вливается в просторные глазницы,
но мир всё тот же и опять иной —
он вечен, как само непостоянство…
Как пёс, бежит зрачок передо мной,
разведывая грозные пространства,
и убежав за крайний край земли,
он разрушает торжество Эвклида,
на параллели глядя, что вдали
и за спиною бесконечно слиты.
1982
Из детства
Играла музыка. Кружились карусели
Летели мы на сказочных конях.
Захватывало дух, а рычага скрипели.
Что знали мы об этих рычагах?
Но карусельщик разогнал коней:
мелькали лица, дни летели,
круги все шире, все быстрей,
все незаметнее круги
мы как-то незаметно повзрослели,
и кто-то пересел за рычаги.
…А мы все кружимся на нашей карусели.
1970
Млечность мира
Младенческая млечность мира,
беспечное тепло печурки —
благим намерениям мера,
и слух неопытный, но чуткий,
зверьком застыл на задних лапах,
разноголосицу вбирая;
тревожил непонятный запах,
когда ещё застыв у края
вчера покинутых потёмок,
мы лишь присматривались к свету,
приняв и жизнь как бы спросонок,
и мир за звонкую монету.
Какие виды открывались!
Сон осенял, синь осиняла.
Когда росою умывались,
нас колыбель травы качала.
Теперь мы повидали виды,
цвета пока что не померкли,
но стали слишком нарочиты,
и чистоты лишились реки.
Как с той поры похолодало.
День отзвенел и смолкло эхо,
как звон разбитого бокала
и дребезг старческого смеха.
Стремясь расставить всё по полкам,
в запретную попал я область