«Свет и Тени» врагов, «совместников/совместниц», «коллег по ремеслу» и… не только генерала Бонапарта. Книга 2: от М до Я

В общем, Англии, он – несомненно, один из ее лучших капитанов – был не нужен.

Горацио мрачнел: его морская душа требовала сильных ощущений – борьбы со стихией.

Штормы и шквалы остались где-то в прошлом.

Только после пятилетней «сухопутной ссылки» – Нельсон оказался в ней из-за своего излишнего рвения в пользу государственной казны, надоев сильным мира сего (влиятельные адмиралы-казнокрады Дигби и Хьюз свели с ним счеты) – о нем снова вспомнили. Когда надо проливать кровь за родину, то она всегда вспоминает о своих лучших сынах, поскольку именно они приносят искомый результат – победу!

Началось все 14 июля 1789 г. со штурма парижской чернью королевской Бастилии, а затем и гильотинирования нерасторопного французского короля Людовика XVI. А после того как 20 сентября 1792 г. под Вальми профессиональная прусская армия дрогнула в противостоянии с армией революционно настроенных французов-санкюлотников, рвущихся проливать свою кровь за Отечествтво в Опасности, и по словам Гете «началась новая эпоха всемирной истории», Великобритания вступила в войну против революционной Франции.

…Скажем сразу, что французский военно-морской флот после всех революционных передряг выглядел откровенно слабо. А ведь совсем недавно он почти на равных сражался с лучшим в мире британским флотом. Офицеров и адмиралов революционные комиссары отправляли на гильотину по первому доносу. Капитанами кораблей либо назначались те, кто громче всего кричал на митингах и выглядел революционером, либо капитаны торгового флота, но последние не слишком-то рвались воевать, а потому на военные корабли шли «худшие из худших». Корабли управлялись плохо, а качество артиллерийской стрельбы и вовсе было хуже некуда. И это при том, что и раньше британские канониры не имели себе равных. Французские адмиралы де Риона, Де Гландеф, де Флет, Тревенар и де Галю противились неподготовленным выходам в море, но революционные комиссары игнорировали их мнения, отправив этих роялистов либо на гильотину или в тюрьму. Удар, нанесенный французским военным морякам их революционной родиной, был такой силы, что восстановить их былую боеспособность не удастся вплоть до конца наполеоновской эпохи. Тогда как англичане обладали отменно подготовленным составом, как кораблей, так и моряков…

Теперь, когда Англия втянулась в большую общеевропейскую войну, каждый капитан, тем более с большим океанским опытом, снова был на счету. В декабре 1792 г. с папки, в которой лежали многочисленные прошения Нельсона, стряхнули пыль, ему отправили письмо, в котором говорилось, что о его последнем прошении вернуть его на действительную службу доложено лордам-инспекторам адмиралтейства. И уже в январе 1793 г. он назначается командиром 64-пушечного линейного корабля «Агамемнон». Судно считалось далеко не первоклассным, но оно прослужило всего лишь 12 лет и по скорости было одним из лучших во флоте, а быстроту и маневренность Нельсон почитал превыше всего. Тем более что благоволивший к нему лорд Чатем пообещал перевести Горацио на более мощный 74-пушечник, как только это станет возможно. И свое слово сдержал, но Горацио уже подобрал себе устраивающий его экипаж и не захотел выходить в море не со своими людьми.

Так после туч Забвения для 35-летнего Нельсона появилось солнце Удачи. Удачи, которая поведет его в Бессмертие!

«Агамемнон» Нельсона включен во флот его старого знакомца, весьма его привечавшего, лорда Худа, действующий в Средиземноморье и с нашим героем случатся четыре судьбоносных события.

Именно здесь он в первый раз столкнется с Наполеоном Бонапартом при осаде последним Тулона, где роялисты готовились создать в Провансе независимое от революционной Франции Южно-французское королевство. Его «Агамемнон» в составе флота лорда Худа будет безуспешно пытаться деблокировать город, но тогда молодой корсиканец одержит свою первую большую победу. А «Агамемнон» Нельсона получит немало ядер в свой такелаж – «Буона Парте» (так тогда писал имя Наполеона Нельсон) знал толк в расстановке орудийных батарей. (Пройдут годы и Нельсон дважды и с лихвой рассчитается со своим обидчиком: именно он окончательно развеет мечту Наполеона о великой империи!)

Именно здесь в конце 1794 г. в доме британского дипломата сэра Джона Адни в Ливорно Горацио встретит свое очередное увлечение. Ею станет то ли француженка, то ли гречанка необычайной красоты – жизнерадостная каштановая шатенка по имени Аделаида Коррелья, слывшая «оперной певицей». Так что глубокая неприязнь Нельсона к французам не распространялась на их сметливый слабый пол. Нельсон будет искать встреч с красавицей, всякий раз, когда его «Агамемнон» будет заходить в порт Ливорно. Роман с восхитительной Аделаидой будет продолжаться больше года. Для прикрытия своей «преступной связи» с этой исключительно элегантной (истинной, как многие француженки, «шарман») и невероятно чувственной женщиной (большой мастерицей в приведении мужчин в состояние нирваны) из неприятельского стана он придумает историю о «сборе разведывательных данных» с помощью иностранной шпионки, которую во флоте прозвали «кукла Горацио». Мало кто из коллег верил ему, но все старательно закрывали глаза на эту маленькую слабость своего соратника и соплеменника – он так часто влюблялся «по уши» почти в каждую хорошенькую женщину, как только оказывался на суше, ухаживая за ними с какой-то преувеличенной куртуазностью. При этом Нельсон никогда не был бесчестным соблазнителем жен и дочерей своих приятелей, а среди них было немало прехорошеньких. Над ослепительно красивой французской «куклой» его «братья по оружию» и «коллеги по ремеслу» ехидно посмеивались. Эта не обремененная нравственностью восхитительная «горизонталка» (армейской среде их «величали» «легкими кулевринами») и раньше профессионально с огромным успехом занималась «рефлексотерапией» с британскими «морскими волками», впуская их «оголодавшее» Главное Мужское Достоинство (ГМД) в свои «райские врата». Там их «ждали-встречали» разнообразные «повороты-навороты» в виде плотно охватывающих ГМД «массажных манжет» с вакумно-помповым эффектом, доставляющих мужчине не только неземное блаженство, но и «откачивающих» из них с помощью искусного сокращения и расслабления мышц влагалища до последней капли их специфическую мужскую живительную жидкость. Вот и Гораций не отпускал Аделаиду от себя ни на шаг, появляясь с ней везде и всюду. Интересно, что его законная супруга Фанни так никогда и не узнала о шашнях его благоверного с «куколкой» и это при том, что все его сослуживцы отмечали: последнее время Горацио Нельсон «хоть и не был беспринципным соблазнителем жен и дочерей своих товарищей» (извините за повтор!), но «отнюдь не брезговал прекрасным полом если на то представлялся шанс».

Именно здесь ему в одиночном противостоянии удастся на 64-пушечном «Агамемноне» одержать свою первую серьезную морскую победу над 74-пушечным линейным кораблем французов «Саира».

Именно здесь он получает свое самое страшное ранение: он лишится правой руки! Мушкетная пуля раздробила ему кость над локтем и руку пришлось ампутировать. Такова будет его плата за преданность родине и бесстрашие в бою! С тех пор его маленькая исковерканная высохшая фигурка с пустым правым рукавом, согнутым и пристегнутым под грудью, плохо повиновавшимися ему левой рукой и ногой, будут производить тягостное впечатление. Но именно так теперь будет выглядеть главная морская слава Великобритании!

Именно здесь он встречает свою роковую любовь: дочь простого чеширского кузнеца, изумительную голубоглазую красавицу с роскошной гривой темно-каштановых волос, ловкую авантюристку с божественной фигурой и, судя по многочисленным свидетельствам различных и очень по-разному относившихся к Горацио людей (адмирал Джервис, вице-адмирал Кейт, капитан Джеймс Сомарец, капитан Трубридж и др.),… отвратительным характером Эми Лайон (Харт), более известную как леди Эмма Гамильтон – жену престарелого английского посла в Неаполе.

Судьба ее столь необычна, что даже если бы на ее пути не встретился прославленный моряк Горацио Нельсон, ее имя все равно сохранилось бы в памяти потомков. Ее экранное воплощение знаменитыми актрисами Вивьен Ли и Мишель Мерсье (легендарная «Анжелика» в одноименном французском «сериале») не в полной мере соответствует бытующим в литературе ее описаниям. Уже в юности (чуть ли не с 14 лет?) с легкой руки известнейшей в Лондоне сводницы и «аббатисы» борделя миссис Келли она стала одной из самых востребованных «жриц» в лондонском «Храме Здоровья» популярного в ту пору врача-проходимца Джеймса Грэхема. «Сеанс лечебных процедур» у этой Богини Мужского Здоровья стоил очень дорого и был крайне престижен. Оказавшись меж пленительно-сладостных чресел «певички» Эми Лайон – одной из самых знаменитых чаровниц (как тогда гов`аривали – Гурий-Искусительниц; сейчас сказали бы – Мастериц Большого Секса!) конца XVIII в. – любой мужчина терял голову!

После того как у нее замечательно «подлечился» закадычный друг самого Принца Уэльского капитан британского флота Джон Уиллет-Пэйн, Эмма по его «весомой рекомендации» переселилась в загородное имение богача и мецената Гарри Фезерстонха, где развлекала его высокородных гостей, танцами на столе в обнаженном виде, публично отдаваясь тому, кто предлагал самые большие деньги за «лечебную процедуру». Рассказывали, что после одной из таких процедур пострадала сама… «врачевательница» – она забеременела. Доподлинно истории осталось неизвестно, кто сделал этой 16-летней «служительнице культа» ребенка.

Подобный «реприманд неожиданный» никак не входил в планы ее хозяина и он тут же выставил ее за дверь. Пришлось «жрице» возвращаться в родные пенаты – к бабушке (родители давно померли). Родив дочь (тоже Эмму), «жрица» взяла себе новую фамилию Харт, вернулась в Лондон и там снова приступила к своим обязанностям, но теперь она «лечила» своим непревзойденным искусством одного мужчину! Ей удалось заманить в свои «любовные тенета» (вернее, «райские врата»! ) сына богатейшего человека Англии графа Уорвика (Уорика) – эгоистичного и лицемерного Чарльза Гревилля. Этот прагматичный аристократ не только пользовался ее интимными услугами по полной программе, но, рассчитывая подзаработать на ее прекрасном теле, даже предлагал ее как натурщицу знаменитому в ту пору британскому живописцу Джоржду Ромни, чьи картины всегда были в цене, тем более, на такую вечную тематику, как роскошная «ню».

Но затем затянувшаяся связь с дорогущей проституткой (будем называть «вещи» своими именами), стала утомлять его. И спустя некоторое время Чарльз, собравшись жениться на женщине своего круга, зная весьма бойкий характер своей «пассии», явно рвавшейся «из грязи в князи» и не без оснований опасаясь возможного скандала, ловко передал свою роскошную голубоглазую содержанку, давно запавшему на нее, своему богатому дяде сэру Уильяму Гамильтону – послу Великобритании в Неаполе. Правда, попросив взамен сделать его своим наследником. Родственники ударили по рукам. Поломавшись для приличия некоторое время, 21-летняя «Богиня Секса» Эмма, не будучи сугубо деревенской простушкой, очень во время поняла, что Гамильтон – это ее шанс прорваться наверх, а ее «тактико-технические характеристики» (телесные прелести) со временем «увянут» и «обвиснут» безвозвратно, отдалась старому ценителю женской красоты. Причем, она так «сервировала» саму процедуру, что богатый дядя забывал обо всем на свете. Она так его ублажала, что уже 62-летний (в XVIII в. это уже был весьма преклонный возраст!) старик спустя несколько лет сожительства – 6 сентября 1791 г. – женился на 26-летней чаровнице и Эмма Лайон стала… леди Гамильтон!

Мужская часть высшего лондонского общества с пониманием отнеслась к тому, что старый аристократ узаконил свои отношения с «видавшими виды» «вратами рая» бывшей проститутки, открывавшимися за весомую плату столичному истеблишменту. Такое случалось с мужчинами преклонного возраста всех времен и народов. А вот женская половина лондонского истэблишмента была противоположного мнения о «певичке», поскольку высокородные аристократки никогда ничего не прощают удачливым «уличным девкам», вытащившим «лотерейный билет».

Интересно, что знаменитые люди той эпохи тоже оценили этот неравный брак. Легендарный герой-любовник Джакомо Казанова (в мемуарах которого явно было не менее половины «залив`ного»! ), несомненно, лучше многих других мужчин знавший толк в женщинах и любовной неге, высказался в том смысле, что случилась очередная мужская катастрофа: старого интеллектуала околдовали! Великий Гете, посетивший «молодоженов» в Неаполе в 1787 г., отметил в своем «Итальянском путешествии» особое искусство, с которым эта сексуальная бестия с распущенными роскошными каштановыми волосами драпировалась всего лишь в пару шалей, умело сочетая открытые и закрытые части своего прекрасного тела, принимая при этом пагубно соблазнительные для мужчин (всех возрастов!) позы, причем они сменялись без малейшей паузы. (Не секрет, что «мода во все времена была всего лишь умелым чередованием открытых и закрытых частей тела»! ) Знаменитый художник Джордж Ромни, вообще считал ее «превыше всех женщин» и написал более 20 ее портретов, часть из которых дошла до наших дней и позволяет нам отдать должное блестящей красоте и сметливости этого секс-символа рубежа XVIII/XIX вв.

Сам старый дипломат искренне гордился своим роскошным приобретением ничуть не комплексуя о ее совсем не беспорочном прошлом, которое ни для кого секретом не было. Будучи опытным и циничным политиком он рассчитывал, что его необыкновенная красавица (это признавал сам Гете) станет «ферзем» в его грядущих политических игрищах. Он начинает «рекламную кампанию» для Эммы, создавая вокруг нее ореол неотразимой и роковой секс-богини, законодательницы мод и хозяйки светского салона. Эмма с ее шикарной фигурой, умением мгновенно перевоплощаться, превосходным голосом, отсутствием комплексов (полной раскрепощенностью на публике) и, конечно, огромным опытом из бытности «жрицей» в лондонском «Храме Здоровья» идеально подходила для воспроизводства дерзких «живых картин». Их воздействие, когда Эмма, прикрытая всего лишь парой прозрачных шалей и роскошной гривой шаловливо светлокаштановых распущенных волос, принимала такие вызывающе-разнообразные позы и, издавая соответствующие звуки (гортанные всхлипы, сменяемые лепетанием и смехом внезапно переходящим в пронзительно-животные вскрики – имитирующие приход Главной Женской Радости всех женщин всех времен и народов – Его Величества Оргазма!) совершала столь однозначные телодвижения, всегда было таково, что все присутствующие, независимо от возраста, тут же вспоминали о своем первом природном предназначении: воспроизводстве себе подобных. Дом Гамильтона стал местом паломничества всех, кто еще считал себя бодрым и детородным. Недаром ведь старик Гамильтон весьма реально оценивал сексуальные возможности своей любвеобильной супруги столь емкими и доходчивыми словами: «Неаполь – это тот город, куда можно завлекать мужчин перспективой переспать с женой английского посла!»

Когда Нельсон встретился с Эммой Гамильтон ему было 34/35, а ей – 28 лет и она уже заметно располнела, что впрочем, лишь придало ей сексуальности в глазах ценителей аппетитных форм! Но только спустя пять лет знакомство с этой умной и волевой женщиной, имевшей множество нужных связей, переросло в многолетний роман, подробностями которого не интересовался разве что ленивый. Добавим лишь, что, по мнению многих современников (в том числе, и отменно давно знавших его по безупречной службе во флоте моряков), эта всепоглощающая страсть принесла Нельсону больше вреда, чем пользы, сделав его «посмешищем всего флота».

Так, считавшийся другом Нельсона, влиятельный лорд Минто снисходительно констатировал, что «… трудно обвинять и осуждать героя за то, что он связался с этой женщиной: она смогла обвести вокруг пальца многих мужчин, более мудрых, чем адмирал». Вовсе не числившийся среди его друзей-приятелей контр-адмирал Кейт снисходительно писал: «…Его отношения с леди Гамильтон и тщеславие дошли до абсурда…». Один из лучших капитанов его эскадры Трубридж решился намекнуть Горацио, что в глазах англичан женщина-картежница (леди Гамильтон, порой, проигрывала за раз в его присутствии за ломберным столом по 500 фунтов стерлингов!) – женщина падшая. Более того, он даже сообщил Нельсону о том какие ходят разговоры среди «братьев по оружию» о его связи с чужой женой: «Мне нередко приходится слышать то, что Ваша светлость наверняка хотели бы сохранить в тайне». А в целом положительно относившийся к Нельсону адмирал Джервис (лорд Сен-Винсен) под началом которого он послужил немало и вовсе откровенно называл леди Гамильтон… просто «хищницей-сукой».

А высокородные (в нескольких поколениях) лондонские леди и вовсе не жалели по-женски ехидных и доходчивых красок для характеристик бывшей потаскухи с густым (низким) томным голосом, умело руководившей мужчинами не только в постели, но и в быту, в лучшем случае называя ее «вульгарной дамой с сильно развитым хватательным инстинктом». В прочем, им виднее, как емко и доходчиво охарактеризовать соплеменницу, «ухитрившуюся ухватить Бога (вернее, Гения), пардон, за… яйца».

Будучи сущим воплощением цветущей женской прелести, Эмма крутила и вертела прославленным флотоводцем как хотела, порой, в ущерб его многолетней репутации безупречно честного и преданного родине морского офицера. Оказалось, что национальный герой Англии, а за свои подвиги Нельсон вскоре удостоился этого высшего звания – типичный… женский подкаблучник.

Правда, это уже другая история…

История новоявленных средиземноморских любовников «Марка Антония и Молли-Клеопатры» (молли – по-англ. «проститутка»; так в высших кругах Лондона презрительно окрестили Эмму Лайон), лежащая за пределами нашего емкого и лаконичного повествования о бранных подвигах самого знаменитого моряка в истории Великобритании…

Но вернемся к капитану «Агамемнона» Горацио Нельсону.

Как только в окрестностях Бёрнем-Торпе прослышали, что их сосед, военно-морской капитан снова уходит в плавание, то тут же все кто мог стали просить взять их сыновей на мичманские места на корабле. На этот раз он уходит в море с новым слугой Томом Алленом, сменившим уроженца Норфолка Фрэнка Лепе, рассчитанного за постоянное пьянство. Новый слуга оказался не лучше прежнего: нагловато-вороватый хитрован. Пришлось ему взять с собой и своего приемного сына Джосая, несмотря на все причитания его вечно вялой и подавленной матери. Правда, настоящего «морского волка» из него так и не получилось: не то дарование, те тот характер.

Моряк – это Призвание!

Худ, пользуясь быстроходностью «Агамемнона» и инициативностью его капитана, гоняет корабль по Средиземноморью с различными поручениями, порой, весьма секретными.

Но из-под Тулона ему пришлось, как всем британским кораблям, убраться по добру – по здорову. Тулонская миссия Худа провалилась.

Помимо этого у Худа появился новый любимец – капитан Сидней Смит, бегло говорящий по-французски. Будучи на шесть лет моложе Горацио этот тщеславный карьерист стремительно делал впечатляющую карьеру или, как говорили тогда, в военно-морских кругах «постоянно высовывался в поисках отличия». Тем самым, он серьезно «напрягал» Нельсона, который подобно всем неординарным личностям (например, его современники Суворов или Наполеон) не терпел рядом со мной сильных конкурентов и с той поры считал Смита своим недругом. Правда, Смит оказался одним из главных виновников провала британского флота под Тулоном, что вызвало у Нельсона большое личное удовлетворение. «Лорд Худ выбрал не того человека, – иронично заметил он среди „братьев по оружию“. – Недаром ведь старая пословица гласит: „Кто много говорит, тот мало делает“».

После этого крупного конфуза Сиднея Худ снова «обратил» свое пристальное дружеское внимание на способного и инициативного Горацио. Но и тот чуть не попал впросак: еле-еле унеся ноги из развязанной им самим яростной стычки с пятью французскими кораблями, чья орудийная мощь почти втрое его превосходила (180 пушек против 64)!

В общем, особой боевой славы Нельсон все еще так и не приобрел.

Нельсон откровенно негодовал на Злодейку Судьбу: мало того, что в Средиземноморье ничего значительного не произошло, так еще и знаменитое трехдневное яростное побоище в Атлантике между 26 линейными британскими кораблями адмирала Хоу и 27 линейными кораблями французского контр-адмирала Жуаеза завершившееся в ничью (противники выбили друг у друга по 12 линейных кораблей!), прошло мимо него!

…Кстати, в ходе захвата о-ва Корсика (больших боев не было, а вот мелких стычек – предостаточно!) Нельсон получил свое первое ранение. В бою под Кальви шальное ядро ударяет в бруствер, осколок камня попадает ему в бровь и с той поры его правый взгляд стал видеть хуже левого, но полностью он не ослеп! Молва гласила, что ему перебило зрительный нерв и он даже якобы потерял глаз, но на самом деле не все было так ужасно: его даже не внесли в официальные списки раненных. Хотя какое-то время, но отнюдь не до конца жизни он, все же, носил на правом глазу черную повязку, которая выделяла его среди всех остальных. (А вот его знаменитый современник – русский фельдмаршала Михаил Илларионович Кутузов, имевший два тяжелых ранения в голову рядом с глазом – никогда черной повязки не носил: это всего лишь домысел беллетристов и кинематографистов!) Правда, он так «наряжался», скорее всего, для того чтобы продемонстрировать увечье всем и, в первую очередь, начальству от которого зависели награды и претендовать на пенсию как инвалиду зрения. По части жажды наград он был сродни Александру Васильевичу Суворову и всячески их добивался, правда, как и тот, в боях, в том числе, и абордажных схватках, а не на блестящем паркете, т.е., как и русский полководец, «брал чины саблей». «… Меня не оценили по достоинству. Ну ничего. Я еще попаду в газеты!» – часто повторял он тогда. Но потом он лишится руки и навсегда снимет свою «пиратскую» повязку: сострадание можно будет вызывать пустым рукавом, а не «потерянным» глазом…

Более всего его угнетало недостаточное признание на родине его боевых заслуг. Лорд Худ лишь бегло упомянул о нем в своем пространном докладе в адмиралтейство о взятии англичанами о-ва Корсика. Более того, его забыли еще и премировать!

В конце 1790-х гг. Горацио чаще всего сражается не только с французами (в частности, с 84-пушечником «Передовым»), но и с присоединившимися к ним испанскими моряками (»«Доны» делаю хорошие корабли, но не умеют готовить моряков! – ехидничал Нельсон). Ему фартит и он часто добивается красивых побед, как, например, 14 февраля 1797 г. – в День Св. Валентина – в битве у мыса Сан-Висенти (Сент-Винсент) близ юго-западного побережья Португалии.

Тогда в туманной дымке английская эскадра в составе 15 линейных кораблей и четырех фрегатов смелого и инициативного адмирала сэра Джона Джервиса (его отнюдь не все любили на флоте, но с ним – бывалым морским начальником – несомненно, считались), сменившего на посту командующего Средиземноморской эскадрой лорда Худа (ему не дали переукомплектовать состав и починить корабли, сильно нуждавшиеся в ремонте), внезапно оказалась на траверсе у испанского флота адмирала Жозефа де Кордобы. Под началом нового командующего оказался и коммодор 1-го класса (а это лишние 10 шиллингов жалованья в день) Нельсон на новом 74-пушечном «Капитане»: его «Агамемнон» несмотря на недавний экспресс-ремонт на ходу в море, а затем и в доках Ливорно, так поизносился, что по оценкам бывалых мореходов уже мог «в один прекрасный момент» рассыпаться прямо в море и эту «плавающую лохань» (по словам самого Нельсона) отправили на… покой, дорабатывать свой век конвойным судном. Нельсон использовал момент и забрал с собой большую часть преданных ему «агамемнонцев».

…Между прочим, Британия умудрилась проиграть войну в Средиземном море (у нее не осталось баз на средиземноморском побережье) и ей пришлось уходить за Гибралтар, чтобы там начать битву за Атлантику с французами и примкнувшими к ним испанцами. Адмиралтейство послало Джервиса к Кадису, напомнить испанским «донам», что у британского льва зубы еще крепки, а клыки – остры. Жозеф де Кордоба спешил на объединение с франко-испанским флотом в надежде наконец-то отомстить островитянам за обиду Непобедимой Армады почти что двухсотлетней давности. Кораблей у англичан было заметно меньше, но зато у них были опытнейшие моряки. Столкновение было неизбежно, поскольку испанский адмирал полагал, что у врага, всего лишь… 9 вымпелов…

Пока более мощный испанский флот (27 линейных кораблей и 10 фрегатов) спешно выстраивался из двух кильватерных колонн в традиционный боевой порядок тех времен – прямую линию дабы использовать всю свою, несомненно, большую огневую мощь для удержания врага на почтительной дистанции – Джервис, благо ему благоприятствовал попутный ветер, успел сделать совершенно неожиданный в ту пору «ход морским коньком». Он увидел, что дистанция между вражескими колоннами опрометчиво большая (несколько морских миль) и тут же подал сигнал максимально быстро под острым углом вклиниться кильватерной колонне англичан в построение испанцев, расчленить его и разгромить превосходящего его численно врага по частям. Шедший третьим с конца Нельсон первым увидел запоздалую попытку испанцев перестроиться и если не спастись бегством, то, по крайней мере, максимально сократить дистанцию между кораблями, чтобы не дать англичанам успеть прорезать свой строй. Медлить было нельзя и Нельсон нарушил незыблемый боевой морской закон той поры: резко вышел из строя (!) без приказа главнокомандующего!!!

В тоже время именно этот отчаянный маневр стал началом славы Горацио, которая с той поры вознесет его на неведомые выси флотоводческого искусства и только смерть от вражеской пули остановит его Восхождение на вершину Флотоводческого Олимпа!

…Между прочим, тогда было принято вести морской бой очень просто: вражеские флотилии выстраивались друг против друга и каждая пыталась уничтожить другую, полагаясь на б`ольшую огневую мощь, искусство и быстроту своих канониров или же большую маневренность и скорость своих кораблей. Соседние суда поддерживали друг друга огнем или принимали на себя огонь противника. Если по какой-либо причине один корабль выходил из линии, он подвергал соседние смертельной опасности. Капитана корабля, нарушившего боевую дисциплину, ждал военный суд и суровый приговор, вплоть до смертельного…

Без колебаний сломав строй британского флота, поймав ветер, на всех парусах Нельсон устремился к просвету в испанском строю, образовавшемуся из-за запоздалой попытки Кордобы перестроиться. И все же, просвет между вражескими судами сужался быстрее чем шел «Капитан» и когда он через четверть часа после своего рискованного маневра сумел в него втиснуться, то оказался зажатым сразу семью (!) испанскими судами и попал под их сокрушительный огонь. На четырех «испанцах» стояло по сотне и более орудий, а на гиганте «Сантиссима Тринидад» их было целых 136 (!), расположенных четырьмя ярусами, что было большой редкостью для тех времен. Это был самый мощный в мире корабль. Не понятно как, но «Капитан» выдержал всю эту лавину огня, но, даже потеряв почти весь такелаж (не осталось целым ни одного паруса, ванта и веревки!), переднюю топ-мачту (!) и сломанный руль (!), успел-таки подойти вплотную и отвечать бортовыми залпами в упор с фантастической скоростью – через каждые полминуты (!) – тогда как испанцы могли отвечать лишь с интервалами в пять (!) минут. Получалось, что на одно испанское ядро британцы отвечали… 10-тью! Такое огневое преимущество не могло не сказываться. Изумительная нельсоновская выучка его матросов и канониров, преданно следовавших за ним еще со времен «Албемарля», а некоторых и «Хинчинбрука» (!) спасла его в той страшной передряге. Более того, Джервис очень во время поддержал стремительный маневр задним от Нельсона мателотом (соседним в строю) «Экселентом» («Отличным») его старого сослуживца Коллингвуда. Следом за ним к месту ожесточенного боя успели прорваться еще два линейных корабля британцев («Каллоден» Томаса Трубриджа и «Бленхейм»). Умело зайдя испанцам с кормы, они буквально вычищали их палубы беспощадным продольным огнем.

Ведомые отчаянным Нельсоном, четыре британских корабля выиграли этот неравный бой. Беспрерывный огневой шквал нельсоновцев и его «братьев по оружию» заставил два испанских судна сдаться, а два («Святой Николай» и «Сан-Хосе») были взяты на абордаж. Причем коммодор Нельсон, опять-таки нарушая военно-морской устав, первым бросался на палубы вражеских кораблей, ведя за собой абордажные команды. Обычно это поручалось младшему офицеру. Но он, как всегда, был не в силах отказаться от возможности драться в самой гуще боя, пьянея от чувства опасности.

…Кстати, взятие на абордаж сразу двух кораблей, переходя при этом с одного на другой было названо в британском флоте – «нельсоновским мостом»…

И хотя остатки сильно потрепанного испанского флота во главе со своим массивным флагманом «Сантиссима Тринидад» в суматохе боя все же успели ускользнуть, но победа англичан была внушительной: их меньшая по численности эскадра захватила четыре вражеских корабля, не потеряв ни одного своего. Правда, они сами были так сильно избиты, что о серьезном преследовании испанцев не могло быть и речи.

…Между прочим, не все английские капитаны были рады такому успеху их «коллеги по ремеслу» везунчика Горацио Нельсона! [Не секрет, что в части военной славы среди моряков (капитанов и адмиралов), как и между полководцами всех времен и народов никогда не было и не бывает «братьев по оружию»: это самая ревнивая из страстей, поскольку она покупается морем крови – Своей и Чужой и смертями «Бесчисла» с Обеих Сторон!!!] От их лица весьма авторитетный в среде «морских волков» Британии Роберт Кальдер, заявил Джервису, что Нельсон своим неожиданным маневром совершил настоящее преступление перед законом. За это его следует немедленно отдать под суд, а не позволять ему, минуя всякое старшинство поднимать брейд-вымпел младшего флагмана на наименее пострадавшем «Иррезистибле» взамен в щепы разнесенного «Капитана». Джервис аргументировано парировал выпад недовольных в том смысле, что если бы кто-то из них совершил нечто подобное, что принесло бы британскому флоту победу, то он точно так же бы закрыл глаза на их «демарш». В общем, «победителей не судят» – у всех народов и во все времена…

Заслуги особо отличившегося в том памятном бою Нельсона родина оценила по достоинству. Вскоре он уже командует целой эскадрой в составе Средиземноморского флота, 22 февраля 1797 г. получает звание контр-адмирала 3-го класса (или Синего флага; выше были адмиралы Белого флага или 2-го класса и Красного флага, т.е. 1-го класса) и один из высших британских орденов – Рыцарский Орден Бани, возводивший его в дворянское достоинство и его супруга Фанни стала леди Нельсон. Правда, не исключается, что с присвоением контр-адмиральского чина Джервис и лорды Адмиралтейства несколько подправили очередь в старшинстве, что вполне естественно вызвали немало нареканий среди тех, в том числе, и участников сражения, кого новоявленный герой Сент-Винсента обошел.