На своей стороне

– Судя по всему, в Хельсинки появились лишние деньги. Смотрите, сколько работы уже сделано, – заметил один из офицеров.

– Только этого мало. Атаку пехоты и малой артиллерии линия выдержит. Но, господа, кто-нибудь из вас видел, что делает 280-миллиметровая гаубица Шнейдера с подобными укреплениями, если не жалеть снарядов?

Молодые офицеры переглянулись.

– Хочу напомнить, что 280 миллиметров – это далеко не предел. В свое время французы обстреливали немцев из 520-миллиметровой гаубицы Шнейдера. С тех пор прошло двадцать лет. Не вижу никаких причин, чтобы русские не смогли сделать подобные орудия… или даже помощнее.

– Господин фельдмаршал, полагаете, нам придется воевать с русскими? Советский Союз, да и Красная Армия больше чем население Финляндии вместе с женщинами и детьми. В России столько территорий, что там запросто может разместиться две-три Финляндии, и вряд ли станет теснее.

– К тому же подписан договор о взаимопомощи. Союзники нас не бросят.

Маннергейм посмотрел на восток.

– Союзники? У союзников могут быть иные планы. Как говорят русские, «своя рубашка ближе к телу». В этом я мог лично убедиться в ходе мировой.

– Господин фельдмаршал, вы все-таки считаете, что придется воевать с Россией?

– Нет, я считаю, что нужно договариваться с Советами до последнего.

– Армия Финляндии далеко не самая слабая, а финны могут быть хорошими солдатами, – сказал один из офицеров, глядя снизу вверх на фельдмаршала.

– Господа, вы еще молоды – знакомы только с Гражданской войной в нашей стране. Я видел другие… большие войны. Прекрасно помню, как немцы во время наступления сметали целые деревни тяжелой артиллерией, а австрийцы, например, на прорывах теряли за неделю боев тысячи солдат. Да, мы можем противостоять врагу, но это значит, что десятки тысяч жизней финнов станут расходным материалом. Что в итоге? Как бы ни сложилось, большой войны с Советами или с любой другой крупной державой мы в одиночку не вытянем. Дело ведь не только в том, кто храбрее и умнее. Война подразумевает потери, ошибки, неудачи с обеих сторон, но ресурсы, промышленность, численность населения не сопоставимы. Вы только что об этом сами сказали.

– Господин фельдмаршал, а как насчет союзников все-таки?

– Наши союзники – армия и флот. Так, кажется, говорят британцы. А кто наши союзники? Немцы или, может, французы с англичанами? Парламент еще сам не определился. Повторюсь, – продолжил фельдмаршал, – в случае военной угрозы нужно искать компромисс с русскими во что бы то ни стало. Но превращать нашу Финляндию в поле битвы между коммунистами и западными державами… Достаточно вспомнить, что было с польскими городами, когда русские воевали с австрийцами. На западном фронте картина разрушенных городов вырисовывалась куда страшнее.

– Однако линия укреплений должна быть.

– В парламенте и правительстве мне обещали поддержку и дополнительные средства на оборону.

– В Европе, в Испании уже идут бои. Войны не избежать?

– Не могу сказать. Когда я служил в царской армии, мы воевали с японцами. Сейчас вряд ли кто-то сможет объяснить, почему началась эта война. Хотя известно, что некоторые военные и чиновники буквально озолотились. Тогда говорили, что с японцами можно решить вопрос полюбовно, но война зачем-то «понадобилась» русскому императорскому двору. Российская империя обошлась малой кровью. Потом – мировая война. До сих пор не понимаю, что мы защищали в сугубо европейских делах… Поддерживали союзников, спасали положение на западном фронте, теряя сотни тысяч солдат и офицеров? – Маннергейм словно задал вопрос самому себе.

– Считаете, что в мировую воевали напрасно, господин фельдмаршал?

– Австро-Венгрия и Германская империя воевали против Франции, Англии, Российской империи и США. Каков результат? Три империи исчезли с политической карты. А солдатам воюющих армий в какой-то момент стало безразлично, кто победит или проиграет… Лишь бы поскорее закончилась бойня.

– Но в результате падения империи Финляндия стала независимой, – заметил один из офицеров.

– Поверьте, так случилось не потому, что русская армия проигрывала войну. Без революции и Гражданской войны в России, здесь, на линии Энкеля, было бы несколько крестьянских хуторов и отличные охотничьи угодья.

– Выходит, большевики дали нам свободу? Не будь большой войны, а за ней революции, Финляндия так и осталась бы одной из провинций великой России.

– Тогда большевики мечтали о мировой революции и всеобщем равенстве. Возможно, красные рассчитывали, что коммунисты в Финляндии победят, и будет общее социалистическое… или какое там у них государство!

– Как бы они не захотели вернуть финнов обратно… силой.

– Но ведь с Советами заключен мирный договор на десять лет. Да и сдались им четыре миллиона упрямых финнов, с их лесами и болотами, – возразил самый младший.

Взоры офицеров вновь обратились к фельдмаршалу.

– Господа офицеры, наш долг – защищать страну. Что бы ни случилось, мы должны быть готовы постоять за свою нацию, – сказал Маннергейм и хромающей походкой пошел осматривать укрепления дальше.

***

Ларс Меландер был не очень озабочен идеологическими разногласиями с новоявленным перебежчиком. Эйнари взял с собой в побег жену и сына. Если мужчину можно разместить на базе разведчиков, то с женщиной и ребенком сложнее.

«Надо побеседовать с ними, может, что-то новое расскажут», – Ларс прекрасно понимал, что необходимо установить контакт и создать доверительные отношения – люди находятся в чужой стране нелегально, причем это ни какие-нибудь контрабандисты, это семья русского офицера.

Меландер спускался по лестнице. В коридоре он увидел Виру Мякеля, женщину лет сорока. Вира работала в техническом отделе.

«Пусть поговорит с женой русского офицера», – решение пришло неожиданно.

Меландер был уверен, Вира умеет держать язык за зубами.

Женщина разливала кофе, когда привели Анну-Марию. Она жестом указала на уютные креслица вокруг столика. Сама комнатка напоминала холл небольшой гостинцы и вовсе не ассоциировалась с казематами военной разведки, на что и было рассчитано.

– Вы говорите по-фински? – спросила Вира.

– Говорю, – ответила Анна.

– А ваш сын?

– Не очень хорошо, но в школе финский учил.

– Меня зовут Вира. Расскажите о себе, о муже и ребенке, вы финка?

– Да. Мое имя Анна-Мария Хейкконен. Мать – финка, а отец – карел. Родилась я в Реболах, это на севере Карелии.

– Сколько вам лет, Анна?

– Я родилась в тысяча девятьсот первом году, а мой сын в двадцать пятом.

– Это ребенок Эйнари? – вкрадчиво, заглянув в глаза, спросила Вира.

– Чей же еще? Наш с Эйнари, – с достоинством ответила Анна-Мария.

– Как вы познакомились?

– Эйнари – военный. В двадцать втором году его отряд прибыл в Реболы, – Анна-Мария сделала паузу, еще в самом начале побега Эйнари сказал жене отвечать на все вопросы финской стороны и ничего не утаивать, дабы в них не заподозрили шпионов. – Красноармейцы-финны несколько дней жили у моих родственников, дом у них был немаленький, а хозяев только двое.

Знакомство Анны и Эйнари произошло почти пятнадцать лет назад. Анна-Мария прекрасно помнила это время. Жителям севера ко всем трудностям, к голоду, вызванному продразверсткой и гужевой повинностью, помимо прочего добавилась борьба коммунистов и «белофиннов» зимой 1921–1922 года.

Сначала в поселке появились «белофинны», шюцкоровцы, потом красноармейцы, русские ребята. Финны – на лыжах, неплохо одеты и довольно сыты. Красноармейцы – без лыж, многие получили обморожения, среди них были те, кто впервые оказался на севере. Местные жители никак не могли взять в толк, каким образом они собираются преследовать и уничтожать финнов в этих заснеженных лесах. Когда красноармейцы отправились ловить «белофиннов», те сами пришли в лесной поселок. Красноармейцев почему-то долго не было, финские солдаты их так и не дождались, ушли.

Карелы могли сравнить подобный калейдоскоп с кинофильмом. После небольшого затишья, в феврале 1922 года, в поселок снова пришли красноармейцы, но уже какие-то другие: хорошо одетые, все на лыжах, уверенные в себе парни лет двадцати – двадцати пяти. Заснеженные сопки, леса, сильные морозы, вся эта тайга и глушь не вызывали у них ни страха, ни паники. А еще они говорили по-фински.