Грубый секс и нежный бунт

Еще какое-то время мы смотрели друг другу в глаза. Два океана, бездонных. Нет, вернее – океан и человек на плоту, в чьих глазах живет океан. Затем она вновь перевела взгляд за горизонт. Мне нравилась ее невозмутимость, она никогда не давала оценку происходящему. Только пыталась это объяснить. Это потрясающее качество, им могут обладать лишь истинные профессионалы-наблюдатели.

Я таким, увы, не являлся.

В ее глазах таились ответы. Ответы, которые мне не мог дать никто!

Я страдал от того, что не нашел подходящую мне истину. От того, что не нашел смысл моего существования. Не знаю, какие боги послали ее и есть ли они вообще, но она мне сейчас была нужна, как никогда, как никто другой…

И она ответила вновь:

– Во-первых, педофилия развивается у людей, которые сами психологически и социально незрелы. Они не осознают в полной мере, что уже взрослые. Это люди, не чувствующие свой возраст; часто они удивляются, глядя в зеркало или в паспорт. Удивляются тому, что они старше, чем сами себя чувствуют. Во-вторых, дети – это всегда искренность, мечты, доброта, много энергии. Мужчина не может сам родить, но ему хочется обладать ребенком. Как ему взять его? Если есть конфликт с женщинами, отторжение, связанное с психологическими конфликтами из детства, то тут единственный путь для мужчины – желать мальчиков-подростков. Когда женщина неискренна, она не дает мужчине необходимую энергию, и происходит обман: секс есть, а наполнения, что так необходимо мужчине, он не получает. Дети же не умеют врать…

Она немного помолчала. Давно выпив свой лимонад, теперь она просто гладила пальцами стакан. Я наблюдал за ее гибкими, изящными пальцами.

– Гомосексуализм и педофилия имеют разную природу; крайне редко желание обладать детьми имеет физиологические причины. Как правило – психологические. Которые уже в свою очередь отражаются на физиологии. Эти отклонения – еще одно подтверждение, что секс у человека в мозгу. Я не изучала историю детства Оскара Уайльда, но думаю, что он сам чувствовал себя как тот самый мальчик-подросток и хотел быть им.

После этого она перевела взгляд на меня:

– А вы хотели бы испытать множественный оргазм, как это происходит у женщин. Вас манит эта загадка, и вы надеетесь в сексе испытать через женщину то, что испытывает она.

Я не знал, что ответить. Будто неожиданный удар по лицу. Будто залезли в мою голову, вытащили оттуда мысли и озвучили их. Те мысли, которые я даже сам себе не озвучивал. Она права на миллион процентов. Но откуда она это знает?

– Откуда вы узнали? Да, постоянный оргазм не только когда кончаешь, а всегда. Снова и снова! Много раз. Я хочу это в себе открыть, понять…

– Анализируют мужчины. Женщины чувствуют и знают, – улыбнулась она своей загадочной улыбкой. – Оскар Уайльд, полагаю, хотел получить то, что было у мальчиков-подростков и не было у него. Его манила эта потребность, вероятно, он был ею одержим. Он хотел обладать ими, чтобы восполнить ее. Это могла быть сексуальная неискушенность, искренность, страх перед меняющимся организмом, перед гормонами, мешающими думать.

– Кстати, Уайльд был высокого роста, почти два метра, – заметил я. И подумал, что да, такой рост не свойственен юному мальчишке, с которым, возможно, ассоциировал себя писатель.

– Хемингуэй писал, что лишь с возрастом мужчина освобождается от этой сексуальной жажды, этого «проклятия». А ведь мальчики-подростки, еще не познавшие сексуальности, не так зависимы от сексуальной энергии женщин. Возможно, Уайльд завидовал их свободе и пытался завладеть ею, восполнить ее в себе, так же, как вы хотите испытать множественный оргазм, доступный женщинам? Как считаете?

Она вновь улыбнулась.

Я хотел ее. Но не так, как обычно. Я хотел ее душу, нет – душу и мозг, мечтал завладеть ими. Но достать ее души своим органом мне не удастся. Ее нет в том месте, где положено быть душе. Положено… А с чего я взял, что она должна быть именно там? Прошлый опыт, возможно? Я понимал, что хочу обладать интеллектом и душой этой женщины. Во что бы то ни стало!

Желание обладать ее душой было гораздо сильнее, чем испытать множественный оргазм.

– Я люблю Хемингуэя как личность. – сказал я. – Мне близки его «Старик и море» и «Праздник, который всегда с тобой». И мне нравится ваш ответ, как и все ответы, которые я услышал до этого. Знаете, я с раннего возраста чувствовал в себе сексуальную энергию. Наверное, лет с пяти-шести. И я наблюдал за собой: как происходит эрекция, как мое тело откликается на женщин… Где-то лет в десять, точно не скажу, я смотрел на всех женщин вокруг, на их бедра, на их груди, на их губы – и хотел их. К двенадцати, бывало, я испытывал поллюцию, когда видел на улице, как женщина крутит бедрами. Не знаю, зачем все это говорю, но это правда. И с детства… – в этот момент я думал: говорить или не говорить, ведь это тайна, о которой не знает практически никто, о таком не принято говорить; но все-таки продолжил: – я слышал, как мои родители занимаются сексом. Мне было три или четыре года, но помню все явственно и в деталях, будто это было вчера. Это отложило на мне отпечаток. И это мне очень мешало.

– Почему мешало? – уточнила она.

– Они мешали мне спать. Мне не хотелось, чтобы отец ее… «насиловал», – тихо сказал я. – Мне казалось, что матери больно. Я не понимал, зачем это нужно.

Она внимательно выслушала, не перебивая, а затем предложила прогуляться до беседки, в которой не было ни души. Но был удобный большой диван и изумительный вид на озеро.

Я последовал за ней.

– Вот тут и кроется ваш страх, который вызывает у вас потребность доказать обратное. В каком возрасте вы узнали, что вашей матери было приятно с отцом, что она получала удовольствие, а не боль?

– Ни в каком, – сам того не ожидая, ответил я. Эта женщина входила туда, куда не входил еще никто в моей жизни. Ни одна моя влюбленность. Но это меня не пугало. Я сам ее туда впустил. – Я этого не узнал. Я блокировал и блокирую эти воспоминания даже сейчас.

– Возраст с восьми до двенадцати лет – это период формирования мировоззрения…

Первый раз, когда я ее перебил. Первый раз за всю нашу беседу (к тому времени мы уже сидели на диване и смотрели друг на друга):

– С восьми до двенадцати лет мне определенно хотелось иметь всех женщин на этом свете.

Она понимающе кивнула, переводя взгляд с моих губ на глаза.

– Вам кажется, что вы блокируете. На самом деле эти воспоминания очень влияют на вас. На все ваше поведение. Именно поэтому секс для вас так важен. Вы бежите от него, а он вас преследует еще сильнее. Я считаю, во-первых, нужно принять сами воспоминания, страх перед сексом. Потому что тогда, в детстве, вы испугались. И тщательно скрывали то, что узнали. То, что вы услышали, стало серьезным потрясением, но вы боялись задавать вопросы. Табуированность этого опыта сделала его сакральным для вас. – Она в задумчивости поводила пальцем по губам. – Во-вторых, вы все время пытаетесь доказать, что вашей матери было хорошо, повторяя поведение отца. Потому что он мужчина. И приближаясь к этому страху причинить женщине боль, вы сами себе хотите ответить на вопрос: было вашей матери больно или приятно? Секс приносит вам удовлетворение и в то же время облегчение – когда вы видите, что женщине он доставил удовольствие. Потому что в этот момент вы истинно убеждаетесь, что матери тогда было не плохо, а совсем наоборот. А также в том, что «мой отец хороший, и я, как мужчина, хороший, ибо я идентифицирую себя с ним. Я принимаю себя мужчиной и принимаю свое желание сексуально обладать женщиной».

Я чуть не расплакался. Мне было мучительно и приятно одновременно. Мучительно от того, что вскрыли рану, которую я прятал под замками в темной бездне моего мрака. Приятно от того, что меня поняли. Единственный человек в моей жизни, который сумел докопаться до сути. Сумел прикоснуться к тому, к чему не прикасался никто.

– Если вдруг женщине плохо с вами в постели, то у вас пропадает всякое желание, вы чувствуете себя разбитым и даже подавленным. И трудно себя убедить, что дело в ее фригидности и комплексах, потому что на вас накатывает чувство вины, словно вы узнали, что на самом деле вашей маме было тогда неприятно и больно, а вы, как мужчина, следуя деяниям своего отца, поступили плохо.

Все, что я смог выдавить из себя:

– У меня нет слов…

– Не нужно никаких слов. Примите. Вот почему в возрасте восьми-двенадцати лет вам хотелось обладать всеми женщинами. Вы всего лишь познавали мир и искали ответ на вопрос: как чувствовала себя ваша мать. Вы объявили войну своему страху быть плохим. Потому что поняли, что вы мужчина. Это маленький бунт.

– Но почему мне иногда доставляет удовольствие грубый секс, когда я делаю женщине больно своей грубостью? Потому что в этот момент я выступаю в роли своего отца, каким я его видел в четыре года?

– Все верно. Именно поэтому. Грубый секс вам нравится, возбуждает вас, потому что через него вы доходите до грани. До грани и/или удовольствия, когда этот страх/вопрос обостряется в вашем мозгу, то вызывает особенно острые эмоции. Ваш секс тоже в вашем мозгу, Автор.

Я долго глядел вдаль, на темную воду, прежде чем задать следующий вопрос:

– Скажите сейчас честно: вы увидели во мне что-то такое, что импонирует вам?

Она снова улыбнулась. И сказала, не задумываясь, будто всегда знала ответ:

– Мне импонирует ваше желание творить. И узнавать.

– Неожиданный ответ, хотя очень справедливый.

Мне хотелось, чтобы она сказала что-то вроде: «Вы мне нравитесь. Вы необыкновенны»… Я благодарен ей за честность.

– Мужчина – всегда творец, – добавила она после непродолжительной паузы.

Я медленно наклонил голову, соглашаясь.

– В моих утопических мечтах женщина – есть вдохновение. Но я об этом начал забывать в силу того, что «бытие определяет сознание». Я начал соглашаться на то, что женщина, живущая со мной под одной крышей, – это послушная, добрая, хозяйственная, любящая и сексуальная рабыня. Она безусловно была одно время моим вдохновением, я много творил, но потом все угасло… В последнее время я выбираю женщин, с которыми хочу просыпаться каждый день, по принципу «она меня любит, она меня хочет, у нее красивое лицо, у нее добрая душа, она мне подходит, она достойна меня, а я достоин ее». Со временем она начинает готовить мне рагу и печь апельсиновый пирог, но мне не нужно ни ее рагу, ни пирог. Я хочу голодать рядом с ней. Почему?

Она ничего не ответила на это. Мы решили помолчать и послушать шелест листвы у озера. Темнело. Холодало. Мне хотелось ее обнять, но я не обнимал. Это был не страх, однако я не знаю, что не позволило мне этого сделать; мы ведь чужие и, быть может, завтра станем для друг друга еще меньше, чем никем.

И вдруг она сказала нечто такое, от чего у меня волосы встали дыбом. Выходящее из ряда вон! Не иначе как прочитала мои мысли…

– Большинство мужчин желают от женщины любви в виде поглаженных рубашек и ужина, приготовленного вовремя. Вот они и получают жен, которые гладят их одежду и готовят им еду. На самом деле женщина тоже выбирает, когда наблюдает, что мужчина будет делать с ее энергией. Каким образом будет расходовать ее. Один построит большой красивый особняк, другой сольет в унитаз. От вторых женщины уходят. Вот вы, к примеру, напишете роман. А Пикассо нарисовал бы картину. Куда приятнее отдавать энергию мужчине, который сотворит из нее что-то вечное.

Она будто снова заглянула в меня, словно знала, какой вопрос в этот момент меня интересует больше всего.