Челленджер

Причинно-следственная связь разрывается, и он на мгновение замирает.

– Какой ещё музей? – он мотнул головой, стряхивая оцепенение.

– Музей? Научный… Калифорнийский музей науки и техники.

– Зачем?

– Что? А… мм…

Действительно! Не в бровь, а в глаз. Я сделал витиеватый жест, задумчиво пошевелив пальцами.

– Ну так… Посмотреть, вдохновиться…

Ариэль ошарашенно уставился на меня. В ажиотаже, охватывающем его во время внушения мне ума-разума, шеф имел обыкновение переть напролом, не придавая значения моим репликам. И теперь, опомнившись, пытался врубиться, как нас сюда занесло. С перекошенной от судорожного напряжения физиономией, он таращился на меня несколько долгих секунд, а я, стараясь сохранить невозмутимый вид, упивался тем, как огорошил его на полном скаку.

– Так, Илья, – Ариэль откашлялся, сгрёб бумажки и разровнял, постукивая торцом о крышку стола. – Сейчас не время беседовать о твоём досуге. Вернёмся к теме. Где мы были?

– Ты объяснял, – я тоже подобрался, – что план должен быть самодовлеющим, а то, что я написал, – никуда не годится.

– Вот именно! Абсолютно никуда. Теперь так… – кряжистые ручищи вновь впились в уже порядком измятые страницы.

Разнос возобновился и длился около полутора часов. Момент триумфа миновал, но настроение заметно повысилось, и остаток экзекуции я перенёс сравнительно безболезненно. Однако, попытка возобновить обсуждение сроков с треском провалилась. Несмотря на доводы о зоне неизвестности и нелинейном характере исследований, не позволяющих предвидеть предстоящие этапы и требующие время на обстоятельные научные изыскания, мне в очередной раз было навязано "обоюдное согласие", во всём своём великолепии.

Мы "договорились", что я закончу намеченную теперь уже "нами" работу за восемнадцать недель и, в случае необходимости, смогу просить ещё аж пять дополнительных дней на новые разработки. На прощание Ариэль вернул мне изжёванные листки, подчёркивая тем самым их полную неприемлемость.

* * *

Я вышел покурить, и Кимберли, приветствуя меня, шаловливо вильнула хвостом из своего "террариума". Опять двадцать пять. Бурное начало недели не сулило ничего хорошего. Толком ни в чём не разобравшись, приходилось взваливать на себя неслабые обязательства. Дело не только в сроках, с которыми пришлось смириться, разочаровавшись в надежде урезонить начальство, – как говорится, ввяжемся в драку, потом разберёмся. Дело в том, что даже в первой части проекта непонятно, до какой степени удастся, и удастся ли вообще, улучшить существующую систему, не говоря уже о второй. Перелопатить всё сделанное Тимом, без сомнения, необходимо, и, хотя возни предстоит немало, Ариэль воспринимает это не как полноценное задание, а как досадную помеху. То есть лавров не предвидится, времени пшик, а спрос будет строгим.

И снова на меня накатило: "Планирование! – задыхался Ариэль, простирая длань к низкому фальш-потолку. – Планирование – это… – стиснув до белизны кулак, он прижал его к груди и с горечью промолвил: – Пойми: правильное составление плана работы зачастую важнее самой работы! И, разумеется, всё переписать, это позорище, а не workplan, – успокаиваясь, отечески увещевал шеф. – И чтобы попусту не затягивать, вышли ещё сегодня отдельный план усовершенствования workplan-а. Только пункты, без подробностей, не стоит тратить время напрасно".

– …Илья! – вкрадчиво, словно душевнобольного, позвала Ирис.

Видимо, это произносилось не в первый раз.

– Ты идёшь?

– Э-э…

– Обедать, – приподняв в недоумении бровь, она насмешливо рассматривала меня. – Ты обедать пойдёшь?

– А, нет-нет, идите, я тут это… планирую…

Она изобразила забавную гримасу и изящно вышла. Я резко встал и прошёлся вдоль стены, отпихивая стулья. Три шага туда, три обратно. Как всё остобрыдло… Идти с ними – беспечно шутить, веселиться, прикидываться, – отнюдь не тянуло. После всех раскиданных мной понтов, с недавних пор они взяли манеру с робкой надеждой интересоваться нашими успехами, а обнадёжить их нечем. Что я им, кудесник, – за две недели найти лазейку в счастливое будущее? Какое тут может быть продвижение? Какое будущее?

* * *

Текли однообразные дни. Я вымучивал речевые конструкции и ворочал бессмысленные нагромождения слов, потом шёл к Ариэлю, и мы вместе оттачивали формулировки. То в минуты просветления наши разговоры взмывали до головокружительных высот абстракции, и мы могли часами обсуждать тончайшие семантические оттенки отдельных выражений или идиом. То наоборот, вгрызаясь в какую-нибудь безобидную вводную фразу в стиле "Ввиду того, что основной целью данного эксперимента является…", Ариэль хватался за голову и взвывал: "Что это?! Как ты мог?! Иногда мне кажется, что ты абсолютно не понимаешь, чем мы тут занимаемся".

На этом встречу можно было считать сорванной. Часами мы блуждали вокруг да около и, несмотря на все старания, не могли продвинуться дальше первого абзаца. В итоге, оказывалось – я написал, что основные цели эксперимента такие-то, а второстепенные сякие-то, но Ариэль кардинально не согласен и считает оскорбительным само предположение, что у эксперимента могут быть второстепенные цели. "Цели, если они настоящие, все одинаково важны, – изнурённо втолковывал он, – либо они вовсе не цели. В нашей работе нет мелочей, всё должно делаться безупречно! Не на сто, на двести процентов!"

Потом приходила Кимберли и начинала свои финты и ужимки, подтверждая подозрение о коварном сговоре напрочь свести меня с ума совместными усилиями. Я больше не психовал, но и не проявлял энтузиазма. Впрочем, её это нисколько не смущало. Темы, с которыми она подкатывала, не отличались разнообразием, а прозрачные намёки на то, что было бы неплохо оставить меня в покое, Кимберли пропускала мимо ушей.

* * *

В среду я бился над протоколом "общения" между допотопной acquisition-платой и генератор-приёмником. Диалог не клеился. Сначала вовсе ничего не ладилось, а когда, после долгих усилий, заработала электронная плата, оказалось, что нарушена синхронизация с ресивером и стало совершенно неясно, каким чудом до сих пор удавалось получать сколь-либо внятный сигнал.

Пришлось снова лезть в настройки. Затем искать в сети дополнительные инструкции к злополучной плате. Наконец, разобравшись и с тем и с другим, я не поленился написать функцию для визуализации результатов. Связав всё вместе, нажал Enter и откинулся на спинку кресла. На экране, один за другим, стали появляться безукоризненно оформленные графики.

Я залюбовался. Ровные ряды диаграмм представляли результаты во всех возможных ракурсах, включая несколько вариантов моего любимого спектрального анализа. Одна беда – вместо ожидаемого сигнала на них отображалось скопище хаотично изломанных линий. М-да… я нервно сжал переносицу и некоторое время тупо пялился на забранные в аккуратные рамки каракули. Ариэль не производит впечатление фаната абстрактной живописи и вряд ли оценит эту экспозицию, более уместную в каком-нибудь музее современного искусства. А жаль, ничего себе такие картинки.

Вздохнув, я снова полез в инструкцию и вскоре обнаружил, что acquisition-плата аккумулирует данные в шестнадцатеричной системе. Принявшись переводить их в десятеричную, я невзначай обратил внимание на время и сразу понял, что влип. До последнего рейса оставалось меньше получаса.

Я сгрёб в охапку вещи, запер офис и, выбежав на улицу, почти налетел на задумчиво ползущее такси. За пять минут до отлёта ворвался в аэропорт, вихрем пронёсся по терминалу, лавируя между пассажирами, степенно катившими свои тележки, и еле успел притормозить, чтобы не врезаться в стойку регистрации.

– Постойте! – с ходу выпалил я. – Там мой самолёт.

Двое охранников, ощупав не в меру ретивого пассажира профессионально цепкими взглядами, отделились от входа в телескопический трап и грузно придвинулись, беря меня в "коробочку".

– Пожалуйста, пропустите, я непременно должен улететь.

– Простите, посадка уже окончена. – Служащая в блейзере с эмблемой изобразила безмерно скорбную гримасу. – Мне крайне жаль.

– Так вот же – самолёт ещё тут. – Я тоже попытался придать лицу адекватное этой безмерности просительное выражение. – Поймите, это экстренный случай.

Мои мимические упражнения не возымели действия. Ситуация стремительно усугублялась, приобретая нешуточный оборот. Стюардесса удалилась, оставив меня в надёжных руках. Стараясь не упустить из виду самолёт, словно дразня, медлящий у терминала, я продолжил задираться с парочкой косолапо топтавшихся подле мордоворотов. Упорствуя, я чуть было не угодил на экскурсию в застенки службы безопасности. Впрочем, когда авиалайнер задраил люки и принялся выруливать на взлётную полосу, наша грызня стала абсолютно беспредметной, и потому ещё более абсурдной. Я обмяк, а изрядно взбешённые стражи порядка, прекратили спецназовские манёвры и, беззлобно ухмыляясь, препроводили незадачливого клиента на улицу.

Ох уж эта наша американская квадратность, – ворчал я, тащась вдоль зеркальных витрин, – словно роботы, человечности не дождёшься. В самой что ни на есть семизвёздочной гостинице стоит попросить банальнейшую зубочистку и, если она не числится в меню, то добропорядочный служащий делает восьмиугольные глаза и входит в ступор, не в силах уразуметь, как ты смеешь посягать на что-то, не указанное в прейскуранте. И всё это на фоне холёной вежливости, сахарных улыбок, спасибо-пожалуйста и непременного "How are you?" на каждом шагу.