Убить Бин Ладена

Операция готовилась долго и тщательно, были проработаны множественные варианты и в итоге остановились на единственном – использовать чрезмерно властолюбивые амбиции Медина Каплуна, ситуацию внутреннего конфликта создать искусственно, а проще говоря – спровоцировать. Тем более, что предпосылки к этому если еще явственно не просматривались, то уже намечались.

Встреча куратора с Китайцем состоялась в Австрии. Куратору не нравился новый оперативный псевдоним агента, он считал его излишне претенциозным, но, полагая этот выбор своего подопечного чуть ли ни единственным недостатком агента, мирился с ним. Он ценил в этом человеке его непоказную храбрость, умение приспособиться к любой ситуации, незаурядные аналитические качества, а главное – непоколебимую веру в правильности и необходимости избранного пути.

…Они выбрали угловой столик на двоих в знаменитой венской кондитерской «Аида». Рядом красовалась вывеска модного магазина, до сих пор носившего имя Евы Браун и это навеяло куратору мрачные мысли.

– Двадцать первый век начинается, а имя жены Гитлера до сих пор красуется на магазине, – ворчливо заметил куратор и поинтересовался у Китайца, кивнув в сторону мрачно серого здания напротив. – Ты знаешь, что находилось в этом доме в годы Второй мировой войны? Гестапо! Все эти люди, которые сейчас вокруг нас с таким наслаждением едят венские пирожные и пьют этот изумительный кофе, и думать не хотят о том, что третья мировая война уже, по сути, началась. И если мы будем оставлять на свободе таких террористов, как Медин Каплун, скоро исламские боевики и впрямь войдут в это же здание как хозяева и поднимут над ним, как когда-то Гитлер флаг со свастикой, свое зеленое знамя ислама. Ладно, к делу. Тебе надо попасть в окружении этого Каплуна. Даже не обязательно вступать с ним в непосредственный контакт. Достаточно, если ты будешь рядом. Тем более операция носит разовый характер. Но инициатива поездки в Германию ни в коем случае не должна исходить от тебя. Такая самодеятельность может вызвать подозрение, тем более привыкли, что ты предпочитаешь больше слушать других, чем высказываться сам. Так что на этом этапе вылезать с собственной инициативой было бы грубой ошибкой. А на ошибки мы с тобой, как известно, права не имеем. Значит, тебя должны к нему направить. Ты же у них славишься, как идеолог и аналитик, вот и придумай повод, чтобы оказаться в Германии, скажем, для оказания какой-то помощи…

Придумывать особую причину в общем-то и не понадобилось. Лидеры исламских террористических организаций действиями Медина Каплуна к тому времени были недовольны. Он вызывал их раздражение своей излишней независимостью и неуместным, как они считали, популизмом. Главари боевиков полагали, что один удачно проведенный теракт куда важнее сотни даже самых зажигательных слов.

Китаец высказал осторожное соображение, что работа Медина Каплуна тоже чрезвычайно важна, но надо на месте посмотреть, как и чем дышит новый лидер, самочинно провозгласивший себя верховным халифом и не испросивший на то благословения. Вполне возможно, что начинающий халиф нуждается в помощи, мудром совете, да и элементарной корректировке своих действий, ибо поле политической борьбы таит для начинающего лидера слишком много неприятных сюрпризов и опасностей. И тут в дело неожиданно вмешался Салех. Он заявил, что поездка в Германию, причем срочная, по его мнению, необходима, но она, вполне вероятно, окажется не такой простой, как видится издалека, и опасность может исходить, как от местных спецслужб, так и от самочинного халифа. Он достаточно категорично высказался по поводу того, что ехать надо только вдвоем. С его мнением большинство из тех, кого беспокоила деятельность Медина в Германии, согласились безоговорочно и Китаец понял, что ситуация была обсуждена заранее. Избавиться от назойливого сопровождающего, не вызвав при этом подозрения, не было ни малейшей возможности и они отправились вместе.

Берлин принял двух «бизнесменов из Марокко» достаточно приветливо, чего нельзя было сказать о том господине, ради кого они приехали. Дни шли за днями, а Медин Каплун от встречи с эмиссарами под различными предлогами уклонялся. И тогда Китаец предпринял отчаянную и довольно рискованную попытку. Он встретился с так называемым халифом одной из немецких земель. Им оказался уже вполне почтенный старец, приходивший в бешеное исступление от одного только упоминания имени Медина Каплуна. Собственно, именно на этом, собрав необходимую информацию, и строил свой план Китаец. Долго обрабатывать старца не пришлось. Уже через неделю он объявил своего более молодого соперника самозванцем, а себя, ссылаясь на какой-то неведомый никому мусульманский центр в Саудовской Аравии, провозгласил верховным халифом.

Дальнейшие события развивались как в хорошо отрежиссированном фильме. По мусульманским законам Медин Каплун не только не смел прощать самозванца, но и обязан был устранить его собственноручно, не имея права никому перепоручать акцию возмездия. Поступи он иначе, то тем самым расписался бы в безоговорочном собственном поражении и признании прав нового халифа. Между «халифами»-самозванцами была назначена встреча, в исходе которой Китаец не сомневался. Медин Каплун не просто был моложе, за его спиной опыт множества осуществленных им лично терактов и не нужно быть провидцем, чтобы понять – он не станет увещевать старца отречься от своих неоправданных амбиций, а просто найдет достаточно надежный способ избавиться от конкурента.

Казалось, Китаец продумал все детали. Но в день назначенной встречи он обнаружил за собой слежку. Некогда было выяснять, следили ли за ним люди Каплуна, или его «вел» кто-то из окружения старца. Не исключалось, впрочем, что на «хвост» слишком прыткому «бизнесмену из Марокко» на всякий случай, так сказать, превентивно, пристроились местные спецслужбы. Не исключал он и верятности того, что слежку организовал подозрительный Салех, проявлявший явное недовольство, что Китаец не считал нужным согласовывать с ним свои действия. Анализировать ситуацию времени не оставалось. Нужно было действовать – решительно, даже на грани фола, но действовать. Уйти от слежки оказалось вовсе не сложным делом. Работали все же люди с низкой профессиональной квалификацией. И хотя он прекрасно понимал, что вызывает тем самым подозрение своих соглядатаев, кем бы они не были, принятое решение казалось хотя и чрезвычайно рискованным, но единственно возможным. Китаец позвонил в полицейский участок лишь после того, как пересек границу Германии. Прибор для изменения голоса он бросил в гостинице, поэтому воспользовался старым, но одновременно простым и исключительно надежным способом, который во все времена с успехом использовали шантажисты всех времен и народов – прикрыл телефонную трубку листком шуршащей бумаги.

Позже стало известно, в том числе и из многочисленных газетных публикаций, что Медин Каплун мудрствовать не стал, а по-простому, как барана, прирезал старика, едва тот переступил порог дома, где они встречались. Полиция своего шанса не упустила, террорист был арестован.

В те дни он почти не думал о прилипчивом попутчике и соглядатае Салехе. Забот и без него хватало. Нужно было объяснить причины своего внезапного отъезда и он сослался на слежку со стороны немецких спецслужб. Благо арест Каплуна никого особо не огорчил, да и время выдалось горячее – возникла необходимость срочно отправляться в Афганистан, основные события развивались там. Салеха он, собственно, с тех пор ни разу не встречал. Он даже не дал себе труда, за что теперь корил себя, узнать, как сложилась дальнейшая судьба попутчика. Одним словом, поступил крайне неосмотрительно и легкомысленно, а такие ошибки, как правило, впоследствии непременно дают о себе знать и возвращаются бумерангом. И вот теперь тот уже не просит, а требует разъяснений. Как же он мог так непростительно выпустить его из виду, за все прошедшие годы ни разу не поинтересоваться, куда тот исчез. Ведь даже в те годы было ясно, что Салех не простой боевик, а человек, обличенный доверием и занимающий в структуре террористических организаций определенное место.

Да и сейчас, разве открылся он ему полностью? Все это показушное почтение, напускное самоуничижение – не более, чем маска. Вон как он подошел к тем людям, с которыми знакомил Рахмана. Даже походка изменилась, стала твердой и решительной. И во взгляде никакого подобострастия. Да он просто разыгрывал перед Рахманом спектакль. И завершился первый акт игры тем, что Салех-Азамат потребовал отчета от «уважаемого брата» Рахмана. Да и как можно поверить в небылицу, что сидящие в Гуантанамо боевики лишь мирятся с его присутствием из уважения к шейху Йохийя у. Да сам шейх ибн Халид и на пушечный выстрел не подпустил бы к себе абы кого. И присутствие Салеха-Азамата в тюрьме продлится ровно столько, сколько это понадобится лидерам Аль-Кайды, стало быть, по крайней мере, до суда над шейхом.

Надо все продумать самым тщательным образом, Любое неверное слово, даже жест могут стать непоправимым. А сколько у него времени? Может быть, Азамат уже на вечерней прогулке вернется к давешнему разговору. А можно ли вообще не ходить на прогулку? Нет, это, пожалуй, не вариант, и сразу вызовет подозрение. Значит, времени на долгие размышления нет. Он даже исчезнуть отсюда не может. Связной появится только через неделю. Да если бы и смог, то тем самым сорвал задание и расшифровал бы себя уже полностью. Нет, надо срочно создать убедительную легенду, и она должна быть настолько правдоподобной и вместе с тем неожиданной, чтобы Азамат поверил в нее сразу.

И все же… Что нынешнему Рахану известно о нынешнем же Азамате? Если вдуматься, не так уж мало. Для администрации тюрьмы – он заблудшая овечка, попавшая в Гуантанамо, скорее всего, либо по ошибке, либо, в крайнем случае, за какую-то мелкую провинность, типа распространения листовок или проповедь в мечети. Для обитателей же лагеря он фигура куда более значимая и его контакты с шейхом Йохийя ибн Халидом говорят сами за себя. И этой своей особой ролью он не упиваться не может. Чувство собственной значимости возвышает его в собственных же глазах. Не зря он столь жестко потребовал от Рахмана объяснений. Но оправдываться перед таким человеком – значит заранее потерпеть поражение. Если даже он поверит в придуманную историю, то все равно сделает вид, что Рахман остается у него под подозрением и тогда предпримет попытки для шантажа, постарается сделать так, чтобы новичок попал в полную от него зависимость. Нет, этот вариант никуда не годится. Нужно придумать что-то принципиально иное. Следует припомнить, каким Салех показался ему тогда, во время давней поездки в Германию. Что главное в его характере. Пожалуй, коварство. Но коварные люди, как известно, по большей части трусливы, ибо взаимного коварства ждут всегда – сие суть их мировоззрения, превратившегося в характер. Стало быть, нужно сыграть на этой струнке. Как любили говаривать на родине его детства: боится, значит уважает. Запугать? Но чем? Взаимным подозрением! Кому Азамат поверит здесь, в Гуантанамо, сразу и безоговорочно? Конечно же, шейху Йохийя. Ввести его в игру, ввести так, чтобы шейх и сам толком не понял, чего от него хотят. Особенно теперь, когда ему некогда разбираться в чужих подозрениях – у самого, что называется, земля под ногами горит.

О той истории с Медином Каплуном Шейх не знать не может, но если и помнит о ней, то что-то туманное, поскольку в те времена был слишком далек от того, что происходило в Германии. Пожалуй, это вариант. Теперь стоило продумать линию поведения, вернее даже – и стратегию, и тактику общения с Азаматом.

Вечером старинные «друзья» встретились вновь. Азамат катал меж ног все тот же неизменный мяч и Рахман мысленно оценил эту нехитрую уловку беспечности. Срабатывает внешне безупречно: никакими тяжкими мыслями человек не отягощен, знай себе, мячик катает. Однако первая же произнесенная им фраза никак не соответствовала внешней беспечности. Куда девался утренний почтительный, согнувшийся в поклоне Салех. Ни тебе «уважаемый господин», ни «дорогой брат».

– Я жду объяснений. Немедленно, – произнес Азамат ледяным тоном, едва они поравнялись.

Лениво пожевывая заранее припасенную соломинку тростника, Рахман поднял на собеседника глаза и равнодушно переспросил: «А, вы все о том же? – и, добавив в голос металла, осведомился, – а с чего вы, собственно, взяли, что именно я должен давать вам какие-то объяснения? Я – вам, а не вы – мне. Один русский полководец как-то сказал, что лучший способ обороны – это нападение. Вы, сдается мне, неплохо знаете это высказывание.

– О чем вы? – Похоже, сбитый с толку, пробормотал Азамат.

– Ах, о чем? – иронично осведомился Рахман. – Ну что ж, отвечу. У нас с вами нет времени на долгие объяснения. События здесь могут измениться в любой момент. Так что я перейду сразу к делу. Направляя меня сюда, один чрезвычайно влиятельный в наших кругах Хаким (с арабского буквально – мудрец – авт.), имени которого вам знать не полагается, предупредил, что здесь я встречу предателя, который обманом вошел в доверие к шейху Йохийя. Он даже обрисовал мне человека, внешне напоминающего вас. Может быть, не совсем точно, но очень похожего. Я получил совершенно определенное задание устранить этого человека. Устранить даже в том случае, если у меня в отношении к нему появятся просто сомнения. Не уверенность в предательстве, а достаточно даже сомнения, – повторил он и, не сводя сверлящего взгляда, спросил.– Вы понимаете, что я вам сейчас сказал. – Достаточно простого сомнения! И вы еще толкуете о каких-то объяснениях с моей стороны. Ловко, ловко, ничего не скажешь. Признаться, я бы принял вашу выходку за смелое отчаяние, но уж больно вы неискренни в своих требованиях.

– В чем, в чем увидели вы мою неискренность, уважаемый э… Рахман? – засбоил Азамат, от волнения и явного страха с трудом вспоминая новое имя своего старинного знакомца.

– Вы слишком явно и назойливо желали скорейшей встречи со мной, нарушив тем самым мои, и не только мои, а весьма уважаемых людей очень важные планы. Но такой вариант мы тоже предусмотрели заранее. Мне теперь понадобится немало усилий, чтобы выправить ситуацию, но это уж не ваша забота. Итак, я жду от вас ответа, Кто, когда и как дал вам связь с уважаемым шейхом Йохийя? Какие поручения вы выполняете и какие сведения передаете шейху?

Рахман намеренно говорил отрывистыми фразами, в которых за напущенным туманом не было никакой конкретики. Но перепуганному не на шутку Азамату было не до психологического анализа. Главное, что он пытался сейчас понять, так это то, насколько реальная угроза для него лично исходит от нежданного пришельца, какими он обладает полномочиями и действительно ли готов не останавливаться даже перед самыми решительными мерами.

– А теперь слушай меня особенно внимательно и запоминай каждое слово. В ближайшее время я должен был увидеться с досточтимым шейхом Йохийя. Твое появление спутало мои планы. Отчего и почему – тебе знать не следует. Могу сказать одно – я сумею выяснить, кто ты таков на самом деле и каково твое истинное лицо. – Не перебивай меня, – умышленно переходя на «ты», грубо одернул он Азамата, заметив, что тот пытается возразить. – Я все-таки давно тебя знаю и надеюсь, что предатель, которого мне обрисовали, все же не ты. Но надеяться вовсе не значит быть уверенным. И если ты хочешь остаться невредимым, то должен мне назвать, а главное охарактеризовать каждого, кто кроме тебя имеет доступ к общению с шейхом.

– Теперь второе, – продолжил Рахман. – Сегодня утром ты посмел обратиться ко мне с дурацким требованием объяснить тебе, что произошло много лет назад в Германии. В отличии от тебя, я не стану сейчас уточнять, а какова тогда была твоя роль во всем происходящем, мне не до этого. Но вот

что ты должен сделать теперь. Спроси, и как можно быстрее, что известно шейху об аресте Медина Каплуна в Германии. Уверен, что это развеет твои собственные сомнения, а заодно поможет и мне в осуществлении моего нового плана. Иди, и не вздумай задавать новых вопросов. – Рахман подкатил к себе мяч, сильно ударил по нему и неспешным шагом удалился.

Х Х

Х

Сон по-прежнему одолевал его, но теперь он уже не мог позволить себе такой роскоши. Сначала нужно было тщательно проанализировать всю минувшую встречу, не упуская не только ни единого слова, но и мимики, жеста. Главную задачу он, судя по реакциям Азамата, выполнил – сумел его не только запугать, но и запутать. Надо полагать, в его мозгах сейчас такой сумбур и разброд, что вряд ли в ближайшее время он сумеет найти хоть какое-то толковое объяснению происходящему. К тому же страх за собственную шкуру сквозил так отчаянно и очевидно, что в рассуждениях окажет лишь плохую службу, не позволяя взять верх холодному рассудку.

А вот экспромт с предложенным разговором Азамата с Шейхом может повернуться по-разному, тут прогнозировать что-либо с высокой степенью достоверности не просто трудно, а практически невозможно.

На утренней прогулке Азамата не было, не появился он и на следующий день. Оставалось только гадать, куда он мог запропаститься. Задавать же вопросы было бы верхом неосмотрительности и легкомыслия. Новые знакомые относились к Рахману если и не с подозрительностью, то уж во всяком случае с явной настороженностью и ограничивались при разговорах лишь самыми общими фразами.

Долгожданный приятель появился лишь на третий день. Кисть его левой руки была забинтована уже несвежей повязкой. Он пояснил хмуро, что во время дежурства по кухне неловко перевернул кумган и обварил себе руку крутым кипятком. Видно рука у Азамата и впрямь болела – он то и дело непроизвольно морщился от боли. Но вот случайная это травма, или придуманная для отсрочки времени, приходилось только гадать. Впрочем, такая отсрочка была теперь на руку и самому Рахману – его стали вызвать на допросы.

В комнате, куда его ввели, приятно охлаждал воздух кондиционер.

– Сержант Сойер, – буркнул подтянутый, молодцеватого вида военный и извлек из кармана ручку.

– Простите, сэр. Том Сойер? – позволил себе шутку Рахман.

Но сержант шутки то ли не понял, то ли не принял: «Нет, меня зовут иначе». Уточнять, однако, своего имени нужным не счел, видимо решив, что хватит с этого пленного и фамилии.

Сержант Сойер, допрашивающий Рахмана, всем своим видом давал понять, что все ему давно уже осточертело – и эта служба вдали от родного дома в Пенсильвании, и изнуряющая кубинская жара, и сами террористы, с которыми неизвестно что теперь и делать. Впрочем, такое внешнее равнодушие, граничащее с раздражением, могло быть не более чем маской, так что расслабляться не следовало. Рахман уныло бубнил заученную легенду, изображая раскаяние и в то же время позволял себе эмоциональные вспышки, восклицая, что попросту не успел совершить еще ничего такого, за что его следовало заточить в такое страшное место, как Гуантанамо. Да, действительно приехал в Пакистан в поисках заработка. Встретился с людьми, которых ему порекомендовали на родине. Но откуда же ему было знать, что эти люди террористы. Он с ними говорил только о возможности устроиться на работу, чтобы обеспечить себе хоть мало-мальски пристойное существование. Сержант ничем не проявлял своего отношения к услышанному, лишь время от времени что-то записывал в большой прямоугольный блокнот, лежащий перед ним на шатком столе.

Обычно конвоир, сопровождавший Рахмана на допросы, вместе с ним входил в комнату, рапортовал сержанту о том, что заключенный доставлен и лишь после этого удалялся. Но на восьмой день пребывания Рахмана в Гуантанамо конвоир остановился перед дверью, коротко постучал и подтолкнул заключено в спину. В кабинете за привычным уже столом сидел платиново-седой мужчина в военной форме без знаков различия. В углу помещения Рахман заметил небольшой столик с кофейником, чашками, сахарницей и вазочкой печенья. Военный не счел нужным представляться, да и имя пленника его, похоже, тоже интересовало меньше всего, настолько он был увлечен какими-то манипуляциями с собственными часами, браслет которых охватывал его правое запястье. Часы были точно такими же, какие изъяли у Рахмана при аресте. Наконец Седой ( так он мысленно назвал его для себя) отвлекся от своего занятия и после долгого изучающего взгляда произнес:

– Судя по вашей биографии, вы когда-то работали телевизионным мастером. Может, вы и в часах что-то смыслите. Вот приобрел хороший хронометр, а толком разобраться никак не могу, даже число на календаре выставить не удается.– и, словно не сомневаясь в ответе, снял часы с руки, протягивая их Рахману.

– Давайте попробую, – пожал тот плечами. – Глядишь что-то и получится.

Он взял часы, точными движениями, не задумываясь, выставил на календаре цифру «31» и вернул их владельцу. Седой внимательно глянул на циферблат, широко улыбнулся и, словно ему это доставляло несказанную радость, заметил: «А число-то вы выставили неверное, дружище».

– Да я просто не знаю ни сегодняшнего числа, ни какой теперь день недели, – ответил Рахман, тоже широко улыбаясь в ответ. Он и впрямь был рад появлению этого человека.

– Ну вот и отлично, вот и прекрасно, – Седой поднялся из-за стола, протянул Рахману руку и тут же жестом пригласил его к кофейному столику.

– Будем считать, что с формальностями покончено и теперь можно поговорить, – заметил он, наполняя кофейные чашки ароматным напитком.

Да, с формальностями действительно было покончено. Они обменялись сложным паролем: сама марка часов, надетых к тому же на правую руку, неправильно выставленное число «31» – если бы встреча состоялась 31 числа, его бы следовало заменить на 15-е. Да к тому же Седой весьма ловко упомянул о профессии телевизионного мастера, назвав такую деталь биографии Рахмана, о которой знали лишь считанные лица. И это, в свою очередь, свидетельствовало как ничто иное о высокой степени доверия к этому человеку в той структуре, которую он представлял.

– Времени у нас уже почти не осталось, – озабоченно заметил связной. – Ваше пребывание здесь не должно выходить за рамки обычного допроса. Тем более мы постарались сделать так, чтобы всем любопытным уже стало известно: для местной администрации вы не представляете ни малейшего интереса. Это, в свое время, максимально облегчит вам задачу исчезновения из этого «райского уголка» таким образом, чтобы ни у кого не вызвать подозрений.

– Что удалось сделать вам?

Рахман предельно сжато поведал о своей встрече с Салехом-Азаматом, о назревшем с ним конфликте и попросил как можно подробнее разузнать все возможное об этом человеке. Особенно за последние годы.

– В принципе мы и так знаем о нем достаточно, пришлось поинтересоваться, как только стали очевидны его контакты с шейхом Йохийя, – заметил Седой. – Контакты эти представляются нам непростыми, тем более, что они не очень умело маскируются. Видно, не считают нужным. Местная администрация делает все возможное, чтобы ослабить внимание и подозрительность, особенно тех, кто на самом деле представляет для нас интерес. При следующей встрече я расскажу вам про Азамата подробнее, а сейчас главное – последние годы он, как исполнитель, непосредственного участия в акциях не принимал, но есть все основания полагать, что является организатором довольно громких терактов. Особой выдумкой этот господин не отличается, а вот коварства и жестокости ему не занимать. Так что будьте с ним предельно осторожны. – Седой глянул на часы, неизвестно чему усмехнулся, но произнес весьма серьезно и даже озабоченно:

– Я не смогу появиться здесь в ближайшее время, думаю, недельки через две, не раньше. Но для непредвиденного случая оставлю вам одну здешнюю связь. Понятно, что обращаться к этому человеку следует только в крайнем случае, но именно на такой случай мы и подготовили для вас страховку.