Лучший возраст для смерти

Бегун почувствовал, как начинают гудеть ноги и внутри походных ботинок словно угли разгораются – так пекло стопы.

Место было знакомое. За невысоким кустарником должна была открыться поляна, обширная, поросшая низкой цепкой травой. На ней и надо останавливаться: достаточно далеко от Болота и достаточно далеко от леса, откуда тоже можно было ждать неприятностей.

Охотники шли впереди и сзади Вождей, и когда Кыш споткнулся, он буквально упал Бегуну под ноги. Упал ничком, сразу же вскочил, опираясь на колено, и снова упал, на этот раз на бок. Бегун рассмотрел выражение безграничного удивления на его круглом лице.

Рядом с упавшим сразу оказались несколько челов, подхватили его под руки…

– Стоять! – приказал челам Облом из-за плеча Бегуна. – Кыш, посмотри на меня! Кыш! Прошу, посмотри!

Кыш поднял на вождя взгляд, по-прежнему непонимающий, растерянный, и Бегун увидел, как едва заметно течет его лицо. Казалось, что круглая румяная физиономия Кыша не состоит из плоти, а вылеплена из воска, тающего в потоке горячего воздуха, оплывающего, теряющего форму.

– О, черт! – выдохнул Облом, шагнув вперед. Голос у него задрожал.

Можно было ругаться, можно было молиться, но помочь Кышу было невозможно. Когда за человеком приходит Беспощадный, ему ничем нельзя помочь. Разве что пристрелить.

– Это все, бро? – спросил Кыш у Облома заплетающимся языком. – Это он?

Облом кивнул.

Кыш был ему не чужой. У них была одна мать.

Пока охотники несли Кыша к месту привала, Облом шел рядом и держал брата за руку. Лицо у него было растерянное. Он явно не знал, как себя вести. Вождь должен быть крут, он не должен ни сочувствовать, не переживать. Он – Вождь, остальные должны слушаться и служить ему! Но даже не знавший жалости Облом почувствовал нечто похожее на грусть и страх.

Пришедший за его старшим братом заглянул к нему в душу (если это, конечно, была душа) своим мертвенным, равнодушным взглядом и дохнул в лицо ледяным, колким предчувствием смерти.

Охотники тоже притихли.

Приход Беспощадного пугал челов, напоминая, что завтра, послезавтра или через неделю…

А может, через месяц или через минуту…

Пугала не смерть от болезни, ранения, ножа соплеменника или пули вождя, не гибель на охоте – к такому челы привыкали с первых дней жизни и были готовы встретить в любой момент.

Пугал именно Беспощадный – совершенно предсказуемый и неизбежный.

К нему невозможно было привыкнуть, потому что он каждый миг напоминал о себе – погребальными кострами, мертвыми телами в заброшенных домах, трупами в болотах, разваленными городами, заросшими шоссе, язвами разрушенных заводов. Мир вокруг был напоминанием о его могуществе. Это был его мир, люди всего лишь служили пищей всесильному. Как выпущенная из лука стрела всегда найдет куда вонзиться, так Беспощадный приходит к челу или герле в тот момент, когда те еще полны сил и жизни, чтобы выпить их до дна.

Бегун много раз видел, как Беспощадный высасывает свою жертву. Он даже помнил, как тот убивал его мать – память почему-то сохранила именно этот момент из воспоминаний бэбика. Потом он много раз видел подобное.

Сейчас Беспощадный возьмется за дело всерьез.

Через четверть часа вместо Кыша на каремате будет лежать мужчина средних лет. Его будет корежить и крутить, он будет гореть в лихорадке, тело будет проживать годы за минуты. Лицо покроется морщинами, седина выкрасит голову и тут же слезет, оставив за собой голую шелушащуюся кожу. Суставы на руках и ногах распухнут, пальцы скрючит, ногти станут желтыми и бугристыми, потускнеют слезящиеся от жара глаза, начнут вываливаться зубы, темные пятна побегут по коже, мышцы высохнут…

Через три четверти часа старик, недавно бывший Кышем, забьется в агонии и засипит, как пробитый мех. Истрепанное сердце будет тщетно стучать изнутри в частокол из хрупких ребер, легкие заполнятся мутноватой жидкостью, дыхание захлебнется в ней, утонет, и дряхлая развалина забулькает, как газ, выходящий из болотной жижи…

И умрет.

От этого нет спасения.

Что бы ты ни делал, Беспощадный придет за тобой и сожрет твою молодость, зрелость, старость и превратит тебя в мумию за три четверти часа после того, как отсчитает восемнадцать зим.

Три четверти часа на всю жизнь от восемнадцати до смерти, которую ты проведешь в горячечном бреду…

Погребальный костер они сложили уже в полной темноте, чтобы дым не был виден за много миль. Деревья, даже сухие, отсырели от близости болота, ветки разгорались плохо, но потом пламя разгулялось, пожирая тело, едва видимое в хороводе из искр и языках оранжево-синего огня.

Ночь Бегун провел беспокойно. Он прислушивался к своему телу, засыпал, и вскакивал с бьющимся сердцем – ему снилось, что…

В общем, неважно.

Ему до встречи с Беспощадным оставался год. А если Книжник не врал, то больше. Гораздо больше. Он вспоминал об этом и снова проваливался в сон.

А Облом сидел у мерцающих углей до самого рассвета.

* * *

Эва оказалась маленькой темноволосой герлой с живыми глазами, двумя рядами порченных зубов и сильно беременной. Несмотря на солидный срок, она бегала по дому проворно, переваливаясь, как раскормленная утка. Тут же, в огромной комнате, объединявшей кухню, гостиную и спальню, возились их с Томом бэбики – трехлетний мальчик (возраст Книжник определил по отметкам на предплечье) и девочка, еще не разменявшая вторую зиму. Дети были очень похожи на мать – такие же темноволосые, круглоголовые и шустрые.

Глядя на то, как носятся по полу неугомонные бэбики, Книжник не мог понять, когда Эва успевает заниматься немаленьким фармерским хозяйством.

Нельзя сказать, что Эва была рада гостям, но внешне она старалась неприязни не проявлять. Подала на стол горячую похлебку, томившуюся в печи в ожидании прихода хозяина, нарезала ломтями вкуснейший хлеб, поставила перед гостями соль и зелень, тушенного кролика и несколько вареных вкрутую куриных яиц. Немного подумав, достала из шкафчика бутылку с самодельным виски.

Тему побега Белки и Книжника из Парка тщательно обходили. Том не хотел знать лишнего – люди пришли, люди ушли, а ему еще здесь жить.

Один из главных принципов фармеров – не поддерживать никого, кроме своих, не участвовать ни в каких войнах, кроме как за своих, – нарушать их было себе дороже. У Тима сложилось впечатление, что во время ужина хозяин несколько раз пожалел, что впустил беглецов в свою крепость, да и Эва явно не светилась радостью.

Книжник мог понять их беспокойство.

По дороге Белка рассказала ему, что Тому и Эве оставалось не более двух лет для того, чтобы подрастить детей и родить еще хотя бы одного. За год до прихода Беспощадного бэбиков надо будет отвезти на Большую Ферму, где их воспитанием и безопасностью займутся те, кого назначил Совет. А вместе с Томом и Эвой домой вернутся двое кидов подходящего возраста, которых положено обучить ведению хозяйства. Они и унаследуют ферму, после того как…

В общем, все начнется сначала.

Все расписано, все спланировано, все понятно. И нет резона гибнуть от рук разъяренных парковых только потому, что рыжая герла по имени Белка, непонятная, кстати, герла, нарушившая Закон своего племени, когда-то приходила к тебе менять ништяки на еду.

Зато дети с большим интересом рассматривали чужаков, а когда из капюшона худи гостьи выскочила ручная белка, то бэбики отталкивая друг друга, лезли к девушке на колени. Зверек совершенно их не боялся, грыз угощение, явно наслаждаясь семенами подсолнечника, которые насыпала перед ним Эва.

Поели с удовольствием, жадно и быстро, выпили немного, но и от этого «немного» вымотанного Тима повело и начало клонить в сон. К счастью, хмель быстро прошел, наверное, потому, что похлебка была жирной. Ему было хорошо в этом доме. Похоже, это был первый дом в его жизни. Не укрытие, где спят или пережидают опасность, а место, где пахнет уютом, хорошей едой, растопленной печью, свежим деревом от мебели и лепешками из ржаной муки. В Парке нигде так не пахло. Даже на кухне.

Книжник тряхнул головой, потер кулаками воспаленные от недосыпа глаза и широко зевнул, едва не выломав челюсть.

– Что? Сморило? – спросил Том, ухмыляясь. – Давай-ка еще по стаканчику!

И они выпили.

От этого дополнительного стаканчика Книжник как-то сразу протрезвел и расхотел спать, а Том – наоборот.

Эва увела детей в дальний угол – укладывать спать. Стало ясно, что и гостям пора отправляться на боковую.

– Пошли, – сказал хозяин, вставая, глаза у него слипались. – Устроитесь в старом амбаре. Я там давно зерна не держу, зато трава есть скошенная, так что будет мягко. Утром Эва вас накормит, даст еды на дорогу – и в добрый путь! Как мы договорились, Белка. Я вас не видел, вы меня не видели. Живите вечно, дорогие гости!