Угрюм-река. Книга 1

– Факт… Пыж… – и голос его, как картон, – не жесткий и не дряблый: хрупкий.

Пристав полицейского дознания не производил: завтра должен приехать следователь. Значит, можно по домам.

Чиновные крестьяне опять покрестились в передний угол, вздохнули и пошли.

– До свиданьица, Анфиса Петровна… Теперича полеживай спокойно. Отстрадалась. Ах, ах, ах!.. И кто же это мог убить?

Ставни закрыли, дверь заперли, припечатали казенной печатью. Шипящий, с пламенем, сургуч капнул приставу на руку. Пристав боли не ощутил и капли той даже не заметил. К дому убитой десятский нарядил караул из двух крестьян.

Пристав возвращался к себе один. Он пошатывался, спотыкался на ровном месте, ноги шли сами по себе, не замечая дороги. Часто вынимая платок, встряхивал его, прикладывал к глазам, крякал. Дома сказал жене:

– Анфиса Петровна умерла насильственной смертью. Дай мне вот это… как его… только сухое… – и, скомкав мокрый платок, с отчаянием бросил его на пол.

После крупного, во время грозы, разговора с сыном Петр Данилыч от неприятности напился вдрызг. Он не пил больше недели, и вот вино сразу сбороло его – упал на пол и заснул. Илья Сохатых подложил под его голову подушку, а возле головы поставил на всякий случай таз.

Петр Данилыч до сих пор еще почивает в неведенье. Спит и Прохор.

Ибрагим тоже почему-то не в меру заспался сегодня. Его разбудил урядник.

– Ты арестован, – сказал он Ибрагиму и увел его.

Илья Сохатых разбудил Прохора. Когда Прохор пришел в чувство, Илья вынул шелковый розовый платочек, помигал, состроил скорбную гримасу и отер глаза.

– Анфиса Петровна приказала долго жить.

– Ну?! – резко привстал под одеялом Прохор. – Обалдел ты?!

– Извольте убедиться лично, – еще сильнее заморгал Илья и вновь отерся розовым платочком.

Прохор вытаращил глаза и, сбросив одеяло, быстро свесил ноги.

– Ежели врешь, я тебе, сукину сыну, все зубы выну… Где отец?

– Спят-с…

– Убита или ранена?

– Наповал злодей убил-с…

– Кто?

– Аллаху одному известно-с… Ах, если б вы знали, до чего… до чего… до чего я…

– Буди отца… Где Ибрагим?

– Арестован…

– Буди отца!! – с каким-то слезливым придыханьем прокричал Прохор. Руки его тряслись. Он принял валерьянки, поморщился, накапал еще, выпил, накапал еще, выпил, упал на кровать, забился головою под подушку и по-звериному тяжело застонал.

– Петр Данилыч!.. Петр Данилыч, да вставайте же… – тормошил Илья хозяина. Тот взмыкивал, хрипел, плевался. – Да очнитесь бога ради!.. Великое несчастье у нас… Анфиса Петровна умерла.

– Что, что? Где пожар?! – оторвал хозяин от подушки отуманенную водкой голову свою.

– Пожара, будьте столь любезны, нет, а убили Анфису Петровну. Из ружья… в их доме…

– Убили? Анфи…

Хозяин перекосил рот, вздрогнул, какая-то сила подбросила его. Правый глаз закрылся, левый был вытаращен, бессмыслен, страшен, мертв.

– Хозяин! Петр Данилыч!.. – закричал Илья и выбежал из комнаты.

Перекладывали хозяина с пола на пуховую кровать кухарка, Прохор и Илья. У Петра Данилыча не открывался правый глаз, отнялась правая рука с ногой, и речь его походила на мычание.

Илья заперся в своей комнате, на коленях усерднейше молился.

– Упокой, Господи, рабу божию Анфису… Со святыми упокой!.. – Сердце же его радовалось: хозяин обязательно должен умереть, – значит, Марья Кирилловна, Маша овдовеет. – Дивны дела Твои, Господи! – бил в грудь веснушчатым кулачком своим Илья, стукался обкудрявленным лбом в землю. – Благодарю Тебя, Господи, за великие милости Твои ко мне… Вечная память, вечная память…

21

Следователь, Иван Иваныч Голубев, приехал к вечеру. Он – невысокий, сухой старик с энергичным лицом в седой, мужиковской бороде, говорит крепко, повелительно, однако может прикинуться и ласковой лисой, к спиртным напиткам имеет большую склонность, как и прочие обитатели сих мест. Он простудился на охоте и чувствовал себя не совсем здоровым: побаливала голова, скучала поясница.

Тотчас же началось так называемое предварительное следствие.

Анфису Петровну посадили к окну на стул, локти ее поставили на подоконник. Анфиса не сопротивлялась. Бледно-матовое лицо ее – мудреное и мудрое. Анфиса рада снова заглянуть в свой зеленеющий сад, не в тьму, не в гром, а в сад, озлащенный веселым солнцем, – но земная голова ее валилась. Голову стали придерживать чужие, чьи-то нелюбимые ладони, Анфиса брезгливо повела бровью, но ни крика, ни сопротивления – Анфиса покорилась.

К ране на лбу приложили конец шнура и протянули шнур дальше, в сад, чтобы определить примерный рост убийцы и с какого пункта произведен был выстрел.

– Так подсказывает логика, – пояснил следователь.

Тут вышла малая заминка: незыблемая логика лопнула, застряла между гряд. Следователь встал на гряду, в то место, куда привели его логика и шнур, и прицелился из ружья Анфисе в лоб.

– Да, – и он раздумчиво почесал горбинку носа. – При моем росте – с гряды как раз. А ежели разбойник значительно выше меня, он мог и из-за гряды стрелять. Да.

Земля на соседних грядах по направлению к забору подозрительно примята, но ливень смыл следы.

– Убийство произошло до ливня, во время ливня, но ни в каком случае не после, – уверенно сказал следователь, и все согласились с ним.

Следователь записал в книжку краткое: «Сапоги».

Определили, где перелезал злодей через забор: присох к доскам посеревший за день чернозем, видны царапины от каблуков. Вернулись в дом.

– Завтра утречком придется череп вскрыть, пулю вынуть, – приказал следователь фельдшеру Спиглазову, заменявшему врача.

Учитель обратил внимание следователя на валявшийся пыж.

– Знаю, знаю, – поморщился следователь; легонько вскрикнув и хватаясь за поясницу, он нагнулся, поднял бумажную пробку, внимательно осмотрел ее и стал осторожно развертывать. – Удивительно, как пыж мог влететь сюда. Очевидно… туго сидел в стволе…

Желтое, сухое лицо учителя покрылось пятнами.