Басад

Необходимо дать небольшое пояснение, места которому все никак не находилось. У нас, по примеру США и Канады, существуют три уровня высшего образования: бакалавриат, мастерат, аналогичный российской магистратуре, и докторат. Докторат – это высшая степень, полное название Doctor of Philosophy (Ph.D. – от латинского philosophiae doctor), то есть доктор философии. Скажем, доктор философии по физике или доктор философии по философии. Тут можно бы, как я люблю, развести целую философию по поводу того, что у нас доктор в любой области – он доктор философии. Но мы так поступать не станем, а вместо этого договоримся о терминах.

Чтобы передать реалии, в которых разворачиваются события романа, не обременяя текст странными производными от слов “докторат” или “Ph.D.”, я буду использовать смешанную терминологию. Мастерат будет называться магистратурой, обучение на Ph.D. – аспирантурой, а доктор философии (обладатель степени Ph.D.) – просто доктором и иногда доктором наук, чтобы не путать доктора со врачом, а доктора философии с доктором философских наук. Строго говоря, это неточные определения, но они избавят нас от лишней путаницы и диковинных словесных нагромождений.[11 - Все это, как вы, возможно, догадываетесь, затеял Господин Редактор.]

Возвращаясь в подсобку при лаборатории, сидим мы там как-то с Телохранителем, работаем – в меру сил подгрызаем гранит науки. Тут врывается Тревожный Магистрант и выпаливает:

– Там такая телка… – он задыхается от переизбытка эмоций. – Такая телка! На факультете. Новая. Я только что видел. Вы обязаны посмотреть.

– У тебя же подруга, – напоминает ему Телохранитель.

– Да нет, что вы! – Тревожный Магистрант оскорблен в лучших чувствах. – Я же не для себя, просто она такая… – он снова не находит слов. – Вы должны срочно посмотреть.

Предложение не вызывает ажиотажа у Телохранителя. Он женился пару лет назад и, судя по всему, вполне доволен.

– Ян! – Магистрант бросается ко мне. – Но ты-то чего сидишь? Там же такая… такая телка пропадает!

Видимо, мой холостяцкий образ жизни в его понимании предполагает готовность волочиться за каждой юбкой. Самого себя, с момента получения от подруги согласия на совместное проживание, Тревожный Магистрант воспринимает как глубоко семейного человека.

– Ты должен выебать новенькую, – исступленно настаивает он, несмотря на мои попытки свести все в шутку. – Ну пожалуйста, только глянь на нее…

– Погоди, я не понимаю. Она нравится тебе, а ебать должен я?

– Ну что тебе стоит, – Магистрант не в состоянии уловить иронии, – только глянь, – продолжает канючить он.

– И вправду, Ян, – Телохранитель с усмешкой оборачивается ко мне: – Не кобенься, это вопрос чести. Надо поддержать реноме лаборатории.

– Вот именно! – воодушевляется Тревожный Магистрант. – Ты должен ее выебать. Просто обязан.

– Справишься, – весомо резюмирует Телохранитель, – добавлю тебе десять баллов к оценке[12 - В школах и ВУЗах Израиля используется 100-балльная система оценок.].

Он ассистент профессора на курсе нашего научного руководителя, куда тот засунул меня насильно (правда, в качестве вольнослушателя). Но это отдельная и не самая приятная тема, к которой нам, возможно, придется вернуться. А пока не будем о грустном. Тем более что мне не терпится рассказать еще случай с теми же действующими лицами и в тех же декорациях.

Тревожный Магистрант готовится к экзамену по физиологии. Как и все прочее, делает он это импульсивно, сумбурно и бестолково. Запутавшись в конспектах, принимается смотреть лекции на Ютубе и, начав с яйцеклеток, неведомым путем попадает на анимированную пропаганду защищенного секса для транссексуалов.

Увиденное приводит его в ужас. Насколько мне удается уразуметь природу этой реакции, в его голове еще кое-как укладывается гипотетическое существование транссексуалов. Но вот чтобы так – в открытую – снимать о них и для них мультики в диснеевском духе с романтическими переливами арф?!

Досмотрев и не в силах вместить в сознание, он запускает ролик повторно. На третьем просмотре мы с Телохранителем уже дружно гогочем со стонами и непроизвольными всхрюкиваниями.

Лейтмотив транссексуальности как повод для приколов над Тревожным Магистрантом всплывает в разговорах до конца дня. Но нашему морально пострадавшему товарищу так и не удается оклематься от полученных впечатлений.

Назавтра является Заправский Ученый, пропустивший просветительный экскурс в физиологию транссексуалов.

– Пока ты там в больнице возился с пробирками, – радостно приветствую его я, – мы приняли решение, – кивок на Телохранителя и Магистранта, – сделать операции по смене пола.

– Чудесно! – в тон мне отзывается Заправский Ученый. – Буду иметь вас всех троих. Поочередно.

Берлинская стена в моей голове

Понятие “русский” в Израиле, да и во всем мире, не имеет этнической окраски и не подразумевает национальной принадлежности. Русские – это те, кто говорят, и главное – думают по-русски.

До сих пор я использовал термин “русские” в кавычках для обозначения русскоговорящих граждан Израиля. А этнические русские, проживающие в России, для нас – русские русские.

Изначально я собирался строгого придерживаться терминологического разделения между: “русскими”, русскими и русскими русскими. Но боюсь, это только усугубит путаницу. Что, в сущности, не обязательно так уж плохо, и, быть может, даже обогатит текст. Практика показывает, что читатели способны усмотреть совершенно непредсказуемый смысл, зачастую противоположный тому, что подразумевал автор.

Один из возможных выводов из этого наблюдения таков: стоит нагородить побольше туманных образов, двусмысленных идей и смутных намеков, хорошенько перемешать, и, если от страницы к странице текст увлекателен, в тепле читательского внимания у каждого в голове испечется свой индивидуальный каравай смыслов.

Правда, путаницы и без того возникнет предостаточно. И нет нужды множить ее терминами, разнящимися исключительно знаками препинания. В дальнейшем все три понятия я стану обозначать одинаково, надеясь, что из контекста будет ясно, о чем речь.

Теперь, когда мы, наконец, разобрались, кто есть русские, можно сделать вот такое признание: я долго жил в уверенности, что русские (и, следовательно, “русские”) – они какие-то особенные. Не такие, как все остальные люди на земле.

Сызмальства все вокруг – общество, культурная среда и русская классика пичкали меня баснями про загадочность русской души, про бескрайнюю степь, про “Поле-е-е, русское поле…” И я охотно верил, так как считал себя их правомерным бенефициаром. И поэтому не помышлял о возможности полноценного общения с представителями иной – якобы не столь пышно развитой и царственно богатой – культуры.

Репатриировавшись, я, как и большинство выходцев из России, привез улиточный домик этого мировоззрения вместе с собой. Поначалу оно даже помогало, служило защитой и убежищем. Сталкиваясь с инакомыслием и чуждым менталитетом, я записывал израильтян в категорию наивных лопухов и усердней укреплял и наращивал свою защитную скорлупу.

В качестве дополнительной меры обороны я вместе со своей скорлупой долгие годы обитал преимущественно внутри русскоязычной среды. Что не так уж меня ограничивало, в особенности после переезда в Хайфу, где расположен Технион, в котором, грубо говоря, треть русских, треть арабов и треть коренных израильтян.

Однако, насмотревшись со стороны на идентичное явление – идею избранности евреев, в которую многие израильтяне верят не менее фанатично, чем русские в избранность русских, – я был вынужден пересмотреть свои культурно-этнические предубеждения.

Настало время признать банальную истину. В первую очередь признаться самому себе. Это случилось не в одночасье, а поэтапно – мелкими шажками. Но на вас, уж простите, это откровение обрушится разом.

Внимание! Дерзкое откровение: русские (в кавычках и без) – такие же, как все остальные. Только чуть более угрюмые и замкнутые.

Вот, высказался. Остается надеяться, что меня не сожгут за это святотатство на Красной площади.

В силу такого прозрения возникла необходимость деконструкции Берлинской стены между русскими и израильтянами, которую я так старательно возводил и в которой неутомимо латал прорехи в течение первых десяти лет жизни в Израиле.

Конечно, стена никогда не была вездесущей и не затрагивала все жизненные аспекты. Я учился в школе, в институте, где-то работал и порой даже участвовал в общественных мероприятиях, но, как и многие репатрианты, придерживался русских компаний и редко предпринимал попытки сближения с “местными”.

К ликвидации Берлинской стены я приступил в свойственной мне манере – порывисто и прямолинейно. Кратчайшим путем и наиболее кардинальной мерой показалось мне срочное обретение сексуального опыта с представительницами разношерстного израильского общества.

Примерно в то же время я осознал, что мои отношения с противоположным полом напоминают заколдованный круг – раз за разом повторяющуюся череду тупиковых ситуаций. Ужаснувшись, я ощутил необходимость найти виновных, которыми, как несложно догадаться, оказались не я и не мои паттерны поведения, а женщины. Все русские женщины разом!

Под эту гипотезу я немедленно подвел теоретическую основу. Люди (даже самые рациональные) зачастую формируют собственные взгляды, исходя не из непредвзятых наблюдений, их анализа и последующих логических заключений, а из подсознательных предпочтений. Иными словами, по принципу – нравится / не нравится. Просто так называемые “рациональные люди” ухитряются придумывать убедительные и порой даже логически безупречные аргументы для оправдания своих бзиков. Но в корне это ситуацию не меняет.

То есть чувства приязни и неприязни определяют мировосприятие и поведение. Под них подводится “логическая” мировоззренческая теория. Потом мы незаметно для самих себя меняем местами причины и следствия. И делаем вид, что мы принципиальны и последовательны.

Я поступаю так постоянно. Нахожу самое удобное для себя “разумное” объяснение и возвожу в закон природы. И таким обходным путем поддерживаю иллюзию, что я, во-первых, рассудительный и здравомыслящий человек. А во-вторых и в-третьих, ни в чем не виноват, и опять, как всегда, чертовски прав.

Извольте полюбоваться: теория “женщины – как мороженое” или, точнее, “русские женщины – как мороженое”. (Для полноты клинической картины необходимо читать этот пассаж таким тоном, будто все нижеизложенное является истиной в последней инстанции.) Всегда хорошо опереться на историческую подоплеку или ее кажимость. Я тоже последовал этой традиции. Итак, моя теория не просто взята с потолка, а имеет глубокие и ветвистые корни в русской культуре. Это наблюдение отразилось в народной мудрости в следующей лаконичной форме: “Женщины – как мороженое. Сначала – холодны, потом тают и становятся липкими”.

То есть сначала они надменны и наигранно безразличны, затем стремительно и необратимо тают, и на заключительной стадии становятся зависимыми, назойливыми и капризными.

Тающее мороженое – характерная поведенческая черта женщин, подростковые годы которых пришлись на ранний постсоветский период. Таковое положение вещей весьма понятно и даже простительно. И является следствием резкого перехода от полупатриархального восприятия женской роли в обществе, семье и романтических отношениях, к скороспелой и сумбурной эмансипации. Результат постоянного столкновения между установкой на самореализацию и архаичной, но увековеченной бессмертной классикой и накрепко засевшей в социальном сознании, директивой занимать позицию “слабой (но гордой) женщины”.

Хоть когда-то – при советском строе – женщина стояла у станка, укладывала рельсы, махала серпом, что-то такое делала с сохой и добывала руду в шахтах наравне с мужчинами, в романтических связях она продолжала позиционировать себя тургеневской барышней.

А сегодня у нее уже нет ни серпа, ни отбойного молотка, соху – и ту отняли, а внятного ориентира, какого рода барышней ей теперь дОлжно быть – не дали. Вот, собственно, и вся эмансипация. Сбрось оковы! И Состоись! Состоись как современная эмансипированная успешная женщина. А что подразумевает это трудно вообразимое понятие, никто не знает. То ли дело у Тургенева – все четко и ясно – садись, читай и действуй по написанному. Но те времена канули в лету, и сегодняшняя установка примерно такова: ты – женщина, свободу тебе дали, вот и вперед – разберись, реши, воплоти и Состоись!

А пока она над всем этим размышляет и не нашла четкого ответа, как и куда грести, мы имеем женщину а-ля мороженое. За ней следует галантно и почти безнадежно ухаживать. Ее взбалмошности, как суррогату свободы, пользоваться которой по назначению она пока не научилась, можно только умиляться. И за нее, само собой, надо по-джентльменски платить при выходе в “свет”.