Катенька

– Опять что-то не так? На кого вы смотрите? – недоумённо спросила Пенелопа.

Пьер на мгновение отвлёкся, и видение исчезло.

– Продолжаем! – крикнул Пьер. – Сначала эту сцену! Ну же, шевелитесь! – он говорил, но сам не слышал себя. Его сознание было где-то далеко, блуждало в поисках Колетт. Опомнившись на последнем действии, он вовсе разозлился.

– Нет! Я не верю вам! – взорвался Пьер и ринулся к сцене. – Луиза, невозможно играть страдающую, влюблённую, кроткую Колетт с таким равнодушием! Скажите, Луиза, вы когда-нибудь любили, да так, что были готовы на всё, даже отдать жизнь за возлюбленного?!

Он всмотрелся в её пустые зелёные глаза.

– Вам всегда нравилась моя игра, – она подошла к нему, поправляя рыжие волосы, и словно не понимала, о чём он говорит.

– Не в этот раз. Я вложил в театр слишком многое! Потратил годы, чтобы сделать из вас, площадных кривляк, актёров театра. И вот, когда, наконец, «Красная драма» может стать известной, вы как улитки ползаете по сцене. Я не позволю всему провалиться из-за вашей бездушной игры!

– Как вы можете так говорить! – возмутилась она.

– Как владелец этого театра, и больше скажу, вам нужно переродиться, чтобы я поверил, что вы – Колетт.

Он глубоко вздохнул, пытаясь остановить волну нахлынувших эмоций.

– Думайте, а пока я приостанавливаю репетиции спектакля. Но это не значит, что у вас больше не будет работы! – добавил Пьер, заметив кислую физиономию Констана. – Приближаются рождественские праздники. Будет объявлено множество вечеров, и мы обязаны откликнуться на любое предложение. Наша задача – заработать и развлечь светский круг. Всё ясно? Продолжайте готовить праздничную программу. Напоминаю: Жанет и Констан, вы мимы. Пенелопа и Луиза, вы поёте в двух танцах, перед обеденным перерывом. Все остальные, надеюсь, не забыли о своих ролях? – после этих слов Дюруа развернулся и вышел, оставив труппу осмысливать его слова.

Он шёл по серой узкой улице, ослеплённый откровением. Холодная Луиза не сможет показать образ несчастной Колетт. Но и Пенелопа с её пухлыми формами, и Жанетт, больше похожая на мужчину, тоже не подходят на эту роль. Искать нового человека оставалось мало времени. Но он готов рискнуть, ведь не случайно Колетт сегодня пришла к нему. Это был знак!

Глава 5

Две недели Катя и Константин Романович провели в дороге, преодолев половину пути до новой республиканской Франции. На ночь они останавливались в постоялых дворах, но на днях погостили у знакомых Константина Романовича в Польше – милых людей. Польша оказалась страной солнечной и тёплой по сравнению с Россией.

Катя узнавала нового барина, и мысли о дальнейшей судьбе не терзали её так уж сильно. Она верила, что вся семья Константина Романовича такая же благородная, как и он. Но проситься назад на Смоленщину всё не решалась, опасаясь такой дерзостью оскорбить Константина Романовича. Ведь тогда ей точно не вернуться в родные края к любимому Гле. Не навестить могилку, не поговорить с ним, не прочесть новую книгу. Просыпаясь утром, Катя уже не радовалась новому дню. Её мысли занимало лишь это желание, что, как беспокойный червяк, поселившийся в душе, грызло от самого пробуждения до глубокой ночи, затихая только во сне.

Карета резко остановилась. Константин Романович вышел разобраться, в чём дело, ведь до следующей остановки ещё половина дня. Катя высунулась в открытую дверцу кареты. Вдали едва виднелись крохотные крыши домов. Польша оставалась позади, а её города, казавшиеся необъятными, теперь выглядели хлебными крошками на горизонте.

– Почему остановились? – спросил Константин Романович у кучера.

– Барин, впереди старый мост. Боюсь, не выдержит, лучше в объезд податься, – ответил тот.

– Не успеем. Ночевать в поле придётся, околеем. Езжай здесь, авось проскочим, – велел Константин Романович и вернулся внутрь.

Карета дёрнулась и, покачиваясь, направилась дальше. Что-то хрустнуло под колёсами, лошади беспокойно заржали, но ничего страшного не случилось. Скрипело старое дерево. И вдруг, карета накренилась набок. Дверца раскрылась, явив каменистое дно быстрой мелкой реки.

– Константин Романович, навалитесь на эту сторону, – выкрикнула Катя, поддаваясь инстинкту. Сердце замерло. Она не хотела умирать, здесь, вот так.

Они вместе привалились к противоположной стене кареты, не давая ей опрокинуться. Кучер гнал лошадей. Карета, кренясь и качаясь, вырвалась из пролома и понеслась вперёд, к спасительному берегу. Выбравшись, они остановились. Все долго молчали, переводя дыхание.

Константин Романович смотрел на Катю, не отрывая глаз. И, наконец, прервал тяжёлую тишину:

– Откуда ты знала, что мы сможем её перевесить?

– Я не знала, – просто ответила Катя. – Я не хотела умирать на чужбине.

– Так скучаешь по дому? – задумчиво спросил он.

– Да, очень. Вся жизнь моя осталась там, на булгаринском погосте. Там моё место.

– Кажется, теперь я тебя понимаю, – сказал он, глядя в окно, – мои дипломатические и государственные дела в Париже завершатся весной, я намерен просить отставки у государя и с семьёй вернуться в Смоленскую губернию. Больше десяти лет службы вымотали, думаю, я достаточно отдал родине. Так что, Катя, через полгода ты вернёшься. Конечно, не в Булгаринку, но от моего имения до них за час дойти можно, не то, что от Парижа.

Счастье затопило её, что и вдохнуть стало тяжело, и слёзы полились. Тот вопрос, который она так боялась задать, вдруг сам решился. Она вернётся к Гле! Константин Романович ничего не говорил, не мешал ей плакать. Наконец Катя глубоко вдохнула, этот воздух показался ей другим. Теперь Катя знала, что есть чего ждать и ради чего жить.

– Хотите я вам почитаю? У меня с собой Шекспир «Ромео и Джульетта», – предложила она. Две книги, что были у барина, они прочли дважды.

– Читай, – улыбнувшись, сказал Константин Романович.

Глава 6

– Как выматывают эти барские приёмы! Съехались все соседи. Вороновы с детьми: Ваней и Натали. Она такая милая пухленькая малышка. А Константин Романович не отходит от своего сына Сашеньки, – не замолкая, балаболила Галька, ожидая горячее.

– Хватит языками трепать. Нужно как следует всех накормить. Вроде получилось всё вкусно и красиво, да, Катька?

– Да, тётушка Аглая, – натирая последнюю тарелку, ответила Катя.

– Десерты подготовили, холодные закуски отдали. Мясо, рыба с пылу жару. Галька, что стоишь? Неси, пока не остыло! – рявкнула Аглая. – А тебя, малая, до вечера отпускаю. Иди читай свои французские романы, только не попадайся гостям и барыне на глаза. Но сначала поешь, а то иссохла вся, с этой наукой.

Она налила в миску наваристой похлёбки, поставила на стол и ломоть хлеба рядом положила.

– Вот, сдались тебе эти знания. Где применять будешь? Тут-то они навряд ли понадобятся, – хихикнула Аглая.

– Почему же? – шустро орудуя ложкой, спросила Катя. Хоть и сама задумывалась об этом. – Образованность – это же, наоборот, очень полезно. Разве много знать – это преступление?

Кате нравилось заниматься французским, иногда она забывала, что находится под чужой властью. Именно умение читать и писать, мыслить по-иному позволяли ей чувствовать себя собой. Читая очередную книгу, становиться чем-то большим, нежели обычная крепостная девчонка. Катя взглянула на Аглаю и увидела её растерянность и жалость, поэтому добавила, чтобы избавить тётушку от лишних переживаний:

– Может, я как нянюшка буду, детишек учить, – но на самом деле мечтала она быть рукодельницей, да вслух сказать это боялась. Тут ведь талант надобен, а вдруг у неё его и нет?

– Чьих детей нянькать собралась? – спросила Аглая. – Глеба Фёдоровича? Вы вон, друг за другом хвостом. Сейчас вам по десятке, ещё чуть подрастёте, поймёте. Начнут к нему невесты свататься, авось найдут барину утончённую аристократку. Да хоть эту Натали Воронову. Поженятся, детей нарожают, а ты и не удел будешь. Ох, намучается твоя душа, лучше сейчас с ровней своей сдружись, а от барина подальше держись, коль хочешь как нянюшка стать. Сейчас самое время верный путь в жизни выбрать.

Катя ничего не ответила, хоть умом и понимала, Аглая права, а сердцем чуяла, что идёт верной дорогой. Пусть это в будущем принесёт ей несчастье, значит, так нужно. Но сейчас она ни от чего не хотела отказываться: ни от науки, ни от Глеба Фёдоровича.

Нянюшка всегда повторяла, что даёт ей всё, чем богата. А Глеб Фёдорович единственный, кто понимал Катю и восхищался тем же, что и она. И самое важное: Катя для него вовсе не сирота и не крепостная, а просто человек. Барин её успокаивал так: «Кто такая сирота? Это ведь одинокий человек, а ты не одинокая, рядом с тобой я и всегда буду!»

– Спасибо за обед, всё очень вкусно, – поблагодарила она, убрала за собой и вышла из кухни. Гости наполняли дом, и он гудел как улей. Катя пошла в свою коморку, решая, как провести свободное время. Тайное место у реки не выходило у неё из головы. Несмотря на ясный день в их с нянюшкой комнате, как обычно, было сумрачно. Ей хотелось скорее оказаться с книгой у одинокого дерева, послушать шёпот реки и окунуться в строки очередного романа.

В комнату вошла нянюшка. Показалась очень взволнованной. Варвара Евгеньевна крутила в руках лоскут, на котором Катя недавно вышивала.

– Катенька, Ольга Дмитриевна просто в восторге от твоей работы.

– Правда?

– Помнишь, я обещала тебе сюрприз, – с загадочной улыбкой продолжила нянюшка, – так вот, со следующего месяца будешь ты служить в светёлке – обучаться рукоделию.

– Спасибо! – Катя кинулась её обнимать, не веря ушам. Вот и сбылась одна мечта. Так почему бы и другим не сбыться?