Сто рублей

Так мечтал Авдей каждый вечер, сидя дома, между тем как мать и сестра его, занятые шитьем, не замечали особенной в нем перемены. Сначала он хотел было рассказать им свои фантастические надежды и планы, но, подумав, решил, что не для чего хвалиться вперед… «Если выиграю, тогда обрадую их неожиданно, а если… если нет, – говорил про себя с тяжким вздохом Авдей, – пусть один я буду знать и жалеть о своей неудаче!»

До розыгрыша лотереи оставалось две недели. Авдей, сначала решительно отвергавший всякую мысль о выигрыше, постепенно предавался фантастическим мечтам о том, что, может быть, ему и удастся выиграть… хоть что-нибудь! В особенности сердце его трепетало желанием ста рублей!.. Правда, до этого случая он никогда не думал и не смел думать об обладании такою страшною суммою; но теперь логическая возможность выиграть ее с каждым днем более и более подавляла в нем мертвящее неверие в счастие, в удачу, в ваканцию, поселяла и усиливала животворящую надежду.

Кто не надеется? Кому не полезно надеяться? Кто в самом страшном разочаровании не считал счастливыми тех дней, в которые лелеял он обманчивую надежду? Авдей также, подобно многим горемыкам, мог бы сочинить себе на две недели совершеннейшее счастие из пошлой надежды на выигрыш ста рублей… И кажется, две недели счастия по всякой оценке стоят ста рублей! Но вот несчастие в самом счастии: Авдей, по природе людей восприимчивых, чувствительных, слабонервных, не имел нравственной упругости, необходимой для полезного сопротивления не одним дурным, а еще более хорошим, блестящим обстоятельствам. Как прежде отчаяние, что для него нигде нет ваканции, поражало душу его тоскою умирающего злодея, так теперь надежда, что, наконец, он поймает эту неуловимую ваканцию в лотерее, уносила воображение его в превыспренние области нечеловеческого блаженства. И та надежда час от часа обращалась в фаталистическую уверенность.

Все, что ни есть в мире прекрасного и радостного, все, к чему стремятся вздохи, желания и усилия страдальцев, для Авдея выражалось отвлеченным понятием о ста рублях серебром, и те рубли принимали светлый образ абсолютного благополучия, о котором не знает ни один чиновник в Петербурге, которое нисходит прямо с неба и дарует избраннику все блага мира сего на всю жизнь!

В этом счастливом состоянии Авдей занялся составлением бюджета издержкам, на которые предполагал употребить сто рублей серебром тотчас по неизбежном выигрыше их. Но трудно было исчислить и оценить все блага, которых можно накупить за сто рублей! Просидев над сочинением бюджета целый час, он написал только следующее: «Очки новые маменьке, 2 руб.; шляпку новую Наташе – неизвестно; салоп новый для нее же – неизвестно…» Более ничего не мог он придумать, не зная ни благополучии, продаваемых в Гостином дворе, ни крайних цен благополучиям; потом он задумался и старался вспомнить свои личные нужды; «но какие же у меня нужды, – сказал он по долгом размышлении: – у меня одна нужда… сделать счастливыми мать и сестру… Вот вам, маменька, сто рублей, и будьте счастливы… как я!»

Вот наступил и день розыгрыша лотереи. Вдруг с Авдеем случилась странная перемена: когда до исполнения мечтаний его осталось несколько часов, он упал духом, растерялся. Прежние золотые мечты заменились угнетающим предчувствием, потому что они только золотые мечты. И сколько муки, сколько отчаяния было в этом предчувствии! «Нет! – думал он. – Я не выиграю! Где мне выиграть! Могу ли я быть счастливейшим из тысячи! Я только обманывал себя мечтами!» Но и в этом сознании не находил он облегчения тяжкой тоски, поразившей душу его в то самое время, когда должна была решиться судьба билета с нумером шестьсот шестьдесят шестым, судьба «Трактата о добродетели».

Напрасно он допускал даже возможность выигрыша, стараясь хоть в этом найти успокоение. Нет! В эту роковую минуту, в минуту развязки, он не мог принудить себя веровать в тот или другой случай, он все-таки был под губительным влиянием неизвестности и тоскливого желания выиграть сто рублей!

Когда конторщики, окончив дневные занятия, расходились по домам, Михей напомнил Авдею, чтобы он сходил в Коломну справиться, не выиграл ли чего-нибудь.

– И куда мне! – отвечал Авдей; но выйдя со двора, бессознательно повернул в Коломну, к месту роковой лотереи.

«Ну, зачем я иду? – рассуждал он сам с собою. – Вовсе незачем итти; там есть кому и без меня выиграть; найдется счастливец! Кому сто рублей ничего не значат, тот и выиграет, а мне так просто счастие принесли бы сто рублей, так я и не выиграю! Мне уж так на роду написано, чтоб не иметь ни в чем удачи и ваканции. Право, напрасно я иду! До сих пор хоть воображал, что вышло бы, если б удалось выиграть, а теперь, когда узнаю, что не выиграл, и воображать нельзя будет, только мучиться стану понапрасну! Известное дело, что я не могу выиграть, а все-таки очень, очень жаль будет. Лучше я ворочусь домой и хоть один вечер подумаю, что вот, дескать, благодать божия! А завтра схожу на лотерею, и пусть!..»

Но едва Авдей исполнился решимости возвратиться домой, чтобы последний вечер воображать себя счастливцем, выигравшим сто рублей и покупающим очки новые, шляпку новую, салоп новый, как в ту же минуту очутился у дома, где разыгрывалась лотерея. Толпа человек в двести расходилась, утешая себя в неудаче остроумными насмешками над коровою, колечком, механическою кроватью и «Трактатом о добродетели» с его пресловутою премиею. Авдей уже не мог воротиться, но, мучимый неизвестностию, желанием, отчаянием, не мог и решиться узнать судьбу своего билета. Он остановился у ворот дома, волнуемый горькою думою. Из отрывистых замечаний толпы он понял, что корова досталась студенту, метившему на колечко, колечко какому-то советнику, который взял десять билетов с единою целью выиграть корову; механическую усовершенствованную кровать выиграл мелочный лавочник, желавший также коровы или, по меньшей мере, «Трактата о добродетели»; кому, наконец, достался «Трактат», Авдей, расстроенный, не расслышал.

– Так и быть, войду и спрошу! – сказал Авдей со вздохом. – Жаль! Две недели был счастлив, и теперь… И что бы им подождать еще недельку! Может быть, тогда вышло бы лучше?.. Пойду! Но зачем итти! Знаю, что не выиграл, но все-таки удостовериться в этом своими глазами страшно!

– А если выиграл? Что, если я выиграл? Приду и узнаю, что выиграл, и вдруг у меня будет сто рублей? О! Страшно!

Бледный, трепещущий вступил Авдей в магазин. Там были, кроме разыгрывавших лотерею, три лица, выигравшие корову, колечко и механическую кровать.

– Позвольте узнать, что мой нумер?.. – спросил Авдей у магазинщика, трепеща от сильного волнения.

– Какой у вас нумер?

– У меня-с?.. Да, у меня есть нумер!

– Который же у вас? Я спрашиваю.

– Ах, да-с! У меня шестьсот… сот… сот… вот-с…

Бедного Авдея била лихорадка; он так дрожал, что не мог даже выговорить своего нумера. Подавая билет, он уронил его и, не поднимая, смотрел на присутствующих мутными глазами.

Хозяин разыгрывавшихся вещей, подняв билет, произнес:

– Нумер шестьсот шестьдесят шестой… это самый счастливый нумер! Вы, милостивый государь, выиграли «Трактат о добродетели» с принадлежащею к нему премиею во сто рублей серебром. Извольте получить!

Авдей зашатался; из глаз его посыпались искры, в ушах раздался звон, будто тысячи колокольчиков.

– Что? – сказал он, смотря на носки своих сапогов.

– Вы, сударь, выиграли сто рублей серебром!

– Сто рублей! – воскликнул Авдей, засмеявшись и ударив себя по лбу так сильно, как будто хотел выколотить оттуда остаток смысла. – Сто рублей! Вот оно что! – И он разлился страшным, неестественным хохотом…

– Что с вами? – Что с ним? – воскликнули в один голос удивленные и испуганные зрители этой сцены.

– Ничего! – заметил Авдей с улыбкою. – Не беспокойтесь, это ничего! Я выиграл сто рублей… да, выиграл, выиграл сто рублей… Очки… шляпку… салоп… Сто рублей!..

И он стал пятиться к дверям, припрыгивая и говоря беспрерывно: сто рублей! Зрители, пораженные странностию случая, безмолвно смотрели вслед за Авдеем, который, очутившись на просторе, скакал по улице, подражая пристяжной лошади, боком, наклонив голову на одну сторону и восклицая: «Сто рублей! Сто рублей!.. Маменька! Сто рублей… Наташа! Очки новые! Сто рублей… Шляпка новая… Сто рублей…»

В то же время Михей, любопытствуя знать, не удалось ли в самом деле выиграть бедному чиновнику хоть механической кровати, шел по Екатерингофскому проспекту в Коломну… вдруг видит он описанное зрелище; Авдей, не уставая, скачет, как лучшая вятская лошадь, за Авдеем бегут мальчишки, за мальчишками три будочника. «Сто рублей! Я выиграл сто рублей!» – кричал Авдей и, повернув за угол, исчез из глаз Михея и своих преследователей.

По Петергофской дороге, на одиннадцатой версте от достославного града Санкт-Петербурга есть уголок, где издавна приютилось абсолютное счастие, уголок, куда не проникают ни стихи, ни рубли; где нет ни друзей, ни лотерей, где каждый обитатель доволен самим собою и, созерцая видения иного, необъяснимого мира, проводит жизнь, не чувствуя жизни. Тот счастливый уголок называется «Больницею Всех Скорбящих».

Туда-то отправился Михей с горьким соболезнованием о жребии своего товарища и с надеждою, что искусство врачей скоро поможет бедному Авдею выйти из восторженного состояния по случаю рокового выигрыша.

Вообразите же, о сострадательные души, отчаяние Михея и глупую шутку судьбы, постоянно преследующую Авдея: главный доктор, выслушав рассказ Михея о причине своего прибытия, отвечал спокойно:

– Хорошо! Но для вашего пациента в доме сумасшедших нет ваканции!..

Сноски