Турица моя злато-единорогая

Вот я думаю, почему русские русское не любят, украинцы – украинское?.. Видно, чего-то нет в современных людях – того, чем любят. А что оно такое?.. Может быть, качество духовного сердца…

Горело ль духовное сердце, к примеру, у Ленина? Читал его – страсть: одни нерусские слова. И ведь увлёк же русских нерусью!.. И горячо откликнулось сердце Руси… Что угодно, только не царь, да?.. Коммунизм, капитализм, революция… Академический язык…

А врачам иностранные слова нужны, чтобы дурить людям головы. На самом деле всё просто. Но в простых родных слова горькая правда. Поэтому у лекарств иностранные названия.

Когда птицы запоют академическим языком, конец света наступит. Недолго уже, думаю.

Люди теперь только вожделеют. И судьба, загубленная на корню, колет души, как арепей… Хотя предки репьём и лечили. Вон как приговаривали:

Царь-огонь разгорается,
Царю огню железный серп поклоняется,
Арепей-трава прилипчивая.
Арепей-трава отлипчивая,
Отлепись от бурого мяса, от лихого зуба,
От дурного духа, от бешеной собаки.
Будь моё слово крепким-крепко,
Твёрдым-твёрдо,
Твёрже горючего белого каменя. —

Так прабабушка мне зубки болящие лечила… А камень тот латырь называется… Лечила не просто словами, конечно…

В лечении главное не то, правильное оно или неправильное, научное или противонаучное. А то, помогает лечение или нет.

Только не об этом сейчас я. А о том, что русские любовь к русскому вынули из сердца да на свалку Волоколамскую свезли.

И сейчас не Русь русские любят – Фе-де-рацию… Не русское название, тьфу!.. И упиваются, что всё теперь стало фе-де-ральное… При царе тоже нерусское слово входило в название страны – импе-ерия. Но тогда русское только дворяне ненавидели – сливки общества… Потом страшнее – сам народ стал ненавидеть… А уж про сливки – молчу…

Успокоившись, Сашка вернулся. Ладони под голову подсунул. В потолок смотрит. Там муха комнатная рывками ползает.

– Зря, – говорю, – ты, Сашка, ненавидишь евреев, попусту нервы тратишь. – Снова за зебры его беру. – Давай посмотрим правде в глаза. Русское вытекло изо всех нас, как вода из ушата дырявого. Жидовство давно стало нашим, русским, народным. А потому ненавидеть евреев – глупо. И имена у нас еврейские, даже самые козырные – Иван да Марья…

Ну, Сашка тут так дёрнулся, что перепугал муху на потолке и она, как ненормальная, стала носиться по палате и остервенело биться головой о стекло… Я тычу в муху пальцем и назидаю Сашку:

– Гляди, вот и ты так себя ведёшь. Не умно. А Марья – в честь Пречистой Девы Марии. До принятия веры еврейской не было Машенек на Руси, медведи одни.

– Да ну! – Сашка балдеет и аж вытаращился.

– Вот и главное.

– А Иван?

– От предтечи и крестителя Иисуса Иоанна пошёл.

Сашка грязно выругался и заплакал. Сопли потекли.

– Врёшь ты всё, – сказал он наконец обиженно.

А у нас главврач – еврей, Израиль Давыдович. Нашли, куда Сашку посадить. Дураки… А говорят, что сумасшедшие это мы. Ага… Ладно, мы попались. Только всех – не пересажаешь. Не-ет! Врёшь, брат: не пересажаешь. Верх будет наш…

А Сашка на другой день увидел уборщицу нашу Марью Ивановну – руки в боки и аж закачался от смеха:

– Еврейка! Еврейка!

Марья Ивановна – дородная баба лет пятидесяти. У неё чулки по старинке на резинках. Когда моет пол и залупляется – видно… Так она аж затрясла ядрёными сиськами от гнева:

– Да какая ж я еврейка, сморчок поганый? Мои предки на этом самом месте ещё в тринадцатом веке Русь от татар обороняли. Вон досель в роще ров остался. Они ж и копали, и вал насыпали.

А Сашку выматерила и огрела шваброй. Он завопил… Эх, Сашка… Не в коня корм. А что до ненависти, то я не испытываю её ни к кому… Это не нормально, знаю. Ненавидеть надо. Гитлера, например, Родину советскую… Это – святое дело…

Святость

Я чувствую себя святым. По неосторожности несколько раз сообщил об этом людям. – Отомстили. Больше всех постаралась жена.

Женщина – мать. Она ищет мужчину, способного обеспечить её детей, их развращение и собственную развратную жизнь. Я как раз за бабу и сижу.

Городские мужики, женящиеся на пришлых и бездомных – идиоты: оберут, как пить дать. Те для того в города-то и едут… Всё правильно: я сижу, а она в моей квартире с другим мужиком наслаждается… Идиот? – согласен. Плохие слова вы сами додумаете, а я не буду: вредно для души. Молчу… Модерация…

Чем цензура отличается от модерации? – Для меня – ничем: два чужих понятия. Наверное, тем же, чем порнография от эротики…

А баба оказалась божественная донельзя: лживая насквозь…

Что общего у божественности и лживости?.. Что-то ведь есть, а?.. Не случайно… Жена ходит в церковь и представляет меня там попам и прихожанам подонком. Льёт дерьмо на исповеди по мою душу, а поп её, знай, благословляет. Подстрекает, то есть.

Церковное благословение – подстрекательство чистой воды.

Служение культу, оно служение чему?.. С вами не поговоришь… Модерация: пи-пи-пи-пи-пи…

Ну баба от того и вовсе вразнос пошла… Кто спотыкается, церковь, боженька на облачке или я?..

Я, однозначно. В мире лжи ошибается любящий…

Человек всё использует себе во вред. Люди думают, ноги даны затем, чтобы спотыкаться. В пламени сердечного огня – на Небе споткнуться нельзя. Там не ходят. Только на земле… А церковь ведь земная… То-то и оно…

Религия не опиум народа, а спотыкач. Голова, вроде бы ясная. А что ноги выделывают? – Страсть… Вот и иди с такими и за такими… Спасибо. Уже всё лицо в крови… Пламень же сердечный понуждает бытийтствовать на Небе.

Теперь моё Небо в сумасшедшем доме. Стало лучше или хуже – вопрос. Сердечный огонь везде одинаков и свят.

Хочу быть святым, и больше ничего. Это – болезнь. На Земле безнаказанно святым быть нельзя. Во всяком случае, теперь. Таков общественный договор по святости…

Естественно, на Земле святости быть не может: Земля ж не Небо. Захотел быть святым – пошёл против человеческого сообщества в целом. А в своей стране – против народа… Идти против народа – горе, печаль… И счастье, если ради святости…

А ведь смешно: на небе тоже святости нет… Ха-ха-ха-ха… Не верите? – Пожалуйста, поищите. Найдёте – прилюдно покаюсь в глупости. Захочу здоровым стать… Шутка. Я имею в виду газовую оболочку Земли… А Небо духовное – оно везде. Даже здесь, меж нами с Сашкой. Просто у Сашки сердце души спит. Поэтому он Небо и не чует…

Сейчас святостью могли бы себе позволить баловаться только богатые. Но не делают этого, потому что уже не в состоянии. Бедным же не до святости. Сначала нужно вырваться из нищеты…

А я – бедный. Но почувствовал святость прежде, чем из нищеты вырвался. Это нельзя. Жена и обозлилась. Теперь и сын к ней присоединился… Язвят насмерть… Вольные или невольные убийцы? – Думаю, вольные… Только хрен докажешь. Убивать словом и отношением – дело верное и безнаказное.

Почему я святой? – Прежде всего потому, что сумасшедший. Сумасшествие выражается в том, что хочется только молитвы. Лучше – непрерывной… Но – не утверждённой начальством… Вам ведь не хочется? – И правильно…