«СВЕТ и ТЕНИ» М. И. Кутузова. Часть I

…Кстати сказать, ходили слухи, что одной из весомых причин нелюбви нового императора к Кутузову могло быть знание последним принадлежности Александра к заговору против своего отца Павла I!? Хотя, впрочем, доподлинно нам не известно, когда между ними могла пролететь «первая ласточка непонимания», но она, так или иначе, «пролетела»! Все, кому не лень, давно и не единожды «потоптались» на этом интересном факте! Всякое рассказывали по этому поводу… (якобы царь называл женолюба Михаила Илларионовича… «одноглазым старым Сатиром»? ), разное – предполагали… (якобы Александру I могла претить повышенная угодливость Кутузова-«царедворца»? ). Оба были людьми очень «непрозрачными» и это еще очень литературно говоря. Оба, судя по характеристикам, которые им давали хорошо знавшие их современники, были удивительно схожи характерами. Они должны были видеть друг друга насквозь, читать мысли друг друга. Тем более, что один был любимым бабушкиным внуком, другой – любимым генералом…

Три года Кутузов находился не у дел, проживая в своем поместье Горошки Житомирского уезда, занимаясь его благоустройством. Приходит грустное известие о смерти одного из самых близких и дорогих ему людей – адмирала Ивана Логиновича Голенищева-Кутузова. Все его попытки вернуться на военную службу с помощью старых знакомств (П. М. Волконского и Ф. П. Уварова) терпели неудачи. Михаил Илларионович, подобно тому, как в свое время это делал Суворов в отношении революционного генерала Бонапарта, внимательно следит за обстановкой в Европе, где новоявленному императору французов Наполеону I явно предстояла новая большая война против вековых монархий. Или, все же, наоборот, европейские монархи «вострили сабли и штыки» против «корсиканского выскочки»!? Так его непочтительно величали представители монархической Европы-«старушки»

Глава 12. Как «наш ангел» большую войну против «корсиканского выскочки» «замутил»!

И вот в 1805 г., когда эта война все-таки громыхнула в самом центре Европы, с марта месяца Кутузов во главе армии (о нем вспомнили, когда отпала кандидатура французского эмигранта на русской службе генерала А. Ф. Ланжерона) и направляется на запад навстречу с непобедимым «корсиканским чудовищем» (еще одно пренебрежительное прозвище Наполеона среди перепуганной аристократии монархической Европы). Это будет их первое очное рандеву и оно сложится для всегда такого острожного («лучше быть слишком осторожным, нежели оплошным и обманутым») Михаила Илларионовича крайне неудачно, правда, лишь отчасти по вине его характера. По полководческой репутации Кутузова будет нанесен болезненный удар. Впрочем, обо всем по порядку, тем более, что в начале все складывалось не так уж и плохо.

…Кстати сказать, Екатерина Ильинична – супруга Кутузова – была вовсе не в восторге от очередного назначения мужа. Ее – даму весьма практичную – не устроила… материальная сторона дела! Государь назначил Михаилу Илларионовичу всего лишь 10 тыс. рублей подъемных с последующей помесячной выплатой 100 рублей столовых. Для сравнения, когда в 1799 г. Александр Васильевич Суворов уходил в свой легендарный Итальянский поход против французов в союзе с все теми же австрийцами, то ему Павел I отписал 30 тысяч подъемных и 1000 рублей столовых денег ежемесячно. Разница более, чем существенная…

Справедливости ради следует признать, что Бонапарт давно и неоднократно делал попытки на сближение с Россией. Первые самые осторожные шаги в этом направлении он проделал еще в самые первые месяцы своего консулата. Первый консул приказал, чтобы все русские, находящиеся в плену во Франции с момента Итальянского похода «русского Марса», а это 6732 (!) человека (в том числе, 134 офицера разного ранга, вплоть до генералов), возвратились в Россию без обмена и со всеми военными почестями. Ради этого случая они были обмундированы заново, получили новое оружие и свои знамена.

Русского эмиссара генерала Спренгпортена, отправленного благодарным Павлом I в Париж для подготовки почвы для политического сближения России и Франции, встретили там с распростертыми объятиями. В разговоре с Талейраном русский генерал заявил, что вскоре под руководством русского государя будет создана Лига северных стран для борьбы с владычеством Британии на морях. Бонапарт тут же выразил желание, чтобы во Францию побыстрее прибыл посол, который был бы уполномочен подписать полноценный договор. Более того, он твердо объявляет на заседании Госсовета 2 января 1801 г.: «У Франции может быть только один союзник – это Россия!» Российский император не остается в долгу и принимает ответное решение для установления дружбы и контакта с Францией. По его приказу, бежавший из революционной Франции и «гостивший» уже несколько лет в России король Людовик XVIII и его маленький двор должны были покинуть российскую империю. Со службы были уволены многие французские эмигранты-роялисты. В своем кабинете царь распорядился поставить бюст Бонапарта и публично пил за его здоровье.

Взаимоотношения между Россией и Францией – в лице российского государя и Первого консула – развивались очень стремительно, причем, в положительную сторону!

И тут, словно гром среди ясного неба громыхнула шокирующая новость!

Русский монарх скончался от «апоплексического удара» в ночь на 12 марта 1801 г.!

Нельзя не признать, что недовольство русского дворянства Павлом I не могло не закончиться заговором против него, слишком он был ему неудобен. Британские спецслужбы (у Англии, как известно никогда не бывает постоянных союзников, но всегда имеются постоянные интересы, был свой особый резон в смещении непредсказуемого русского царя) дали деньги на организацию дворцового переворота, а старший сын императора – свое «полумолчаливое» согласие. Российский посол в Великобритании С. М. Воронцов так охарактеризовал случившееся: «Мы на судне… капитан (которого) сошел с ума, избивая экипаж… Я думаю, что судно погибнет; но вы говорите, что есть надежда на спасение, так как первый помощник капитана – молодой человек, рассудительный и мягкий, который пользуется доверием у экипажа». Им был Великий князь Александр Павлович. О том, как и кто убивал сына Екатерины II, прозванной современниками, особенно теми, кто при ней процветал, Великой, написано много разного. Ясно, что Павел, по своей воле оказавшийся в изоляции, что-то предчувствовал, был весьма нервозен перед своей смертью, но так и не предпринял никаких шагов для своего спасения. По сути дела он был обречен и генерал-губернатор Санкт-Петербурга граф П.Л. фон дер Пален с кампанией полупьяных гвардейцев и ганноверско-брауншвейгским бароном на русской военной службе Л. Л. Беннигсеном сыграли роль… «мясников», причем весьма непрофессионально. Впрочем, все подробности установить невозможно. Показания участников убийства весьма сбивчивы, что и понятно: все стремились изобразить свои собственные действия в максимально выгодном свете. Точно также обстояло дело и с весьма туманными обстоятельствами убийства отца (?) Павла I императора Петра III! В зависимости от конъюнктуры момента «соубийца» мог представить себя либо активным участником содеянного, либо… всего лишь безучастным свидетелем происшествия!? Так бывает! Не исключено, что когда императору попытались подсунуть на подпись какую-то бумагу (акт об отречении?), а он, будучи человеком взрывного темперамента, категорически отказался, последовала «жаркая дискуссия» и русского царя не стало. Возможно, сначала ему проломили висок массивной золотой табакеркой, а потом свалившегося императора «додушили» офицерским шарфом – то ли гвардейского офицера Скарятина, то ли генерала Беннигсена? При этом, скорее всего, не обошлось без озверелого избивания полмертвого государя всем чем попало, причем до такого состояния, что его нельзя было показывать народу: настолько Павел был обезображен и поломан.

…Примечательно, что простые солдаты отнеслись к «смерти» царя-батюшки с угрюмым молчанием. Царские «строгости», предназначаемые в первую очередь генералитету и старшим офицерам, их – рядовых – почти не касались. Дело дошло до того, что один из самых привилегированных гвардейских полков – лейб-гвардии Конный полк – отказался присягать на верность Александру I, не убедившись в смерти Павла I. Куаферы долго колдовали над изувеченным трупом царя, прежде чем Беннигсен решился дать солдатской делегации посмотреть на «работу» рук и ног пьяных заговорщиков. Солдатское резюме было исчерпывающим: «крепко… умер!»…

Потом было сделано очень много для «реабилитации» нового императора-«отцеубийцы». (И это отражено в отечественной литературе.) Но лучше всего характеризует роль сына в заговоре против отца сцена, в которой один из главных его идеологов и руководителей граф Петер Людвиг фон дер Пален якобы строго прикрикнул на изображавшего судорожные рыдания Александра: «Перестаньте ребячиться! Ступайте царствовать!» «Совет-выкрик» Палена давал всем участникам случившегося намек: новый император вовсе не столь чист, как пытался изобразить, проливая «горькие слезы» по ненароком убиенному отцу-императору. Столь искушенный в интригах и жестокой политической борьбе, каким, несомненно, был Александр Павлович, не мог не понимать, что его твердый, вспыльчивый и своенравный отец не подпишет какую-то бумажку, подсунутую ему пьяным офицерьем, вломившимся в царскую спальню. И, тем более, что отстраненный папа (почти четверть века ждавший смерти своей властолюбивой матушки, чтобы взойти на давно принадлежавший ему по закону трон!) заживет тихой и мирной жизнью «отставного государя». Сын знал, на что шел, забыв, что «черного кобеля не отмоешь добела».

…Между прочим, Северная Пальмира известие об убийстве монарха встретила ликованием. На улицах всех гвардейских офицеров – «героев» минувшей ночи – приветствовали криками «ура», а экзальтированные «барышни» всех возрастов, мастей и комплекций, беззастенчиво лезли к ним целоваться. К полудню в лавках не осталось ни одной бутылки шампанского. Во время банкета, устроенного на сто персон одним из «заговорщиков» князем Зубовым, чтобы отпраздновать вступление на престол нового государя, было выпито 500 бутылок шампанского. В общем, все как полагается: «Король умер! Да здравствует король!»…

В Париж известие о гибели российского императора на выгодный союз с которым так рассчитывал Первый консул пришло 12 апреля 1801 г. Наполеон все понял: в Михайловском замке зверски убили не только непредсказуемого для его подданных русского самодержца, но и «поставили крест» на русско-французском союзе!

Итак, на российском престоле Павла сменил его сын Александр – грациозный и изысканный красавец – говоривший со всеми любезно и всем улыбавшийся. Новый император говорил одно, думал другое, а делал третье. Все, кто с ним общался единодушно отмечали его лукавство, неискренность и лицемерие. Причина этого «феномена» лежит в том, что он очень рано познал ложь, обман и грязное закулисье придворной жизни: в окружении его царственной бабки его отца презирали, а когда он оказывался в отцовских Гатчине или Павловске тоже самое он наблюдал по отношению к обожавшей его бабке. И тут и там ему приходилось приспосабливаться к «нормам», царившим при обоих дворах. Приходилось лавировать и изворачиваться, чтобы «выжить» между двумя «жерновами»: бабушка была исключительно властной, а отец с его любимой гатчинской казармой – болезненно неуступчив и вечно подозрителен. Говорили, что шведский посол Лагербьелк выдал исключительно емкую и доходчивую оценку личности Александра I: «В политике Александр тонок как острие булавки, остер как лезвие бритвы и лжив как пена морская».

Примечательно, что когда Бонапарт прислал в Петербург своего близкого друга и адъютанта генерала Дюрока, чтобы разузнать, что за человек новый молодой русский царь Александр I, тот очаровал его своим разговором так, как если бы он беседовал с лучшим другом. Дюрок купился на фразу лукавого государя: «… Поверьте, я говорю вам от всего сердца». У него не хватало слов, чтобы расписать Первому консулу свое восхищение этим добрым, всегда улыбающимся и любезным монархом. Точно такая же участь постигла и прибывшего осенью 1801 г. временного посланника Первого консула молодого блистательного офицера Армана де Коленкура. На императора России постарались произвести максимально положительное впечатление, направив к нему выходца из древней дворянской семьи, чьей предок уже в 1205 г. был одним из знаменитых героев Четвертого крестового похода. Дед и отец Армана были генералами королевской армии. Это уже был не какой-то безродный выскочка, недостойный общения с санкт-петербургским высшим светом. Посланник был высок, красив, галантен и к тому же, воин, зарекомендовавший себя в рядах Рейнской армии во главе 2-го карабинерного полка. Правда, ему не хватало дипломатического чутья и циничной изворотливости опытного переговорщика. В результате и его новый русский монарх сумел очаровать на счет – «раз, два…».

Многие историки склонны считать, что на самом деле самовлюбленный, завистливый и злопамятный молодой русский император с самого начала своего царствования не просто завидовал, а непримиримо ненавидел популярного и знаменитого «корсиканского выскочку» Наполеона Бонапарта. Именно ему пришло в голову сколачивать новую антифранцузскую коалицию европейских монархов.

…Между прочим, начал он завлекать всеми возможными и невозможными способами в союз против Бонапарта, естественно, с тех, кто был ему ближе всего по… крови! Не секрет, что связи российского монарха Александра Павловича Романова по крови были очень конкретными с Германией! Напомним, что дед Александра I, убитый подельниками Екатерины II Петр III, был урожденным герцогом Гольштейн-Готторпским (его мать Анна Петровна была дочерью Петра I), его бабка (Екатерина II) – урожденная княжна Ангальт-Цербсткая, мать – урожденная принцесса Вюртемберг-Штутгартская. Получается, что по крови очередной русский царь был всего лишь на 1/16 русским! Добавим также, что все дети в семействе покойного Павла Петровича «Романова» заключали браки только и исключительно с представителями различных германских князей. Сам Александр был женат на Луизе-Марии-Августе, принцессе Баден-Баденской. Его средний брат Константин был женат на принцессе Саксен-Заафельд-Кобургской, следующий по старшинству брат Николай женился на принцессе Прусской, дочери, между прочим, Фридриха-Вильгельма III и, наконец, самый младший из братьев, Михаил заключил брак с принцессой Вюртембергской. Брачный расклад Александровых сестер столь же однозначен: Александру выдали замуж за Иосифа – эрцгерцога Австрийского, Елену – за Фридриха-Людвига Мекленбург-Шверинского, Марию – за Карла-Фридриха Саксен-Веймарского, Екатерину – первым браком за Георга-Петера Гольштейн-Готторп-Ольденбургского (т.е., за кузена!), а вторым – за Фридриха-Вильгельма Вюртембергского. И лишь Анна вышла замуж за Вильгельма II Нидерландского! Так кто же они – Романовы или, все же, Гольштейн-Готторпы и «Компания»!? Но, ни это главное! Главное в том, что Александр постоянно стремился «не забыть» и не задеть своими грациозно-изящными «телодвижениями» всех своих многочисленных германских родственников – дядей и теть, кузенов и кузин…

Первой в ряду агитируемых против бонапартовской Франции оказалась Пруссия и ее король Фридрих-Вильгельм III – своего рода пародия на его знаменитого предка, короля-полководца Фридриха II Великого. Уже в июне 1802 г. Александр I посетил Мемель, где под его мужские чары подпала изысканная и грациозная, неотразимая белокурая 26 летняя красавица-королева Луиза. Рассказывали, что ее венценосный супруг знал толк лишь во «фрунтовой выправке» и не уделял должного внимания своей очаровательной супруге. Мало кто из женщин мог устоять, когда им оказывал внимание такой красавец мужчина каким, несомненно, был в ту пору российский император, артистично изображавший влюбленность одним лишь томным взглядом. Недаром Александр I поведал одному из своих особо приближенных свитских, что он де закрывал на ночь свою спальню на два оборота ключа – на всякий случай – чтобы «потерявшая голову» королева не «совершила глупости» при живом муже. Мимолетная мемельская встреча двух коронованных «агнцев» не дала быстрых результатов, но, как покажет ближайшее будущее и не прошла бесследно. Александр был известным любителем неясных выражений и туманных маневров, но, взяв курс на войну с Францией, он не свернул в сторону, несмотря на то, что ведущие европейские монархи не сразу и не окончательно «вступили на тропу войны».

Сам же русский самодержец по уверениям некоторых историков «вырыл топор войны» с Бонапартом уже в конце 1803 г.

Интересно, что ружейный залп, гулко грохнувший во рву Венсеннского замка под Парижем и унесший жизнь безвинного принца Энгиенского, по-разному отозвался при монархических дворах Европы. Так соседнее с Францией маркграфство Баден предпочло «не делать из мухи слона». В Вене и Берлине повозмущались лишь для вида. Более всего, «возбудился» «наш ангел», который поставил на заседании Госсовета вопрос о немедленном разрыве и войне с Францией.

…Кстати сказать, не все в ближайшем окружении молодого русского царя были согласны с ним в необходимости войны с Францией. Так весьма влиятельный граф Николай Петрович Румянцев, член Госсовета, весьма дальновидно говорил Александру I, что не видит необходимости немедленно развязывать войну из-за гибели иностранного принца: «… соображения сентиментального порядка никак не могут быть допущены в качестве мотива для действий… Произошедшее трагическое событие никак прямо не касается России, а честь империи никак не задета…»…

У российского императора появился долгожданный повод для войны с «корсиканским выскочкой» и он постарался использовать его на все 100%, выступив перед всей монархической Европой в качестве главного поборника права, вожака нового крестового похода против «богомерзкого» революционного режима. А после того, как Бонапарт недальновидно дал понять через своего министра иностранных дел Талейрана, что «отцеубийце» негоже судить о внутренних делах чужого государства, российский император смыслом своей жизни, мотивом всех своих действий сделал только одно – уничтожение Наполеона. Как констатировали люди, хорошо знавшие своего государя, «…Александр был злопамятен и никогда в душе своей не прощал обид, хотя часто из видов благоразумия и политики скрывал и подавлял в себе это чувство». Несмотря ни на какие геополитические интересы, несмотря на явное нежелание европейских монархов влезать в очередную войну с непобедимым генералом Бонапартом, несмотря на надменность «Туманного Альбиона», у которого повторимся «никогда не бывает постоянных союзников, а только постоянные интересы», русский царь будет заниматься эскалацией войны (Англия уже почти год была в состоянии войны с Францией), делая все возможное и невозможное для этого. Очень долго австрийский и прусский дворы осторожничали, прикидываясь «глухонемыми». Наконец прусский король откровенно заявил, что «…только непосредственные действия Франции против территории Пруссии заставят меня взять в руки оружие». Но российский самодержец не унимался и пошел на все условия прагматичного первого министра Великобритании Уильяма Питта-Младшего, только бы затеять большую «войнушку» против ненавистного ему удачливого и популярного генерала Бонапарта. «Помогать какой-нибудь стране – означает самый удобный способ завладеть ею, – съязвил высокомерный Питт и заключил англо-русский союз против Франции. Примечательно, что обещанные субсидии британцы выплатили России не полностью и с опозданием, а свои сухопутные силы не выставили и вовсе. Впрочем, мнение о боеспособности британской армии в ту пору в континентальной Европе было весьма низкое.

Так или иначе, но столь желанная для российского императора большая война в Европе против «корсиканского выскочки» началась.

Глава 13. «Разблюдовка» или, расклад сил

Армии коалиции и их резервы – под ружье планировалось поставить чуть ли не 622 тысяч человек, безусловно, превосходили силы французов. Австрийцы давали 250 тыс., русские – 180 тыс., немало рассчитывали получить от пруссаков, если они, конечно, «созреют». Контингенты других стран выглядели намного скромнее: Швеция давала 16 тыс. человек, Неаполь обязался выставить до 20 тыс. человек. Планировалось так же, что к союзникам присоединятся еще и до 20 тыс. солдат из мелких немецких государств. Но вряд ли можно было говорить об этом всерьез, поскольку рассчитывать на лоскутную Германию, где резко усилилось влияние Франции, не приходилось. Англичане, помимо своего действительно могучего флота, обещали выделить всего лишь 5 тыс., но и этого безусловного мизера так никто и не увидел на континенте, что было впрочем, очень присуще для островитян: они предпочитали «загребать жар чужими руками». Зато Великобритания выделяла своим союзникам немалые деньги (1250 тыс. фунтов стерлингов за каждые 100 тыс. человек, а также часть выплат по мобилизационным расходам), то есть она собиралась играть роль банкира коалиции. Поэтому французы потом смогли утверждать, что союзники «продались» за английское золото и за это воевали с наполеоновской Францией. У европейских феодальных держав денег в казне на войну на самом деле не хватало, но как покажет время, английские субсидии, которые будут выплачиваться коварным Туманным Альбионом не только с большим опозданием, но и не всегда, смогут покрыть лишь часть огромных военных расходов союзников.

Правда, австрийский император после двух подряд проигранных республиканской Франции войн в середине 1790-х гг. и на рубеже XVIII – XIX вв., смог «наскрести по сусекам» меньше обещанного – лишь 230 тыс. человек. Зато не нюхавший пороха, но ретиво-амбициозный молодой русский государь соберет на войну примерно столько же. Все они пойдут воевать «за царя и отечество» на чужбину.

Исподволь готовясь к назревавшей войне с монархической Европой, Наполеон сумел сформировать свою армию на основе жесткой воинской повинности, введенной в действие в 1798 г. военным министром того времени прославленным революционным генералом Журданом, призывавшей в армию мужчин от 18 до 30 (в эпоху правления Наполеона и до 40) лет. Ежегодный призыв в армию все время рос: с 1801 года по 1805 гг. – не менее 60 тысяч, позднее – наборы все росли и росли. И все же, максимум на что мог рассчитывать Наполеон – 446 746 бойцов и это – по формулярным спискам, – а на деле их было меньше.

Другое дело, что и союзники не смогли и не успели собрать все свои силы. На самом деле, а не как планировалось на бумаге, на четырех оперативных направлениях (в северной Германии, южной Германии, северной Италии и южной Италии) они могли сосредоточить от 380 до 437 тыс. чел. (данные, как водится, сильно разнятся), а с «гипотетическими» пруссаками – что-то около 497 тыс., но этого так и не произошло. При этом больше всего полагалось выделить на основных театрах войны: в южной Германии – 200—220 тыс. штыков и сабель (из них порядка 80—90 тыс. русских, остальные – австрийцы), а в Северной Италии (зоне особых интересов империи Габсбургов!) – 95—100 тыс. отборных австрийских войск под началом их лучшего полководца эрцгерцога Карла.

…Кстати сказать, единого командования объединенными силами не предусматривалось. И это было понятно, поскольку это было не возможно из-за разбросанности четырех театров военных действий. Но в тоже время не было обговорено, как и когда следует вести военные действия на этих отдельных театрах ведения войны. И, тем более, не было определено, кто и кому будет подчиняться в случае совместных действий союзников и кто конкретно будет всеми командовать. Так были заложены причины будущих катастрофических проигрышей союзников…

Австрийскому послу в Париже своему старому знакомцу Филиппу Кобенцелю Наполеон категорично заявляет: «Я не столь безумен, чтобы дать русским время прийти к вам на помощь… если Ваш властелин желает войны, что ж!.. скажите, что он не будет праздновать Рождество в Вене!» Задача Наполеона с военной точки зрения сводилась к сохранению тех преимуществ, которые и ранее обеспечивали ему победу: быстрота передвижения войск и сокрушение армий противника поодиночке. Спустя век немецкие военные стратеги назовут это «блиц-кригом» – быстрой, победоносной войной.

Великая армия или Grande аrmee – обычно так в литературе принято называть те войска Наполеона (ранее – Армия Океанского побережья, поскольку она готовилась на побережье Ла-Манша), которой он командовал лично на главном театре военных действий, примерной численностью в 178 609 чел. (139 189 пехотинцев, 25 327 кавалеристов и 14 093 артиллеристов с 340 пушками; по формулярным спискам) приготовиласьне к переброске через Ла-Манш на Британские острова и стремительному марш-броску на Лондон, а к походу на юго-восток – вглубь европейского континента.

…Кстати сказать, впервые термин Великая армия был употреблен Бонапартом 26 августа 1805 г., но официально это название она получила лишь 29 августа…

В своем воззвании от 28 августа к армии Наполеон очень точно сыграл на патетико-патриотических струнах своих солдат: «Солдаты! Война, которую мы все так не хотели – началась! Австрийская армия попрала все договоры и двинулась на нас! Солдаты, ваш Император как всегда в трудную минуту среди вас! Вы – авангард великого народа, и, если надо, он поднимется по моему призыву, чтобы разгромить наших врагов, взращенных на ненависти и золоте Англии!»

Великолепно подготовленные и вооруженные солдаты и офицеры устали от двухлетнего ожидания и рвались в бой.

…Кстати сказать, за долгое время (порядка двух лет) пребывания в шести военных лагерях вдоль Атлантического побережья вблизи таких городов, как Булонь, Брест, Утрехт и др., из которых позднее вышли армейские корпуса, почти 180 тысячная Великая армия (и, как ее еще, порой, называют в литературе – Английская армия) действительно получила превосходную подготовку. Уйма времени уходила на тренировки, начиная с приемов обращения с оружием и вплоть до маневров силами батальонов. Специальные инспекторы следили за тем, как солдаты ведут себя на различных стадиях тактических перестроений. Регулярно проводились собрания на полковом уровне, где старшие офицеры давали задания подчиненным и выясняли степень понимания последними приказов. Младший офицерский состав и унтер-офицеры передавали полученные от старших офицеров знания солдатам в ходе проведения подготовки. В каждом из лагерей существовали собственные правила недельного распорядка. В Булони, например, два дня в неделю отводилось обучению на батальонном уровне и занятиям на стрельбищах, чего фактически вообще не делалось тогда в армиях других стран, кроме как в британской, чья огневая подготовка, особенно в легкой пехоте, считалась лучшей в ту пору. Три дня шли маневры на более высоком уровне, в том числе – различных дивизий в составе корпуса, в то время как в воскресенье устраивались учения целого корпуса. Дважды в месяц проводились упражнения – «боевые стрельбы» – когда солдаты вели огонь по мишеням настоящими патронами. Никогда более у Бонапарта не было такого превосходства перед соперниками в уровне армейской подготовки. Маневры и перестроения, проводившиеся его войсками на любом уровне давали им особые преимущества на поле сражения. В предстоящей кампании для его батальонов было обычным делом менять строй на поле боя, что под огнем противника отнюдь нелегко. У Великой армии была новая организационная структура, созданная на основе опыта революционных войн. И как показали последующие события, эта организация оказалась наиболее оптимальной и приспособленной для ведения боевых действий на широком пространстве, во всяком случае значительно превосходившей организационные структуры европейских армий феодальных государств. Хваткий на все новинки в разных областях человеческого бытия, Бонапарт тут же нашел применение гениальному изобретению парижского повара Франсуа Аппера, изобретшего… консервы. Поскольку снабжение армий во все времена было самым насущным вопросом, то французский император приказал поставить изобретение консервов на поток для своих войск. Благодаря нему во Франции, а со временем и в большей части покоренной им Европы распространился «телеграф» – в ту пору в виде оптического семафора (подвижных планок) на вышках, в пределах видимости друг от друга. Взаимное расположение планок, которыми рулил телеграфист, являло собой кодировку. Сообщение передавалось от вышки к вышке, на которых в ночное время зажигались огни. Телеграфисты наблюдали за знаками на соседних вышках в подзорные трубы. Сообщение от Берлина до Парижа «долетало» меньше чем за час! При помощи этой «быстрой связи» его Великая армия получала срочные важнейшие сообщения, когда воевала в цивилизованной Европе, например, против Австрии в 1809 г. Первоначально она делилась на семь корпусов, каждый из которых (15 – 25 тыс. человек) состоял из двух – четырех пехотных и одной кавалерийский дивизий с приданной артиллерией. Кроме того, для решения стратегических задач создавался кавалерийский резерв (свыше 20 тыс. сабель и конной артиллерии), куда входили кирасирские и драгунские дивизии. Тогда же началось формирование артиллерийского резерва. Но главным резервом для Наполеона оставалась императорская гвардия, состоявшая из элитных пехотных, кавалерийских и артиллерийских частей. К началу военной кампании 1805 года она возросла до 8 тыс. бойцов, из которых три четверти было пехоты, а в разгар этой кампании гвардия увеличится до 12 тыс. Гвардия использовалась на поле боя лишь в крайнем случае. Для эффективной системы управления войсками был создан императорский штаб, многоотраслевой орган (делившийся на отделы и подотделы), возглавлявшийся маршалом А. Бертье. Штабной аппарат насчитывал в 1805 г. более 400 офицеров и 5000 рядовых (писаря, охрана и т. п.). Эта была универсальная по тому времени система военного управления, одновременно, можно сказать, и мозговой центр армии. И именно этой системе затем стала подражать значительная часть европейских армий (в том числе и России), во всяком случае, позднее некоторые государства заимствовали или прямо копировали очень многие ее элементы. Несмотря на то, что примерно половина солдат была недавними призывниками в ее рядах было много опытных воинов. Порядка 43% рядового и унтер-офицерского состава уже участвовали, по крайней мере, в одном военном походе. А почти четверть состава имела не менее 10 лет службы, т.е. у них было за плечами несколько кампаний, а многие из них воевали с самого начала революционных войн. Более того, в каждом полку было не менее 30 унтер-офицеров еще королевского призыва. При этом средний возраст солдат был примерно 25 лет. Характерно, что большинство офицеров начинали с рядового. Все офицеры носили когда-то солдатский ранец и потому уважали тех, кто его носил. Характерно, что средний возраст низшего офицерского состава был 32—37 лет, а средний возраст полковников – 39 лет, а генералов – 41 год. При назначении первых восемнадцати маршалов в 1804 г. их средний возраст составлял всего лишь 44 года. Почти весь офицерский состав прошел через революционные войны. Особенно быстро смогли продвинуться те, кто до революции был уже младшим офицером или унтер-офицером. Немало из них к 1805 г. стали генералами. Просто кому-то из них повезло чуть больше. Во многом поэтому, средний командный возраст всего офицерства во французской армии был примерно одинаковый. В общем, оно было молодо, порывисто, дерзновенно и энергично, т.е. это именно то, что требуется на войне. Такая же ситуация наблюдалась и в высшем командном составе: самому Бонапарту было всего лишь 36 лет, столько же его лучшим маршалам – Ланну, Сульту, Нею, а Даву – 35 лет. Такая армия многого стоила! Французская армия той поры была лучшей в Западной Европе! Она действительно была Великой! Никогда более у Наполеона не будет такой образцовой армии как в 1805 году: «Возможно, кому-то удастся создать нечто, сопоставимое с моей Итальянской армией или армией, которая была у меня при Аустерлице. Но превзойти их не удастся никому и никогда». По сути дела он был близок к истине: все его последующие армии уже не отличались столь высоким уровнем подготовки…

Так и не выйдя по ряду объективных и субъективных причин в море, а вернее, в пролив отделяющий его от островного «Туманного Альбиона», «генерал Бонапарт» вынужден был «скрестить шпаги» с монархическими «хищниками» на континентальной суше. Австрию он всегда бивал, а вот с Россией лично не встречался на поле боя, а за Пруссией стояла тень ее короля-полководца Фридриха II Великого – не раз «бесчестившего» галантных военных французского короля Людовика XV полвека назад в ходе Семилетней войны. Наполеону следовало действовать максимально стремительно и громить врагов пока они не объединились и их общее численное превосходство не стало подавляющим.

Глава 14. «…Солдаты, Ваш император среди вас…»

Оставив в Булонском лагере маршала Брюна с 30 тысячами страховать свои тылы у Ла-Манша, прикрывшись с юга маршалом Массеной и генералом Сен-Сиром, Бонапарт дал команду своей армии стремительным маршем идти навстречу врагу – австрийцам, которые, необдуманно не дождавшись русских, уже «вступили на тропу войны».