Остаться в живых…

– Не волнуйся, – сказал Ельцов. – За те бабки, что мы можем отхватить, я не только рыбу – водоросли жрать буду!

– Сухари, пищевые концентраты, соль, сахар, специи у нас есть. Воды еще в достатке, и в бухте есть источник. Чай, кофе, консервы… – перечислил Губатый. – Вот как у вас сигаретами – не знаю…

– Меньше будем курить, – отрезала Ленка. – Я за то, чтобы оставаться, без заходов в порт.

– Логично, – поддержал ее Пименов. – Пока нам везло с погодой, но в конце августа могут быть шторма.

Ельцов кивнул.

– Я тоже – за.

– Тогда решено, – произнес Пименов поднимаясь. – Олег, займись рыбалкой. Самодур в рундучке, на юте. Налови мелочи на уху. Мы с Леной отметим на GPS зону поиска и промеряем глубины. Потом я погружусь для пробы.

– Оставляете меня дежурным по камбузу? – сказал Ельцов дружелюбно. – Я, как рыбак – не очень…

– Ты и как аквалангист не очень, – съехидничала Изотова. – Так что давай – лови рыбу.

Прозвучало это грубовато, но вместо Изотовой, почему-то, неловкость почувствовал Губатый. Наверное, из-за свойственного всем мужикам чувства солидарности. Чувство это было только от сердца, а потому глупым. Достоин или недостоин брат по полу заступничества – в такие моменты почему-то не волновало.

– Ладно. Ты попробуй, потренируйся, всему можно научиться. А я вечером нырну, поохочусь. Завтра поставим снасть на катрана. А то осточертело консервы жрать, а мясо в морозилке – все-таки не свежая рыбка.

Ельцов кивнул и побрел к рундуку на корме за снастью. Выглядел он точь-в-точь, как ослик Иа – для полного соответствия не хватало только хвоста с бантиком и грустно свисающих ушей. Впрочем, все это легко можно было представить.

А Изотова, в облегающей футболке и своих излюбленных красных трусиках исчезающего размера, уже волокла к лодке заправленные баллоны с воздухом. Мышцы под гладкой кожей кофейного цвета вздувались и перекатывались, выступивший пот придавал телу легкий блеск, а запах, который уловили ноздри Губатого, когда она прошла мимо него, практически коснувшись плечом, был сладок и приятен. Так пахнет только тело женщины, которую ты хочешь.

Он зашел в рубку за регулятором и консолью – это оборудование он в прокат не сдавал. Это было его, собственное, купленное у моряков с танкера «Бургас», естественно провезенное контрабандой – новое, «Scuba Pro»[12 - «Scuba Pro» – марка профессионального оборудования и компьютерной консоли для погружений.] практически последней модели. Для Ленки он захватил облюбованный ею комплект – из прокатных, но вполне приличный, не затертый и не обслюнявленный до неузнаваемости..

– Костюмы брать? – спросила Изотова, заглядывая в рубку.

Губатый кивнул головой.

Вода была теплой – градуса 24 у поверхности, если не врал температурный датчик. Глубже, естественно, было холоднее, и надо было одеваться. На глубины ниже 10 метров он опускаться не планировал, а если и понадобится – то только в одиночку. Но здесь не Египет – и на десяти метрах можно окоченеть. И для работы – а она, в основном, будет завтра, после промеров и подготовки, после того, как он нанесет координаты на карту и разобьет участок на квадраты – костюмы придется надеть.

Солнце уже перевалило зенит, когда они отметили на GPS основные точки, ограничивающие участок поиска. С одной стороны он заканчивался длинной каменной грядой из крупных, как слябы, валунов, начинавшейся у самой банки и уходившей на северо-запад, в неизвестные морские глубины.

А глубины притаились тут же: сразу за валунами – здесь эхолот показывал от семи с небольшим метров до добрых пятидесяти. А свал, с которого ползла вниз гряда, тянулся метров на триста – триста пятьдесят в море, аж до глубины в шестьдесят два метра.

Вообще, мест с такими ямами на участке было три – замучаешься нырять. И только северо-востока тянулось уже обследованное ровное каменное дно, усыпанное крупной, серо-белой галькой, на котором можно было разгуливать, как по бульвару, и дырчатая банка в середине бухты, на которой можно было купаться, ловить рыбу, загорать на крупных мшистых валунах, торчащих из воды, и ничего не разыскивать.

На этом приятности заканчивались. А начинались суровые будни кладоискателей, которые во всех странах считаются людьми, может быть, и не без изюминки в характере, но явно без царя в голове.

Треть участка, на котором могла затонуть «Нота», и который Губатый вчера так легко очертил на карте, лежала на глубинах от 20 до 40 метров , треть на пару десятков метров глубже, а еще треть была сравнительно мелководной.

Естественно, на мелководье ловить было нечего – разве что крупного лупоглазого бычка, кефальку и стайки осторожной «султанки». Самое интересное располагалось там, где прозрачная вода, только что осветленная ярким солнцем до полной бесцветности, как блондинка пергидролем, вдруг приобретала густой синий оттенок, становилась холодной и недружелюбной. Или еще ниже, в темных провалах, из которых взлетали к свету серебристые веретена «лобанов»[13 - «Лобан» (жарг.) – морская кефаль.].

Неутешительная, надо сказать, получалась картина. Хороший, укомплектованный экипажем водолазный бот, судно технической поддержки со всеми этими новомодными примочками – сонары, радары, автоматические телекамеры плюс три недели времени, – и на дне не осталось бы даже ржавой банки, которая не была бы нанесена на карту. А с его, с позволения сказать, экипажем…

Кусто обрыдался бы…

М-да… Задачка, однако. Это ж какую удачу надо иметь, просто несказанную… А если море разыграется? Об этом и думать не хотелось. Хотя – было бы не так обидно. В шторм и туристов не повозишь, и дайверы бухают в гостинице, как обычные курортники – прибыли никакой, одни огорчения, но зато у всех. А что может радовать теряющего деньги бизнесмена? Естественно, несчастья конкурентов!

К двум часам, когда солнце палило, словно в Эль-Рияде, и, казалось, еще чуть-чуть, и пластик на бортах лодки пойдет пузырями, на карту легла достаточно частая координатная сетка, охватившая половину вод бухты и изрядную часть акватории за ее пределами. Изотова за все время работы «подколола» его только пару раз – ей было не до того. Она писала на планшете цифры, как образцовый секретарь, и Пименов с невольным уважением отметил, что работать она таки умеет – не отвлекаясь на личное и мелочи. И, в общем-то, все эти пять дней так и работала. А что подразнивала… Ну, так это чисто женское, от обиды, что не набросился, когда предлагали, и еще – от сознания собственной привлекательности.

Когда они перебирались с «надувнушки» на борт «Тайны» Пименов обратил внимание, что солнце сожгло Ленки колени – пусть не сильно, все-таки загар на коже уже был, да и тетрадкой она прикрывалась, но, все-таки, достаточно, чтобы к вечеру гарантированно иметь неприятные ощущения. Август в этих краях был жестоким месяцем. Дожди – так дожди. Ветер – так ветер. Солнце – так солнце.

Губатый посмотрел на термометр – тридцать четыре в тени. На солнце было за сорок, просто они, раскатывая с ветерком по воде, этого не чувствовали.

– Болит? – спросил он, заметив, что Ленка рассматривает собственные красные коленки.

– Пока нет. Да, ладно… У меня крем есть, намажу… Во, блин, точно, как печеная картошка! Эй, рыбачок! Как там дела? – крикнула она, обращаясь к Ельцову. – Мы сегодня голодаем? Или есть что-нибудь?

Олег ловил рыбу с борта, укрывшись в тени надстройки – тут даже было прохладно, если сравнивать с солнечной стороной, разумеется. В ведре плавало десятка два ставридок, несколько несъедобных «зеленух» и две «барабульки».

Глаза у Ельцова пылали гордостью – прямо-таки добытчик, охотник на мамонтов. Пименов не стал его разочаровывать – чем бы дитя ни тешилось, лишь бы на водку не просило. Тем более что на рыбный суп содержимого ведра хватало вполне.

– Отлично, – похвалил он Олега, вылавливая в ведре и отправляя за борт «зеленушек» – всех, кроме одной, необходимой для наживки. – Просто молодчина. Еще полчасика – и мы такой обед «зафигачим»! Ты вот ее нарежь, пожалуйста, на кусочки, – он сунул Ельцову в руки скользкое рыбье тельце, – а я мигом…

Он помог Изотовой поставить баллоны в гнезда возле компрессора, окунулся, прыгнув с кормы в теплую, но все-таки освежающую воду, проплыл резво метров тридцать, вернулся, уже не торопясь, размеренными «саженками» и вскарабкался на борт по короткому штормтрапу.

Пока он вытирался, Изотова рассматривала его, дымя очередной сигаретой.

Губатый стеснялся своих шрамов, но от ее насмешливого и одновременно жадного взгляда, стеснение куда-то делось. Хочется смотреть – пусть себе смотрит. Если не считать нескольких рубцов и множества мелких засечек, оставленных катастрофой, тело у Пименова было совсем даже ничего. Да, ростом он не вышел, но и не коротышка – так, середнячок. Ноги кривые – так для мужчины это достоинство, особенно для моряка – на кривых ногах во время качки сподручнее. Кто в море ходил – тот знает. Зато – ни грамма жира, загар очень темного цвета – такой дают только морские ветра и солнце за многие месяцы, крепкие мышцы, привыкшие к труду. А шрамы… Что шрамы? Куда от них денешься?

От соленой воды волосы у Пименова стали жесткими и «засахарились» – он потер их полотенцем, и, покачав головой, принял решение редкую растительность сбрить напрочь, прямо сегодня, до вечера. Пока – до конца сезона, а там – видно будет.

– Да, Леша, – протянула Ленка с улыбочкой, – в сравнении с Кузей, так ты у нас просто Аполлон.

– Бельведерский, – отозвался Пименов. – Брось, Изотова. Твоего Ельцова на месяц в море – сама его не узнаешь. Вот увидишь, окрепнет, окаменеет…

Ленка хохотнула.

– Последнее – радует. Это…

Она сделала шаг вперед и коснулась рукой шрама на Лехиной груди – длинного, похожего на витой шнур от аксельбанта. Этот разрез сделали тогда, в ночь после аварии, когда пожилой хирург с киношной фамилией Сапрыкин, удалял ему сломанное в нескольких местах ребро, осколки которого пробили легкое. Разрез тянулся от грудины, через бок – на спину, словно след от бича.

– Это тогда?…

– Ага, – отозвался он. – Тогда. Когда тебе мать писала.

Пальцы у нее были легкими, как дуновение ветра. И прохладными, несмотря на то, что он только сейчас вышел из воды.

– Этот тоже?

Сапрыкин был мастер на все руки и собрал ключицу из фрагментов – от нее и остались только фрагменты, вылетая из машины через лобовое стекло, Пименов ударился ею о стойку. Придись он в стойку головой – и по кусочкам собирали бы череп.

– Да. И те, что на ноге – там спицы стояли. А мелкие – это стекла. У меня кое-где под кожей еще и остались.

Он набросил футболку, которая сразу прилипла к влажному телу.