– Интересуется.
– Вот пожар был. Прошу садиться.
– Да, дым, я вам доложу, на всю губернию. Даже у нас, – двусмысленно сказал ротмистр.
– Пожар этот стоит мне больше трехсот тысяч.
– Да что вы? – И колесико чиркает по полу.
– Пришлось сделать большие уступки этим скотам рабочим. Черт, неприятность. Черт!..
– Н-да… Я вам доложу, это н-да-а…
Теплый вечерний час. Чайный стол накрыт на веранде с выходом в зеленеющий сад. В саду над кустами малины, окапывая их, работал садовник. Ему помогали сопровождавшие ротмистра Пряткин – Оглядкин. Унтер Поползаев дежурил на кухне. Карл Карлыч один выходить опасался: новое место, глушь. Чай разливал сам Прохор Петрович. Попискивали кусучие комарики. Карл Карлыч стращал их дымом сигары.
Вдруг, вдали, с ветерком – «многолетие». Все гуще и громче. Карл Карлыч перестал брякать ложечкой.
– Что это?
– Дьякон… Купается, должно быть. Верстах в трех…
– Ах, дьякон… Ферапонт, если не ошибаюсь? Из кузнецов?
– Он самый… А вы как же это…
Карл Карлыч выпустил дым из одного, из другого уголка бритого рта, сказал:
– Списочки-с… Н-да-с…
А с ветерком долетало все гуще, все выше, все крепче:
– Благодетелю наше-е-му-у… Хозяину Про-о-охору… Гро-о-омову.
– Голос, я вам доложу, феноменальный.
Ротмистр, гремя шпорами и подергивая левым плечом, разгуливал по веранде.
– Да… Это жена все… А я… знаете… так…
– Что, неверующий? – подмигнул гость хозяину.
– Да нет… А так как-то… Знаете, дела…
– Ну-с, а вот Протасов? Он как насчет…
– Великолепный человек…
– Да, человек изумительный. С рабочими ладит, нет? И вообще…
Прохор Петрович смутился, обдумывал, боялся хитрых ловушек.
– Да, ладит с людьми, – ответил он. – Если б Протасов не умел ладить с рабочими… Я б тогда его в три шеи.
– Я удовлетворен, – сказал ротмистр двусмысленно, подняв правую белобрысую бровь.
Прохор подарил ему ящичек гаванских сигар.
– Спасибо, спасибо… Ну, что ж… Вы – это мы, так сказать, а мы – это вы. – И, щелкнув шпорами, Карл Карлыч откланялся.
Вскоре кой у кого произведены были обыски. Брошюрки, подписные листки, нелегальщика. Кой-кто схвачен. Прохор отвел особое помещение для арестованных. Накопят с десяток – и вышлют.
Допрашивался техник Матвеев, двое-трое рабочих, десятник подрывных работ, выборный староста барака номер пять старик Аксенов и, для отвода глаз, Наденька.
Ротмистр обычно вел допросы очень мягко, нащупывал нити и всех поражал, что знает до тонкости местные условия жизни, настроение рабочих, всех крикунов, «говорильщиков», знает и Гришу Голована и Книжника Петю. Словом, у него своих собственных нитей целый клубок.
Получив острастку, «говорильщики» подтянулись, стали ловчиться, хитрить. Петя обрился и по фальшивому паспорту служит теперь на дорожных работах: вяжет фашинник, тешет колья, помалкивает.
Техник Матвеев однажды отвел Протасова в кусты: долго ходили вдоль берега, вели беседу.
– Да, пожалуй, для забастовки момент упущен, – сказал Протасов, прощаясь с Матвеевым.
– Почему?! – возразил тот. – Нисколько. Только надо учесть настроение рабочих и не расхолаживать их. Борьба так борьба…
Протасов поморщился.
Карл Карлыч – из остзейских баронов – был предан престолу российскому. Он жил вблизи церкви, в новом доме, вверху. А в нижнем этаже два взвода солдат. Жалованье получал от казны, а за особые услуги – от Прохора Громова. Сделал визиты мистеру Куку, семейным инженерам, судье, отцу Александру и приставу.
Наденька чуть не растаяла – ротмистр красив, но визит был короток: налили, чокнулись, выпили. Впрочем, Карл Карлыч сказал:
– Я очень на вас надеюсь, Надежда, простите, Петровна? Крамола, понимаете. Надо как-нибудь… Да-с.
Посетив отца Александра, подошел под благословение.
– Вы православный?
– Нет-с, протестант-с…
– Похвально, похвально, – сказал священник, а Карл Карлыч не понял: похвально ли то, что он протестант, или то, что пожелал принять благословение от простого попа.
– Ну, как существуете? Как настроение среди служащих, среди рабочих?
– Простите, полковник…
– Пардон. Я только ротмистр еще…
– Простите, Карл Карлыч… Но я ведь человек не общественный, живу замкнуто… И жизнь – мимо меня.
– Ну, а как же… Ну, например, на исповеди? Ведь должны ж они каяться, и должны ж вы, если не ошибаюсь, предлагать им вопросы: а как, мол, относитесь к государю, к установленным порядкам и прочее?..