенадцать, это был Аллан Куотермейн.
Летние каникулы, в них время как ирис кис-кис тягучее, и все никак не хочет заканчиваться. В память врезался желтый песок футбольной площадки, где мы с ребятами ловили стрекоз и огромных зеленых жуков с блестящими спинками.
Тогда я начал читать Хаггарда.
Мне представлялось, что старый Аллан – единственный, кому есть что мне рассказать.
Это с ним я делился планами побега из дома, завоевания мира и сердца соседки-старшеклассницы, придуманными и настоящими приключениями. Он сидел у собственноручно разведенного костра, кивал седой головой, и слушал. Иногда глубокомысленно вздыхал и говорил «хм…».
Потом появился Гэндальф из фильма и Конан Дойловский Шерлок.
Сейчас в моей голове их трое БиБиСишный кудряшка всех ненавидит стреляет в стену, Холмс-Ливанов белой рубашке злословит и корпит над очередным экспериментом, а мой личный, внутренний Шерлок ругает их обоих идиотами и беззлобно по-английски приподнимает бровь, набивая трубку.
Они втроем курят за меня. Я – давно бросил.
В комнате где дымят целых три Шерлока Ватсону нет места.
Джон Ватсон – скромный небогатый военный врач. Просто одинокий человек, который при виде дерьма и крови особенным образом складывает губы, резко выдыхает, на секунду прикрывая глаза, а после закатывает рукава, надевает резиновые перчатки и берется за работу.
За любую, пусть даже самую грязную.
Стойкий оловянный солдатик, который до соплей пьет с полковником Мораном, на чем свет костерит британское правительство и прочее мироустройство.
Еще у меня есть комната людей икс. Осталась от юношеского увлечения комиксами. Росомаха, доктор Ксавье, Магнето, Феникс, Икс двадцать три. Уж кто-кто, а эти ребята точно знают что и физическую и душевную боль можно обратить во благо.
Росомаха и старый боксер Роки отправлялись со мной на пробежки.
Ксавье и Магнето – помогали с математикой и шахматами.
К Гэндальфу я приходил с философскими вопросами.
Просыпался ночью осознавая весь ужас собственной смертности, и шел к нему.
Он говорил, что да, жизнь конечна, что даже если ты белый маг, не всегда знаешь что там за краем, а еще он говорил, что смерть – последнее и самое загадочное путешествие.
Я верил ему.
Я почти ее не боюсь.
Двенадцатый улыбается и спрашивает.
– Едешь к Сереге?
Я отвечаю. Мысленно конечно. Что я дурак, сам с собой в трамвае разговаривать?
– Yes, sir!
– Не сэр, а доктор. The доктор.
– Yes, sir. Doctor, sir. Боже, какая лажа у меня в голове, доктор. Выпиши мне что-нибудь, чтобы прошло.
– Красную или синюю?
– Может сыграешь?
Двенадцатый жмет плечами, достает из-за спины гитару и наигрывает соло. Струны послушно дрожат. Умелые сухие пальцы держатся за гриф. Я прикрываю глаза, вслушиваясь в мелодию, звучащую в голове. Nothing else matters. Чуть не пропустил остановку.