Тропами Сердца

– Столько вопросов, – вздохнула девушка, задумчиво поглядев в мои глаза. – Сева, так надо, давайте больше не будем об этом. Хорошо? Не обижайтесь.

На тот момент я согласился, но в моей душе всё же остался неприятный осадок, не дававший мне покоя даже ночью. Я не понимал, что означают слова девушки и решил последить за ней, чтобы всё выяснить самому.

Два дня мы с Катей не встречались, так решила она, а слежка мне ровным счётом ничего не дала. Но на третий день после того злополучного разговора около двенадцати ночи я услышал скрип соседской двери и немедленно прильнул к наблюдательному глазку. Катя была одета в осеннюю куртку и джинсы. Она спустилась на нижнюю лестничную площадку, но потом вдруг повернулась, словно чувствуя мой встревоженный взгляд. Простояв так несколько секунд, она быстро сбежала вниз. Времени на раздумье у меня почти не оставалось, я буквально вылетел вслед за ней на улицу и стал озираться по сторонам. Но девушки нигде не было. Тогда я бросился со всех ног в сторону парка и уже на центральной алее увидел впереди себя ускользающий в темноту силуэт. Это была она, безусловно, она, я не смог бы спутать её ни с кем. Катя миновала аллею парка и устремилась в сторону берёзовой рощи, за которой находилось старое кладбище.

«Куда же она собралась? Неужели на кладбище? Но зачем?! Что же она задумала?.. Ведь задумала, точно!» – сверлили мысли мою голову.

Ночь была тёмная, безлюдная, народ не особо жаловал это время года и отсиживался в тёплых квартирах. Выйдя на большую поляну, служившую когда-то футбольным полем, Катя замедлила шаг и резко повернула направо.

«Слава Богу, хоть не на кладбище», – облегчённо вздохнул я и тенью скользнул за девушкой.

Через метров сто она внезапно остановилась и замерла. Я последовал её примеру, затаившись недалеко за деревом. В таком необычном положении она провела не менее пяти минут, а потом вскинула руки вверх и что-то быстро зашептала, словно вознося молитву небесам. Так продолжалось несколько раз, после чего она снова замерла в безмолвии.

«Странно, очень странно… Что сие означает, что за гимнастика такая непонятная да ещё с какими-то заклинаниями?» – напрягал извилины я, но тщетно.

Прошло ещё несколько минут, но ничего не происходило, вот только ночь становилась заметно темнее, а осенний морозец всё настойчивее обволакивал уснувшую округу.

И вдруг всё изменилось: яркая вспышка мгновенно разорвала небо, из которого на землю упал пучок ослепительного света. У самой земли он буквально на глазах расширился и завибрировал изумительными по красоте цветовыми оттенками. В следующее мгновение вибрирующая энергия затопила окружающее пространство, превращая его в довольно плотную живую массу. Ничего не понимая, раскрыв рот, я наблюдал за стремительно разворачивающимися событиями. Катя сделала несколько шагов навстречу световому потоку и в почтении склонилась перед ним на колено. А через несколько секунд прямо из света появились три сияющих силуэта чем-то напоминавшие человеческие фигуры, но только отчасти… Это были не люди. Непостижимая сила, исходившая от них, говорила сама за себя. Они величественно подплыли к Кате, окружив девушку полукольцом, тут же сомкнувшимся в сияющую сферу, и выдержав небольшую паузу, торжественно понесли её к световому потоку как равную себе. Я хотел закричать, чтобы помешать их намерению, но не смог… мой порыв так и остался неисполненным желанием. Но уже у границы потока от сферы вдруг отделился девственный контур света. Я совсем не видел лица, скрывавшегося за переливами тончайшей оболочки, но чувствовал, что это была Катя. Как только тонкий лучик света коснулся моего сердца, оно ту же ответило радостным трепетом, а затем я почувствовал внутри себя еле ощутимую вибрацию, прозвучавшую её нежным голосом:

– До встречи, друг мой, до скорой встречи…

Через несколько секунд всё исчезло, будто и не было этого сказочного видения, не было никогда. По замерзающим в темноте берёзам прокатился прощальный вздох, а когда ветер стих, моё сердце защемило тоской…

Уже позже я пытался понять: кто же она была на самом деле, как появилась здесь и зачем? Но так и не сумел, впрочем, как и не смог разгадать значения последних слов Кати. Тайны, вечные тайны… А может ключик от разгадок находится совсем рядом, как она и говорила? Как знать…

Украденная правда

Андрей Саранцев блаженно растянулся на опавшей листве в притихшем осеннем лесу и глядел в чистое голубое небо. На фоне небесной лазури в зажигательном танце резвились бесчисленные золотистые искорки, чем-то напоминавшие волшебных светлячков, живущих в каком-то своём таинственном мире. Андрею даже чудилось, что он слышит их звонкие голоса:

– Мы знаем, что ты нас видишь, знаем, поиграй с нами, мы хотим с тобой играть…

Зрелище было настолько завораживающим, что ему хотелось проникнуть в самые его глубины, почувствовать в этом таинстве что-то очень важное для себя. Он уже давно не испытывал такой безмятежности чувств, такой умиротворённости, казалось, что все потери, все сомнения, теснившиеся внутри него последние годы вдруг отступили, отпустили его сердце навсегда. А противоречий в жизни Андрея действительно хватало. Однажды он вдруг понял, что потерял смысл жизни, упустив ту самую ниточку, связывавшую его внутренний мир с жизненной реальностью. Саранцеву казалось, что всё происходившее с ним раньше было какой-то сценической ролью, в которую он вжился и забыл себя настоящего и этот навязчивый сон сделал из него совершенно другого человека, чужого самому себе. Он уже ясно осознавал, что теряет радость, которая всё ускользала от него, рассыпалась на какие-то отдельные фрагменты, привязанные лишь к мимолётным внешним обстоятельствам. Даже удачи уже не так радовали его. Поначалу внезапное открытие не на шутку встревожило Андрея, он не понимал, как это могло случиться и когда. Его мозги всё сильнее сверлил законный вопрос:

«А зачем я живу не своей жизнью, ради чего и вообще – кто этот я?»

И сам же пытался себе отвечать:

«Ну допустим – работа, карьера… да, согласен, новое дело развивает, расшевеливает мозги, если, конечно, с творческим подходом дружишь. А потом, когда выжал всё из себя, когда от рутины мутит и просветов не видно? Это ведь всё равно, что масло по хлебу размазывать, туда-сюда, туда-сюда и всё по одной плоскости. Ну не самоцель же кусок с маслом, пускай даже жирно намазанным! Барахла мне точно не нужно, хватает того, что есть. Удовольствия? Хм… да, ещё не так давно цепляли, прельщали, а сейчас эта старая пластинка хоть и крутится, но как-то пресновато от неё. Родину я и так люблю, не раз доказывал. Мир спасать тоже пытался, но со своим обострённым чувством справедливости одни только шишки понабивал. Да он и не особенно хочет спасаться. Может, ради будущих детей Кирилла, своих внуков? Пацана нашего уже, слава Богу, вырастили. Вполне, цель благородная, детей нужно учить, в добром мире куда лучше, чем среди злобных троллей. Но все ли хорошие добрые люди реально знают себя, свою истинную цель? И вообще, что такое мудрость? Как научить кого-то правильной жизни, если сам смутно представляешь её смысл? Какой-то замкнутый круг получается. Нет, должно быть что-то ещё, должно быть…»

Чем дальше он забирался в умственные дебри, тем только больше появлялось вопросов. Камнем преткновения в его размышлениях стали мысли о смерти, ведь она всегда являлась очевидным итогом человеческой судьбы. Как ни старался Андрей, он не находил разумного объяснения необходимости такого существования.

«Неужели нам суждено быть лишь «нравственным удобрением» для будущих поколений? Какой смысл в жизни, если у неё нет логического продолжения для себя самого?» – эти вопросы мучили его больше всего.

Саранцев подсознательно чувствовал, что за покровом внешнего мира скрываются какие-то тайны, и у него появилось нестерпимое желание разобраться во всём этом. Он с жадностью набросился на эзотерическую и религиозную литературу, часами просиживая в сети интернета, и даже записался в городскую библиотеку. Андрея интересовало всё, что было связано с истинной природой человека, что не освещалось в школьных и университетских учебниках, он искал ответы на вопросы, которые ещё совсем недавно не то что не тревожили, а даже не трогали его воображения. Информации хватало, но зачастую она была не совсем понятной и местами противоречивой. Переваривая эти немыслимые информационные объёмы, Андрей пытался отыскать в них проблески еле уловимой сути, чтобы ближе подобраться к разгадке душевного ребуса, он чувствовал, что находится совсем близко буквально в одном шаге от понимания чего-то очень важного для себя. Саранцев нередко винил себя за то, что так долго тратил своё драгоценное время на всякую ерунду вместо того, чтобы искать реальное оправдание своему существованию. Теперь он изо всех сил старался наверстать потерянное время, подкрепляя теоретические знания всевозможными духовными практиками. По мере поиска горизонты его сознания постепенно расширялись, а прежняя жизнь всё заметнее теряла свою привлекательность, она как-то тускнела в его глазах. Андрея стали утомлять шумные компании, в которых раньше он находил забвение от жизненных забот и обманывался сомнительными удовольствиями, он избегал всего того, что являлось приоритетом его прежней жизни. Ему было комфортнее в одиночестве, внутри себя, где он боролся с душевной теснотой, пытаясь раздвинуть, разорвать этот непроницаемый кокон из своих же умственных нагромождений. Неожиданно для себя он пришёл к выводу, что земной мир вовлечён в какую-то глобальную игру, где людям отводились роли обычных марионеток, слабо осведомлённых игроков на постоянно меняющемся поле жизни. Причём правила игры придумывались кем-то за кулисами видимой жизни и навязывались людям через их же умственные склонности. Такое нелепое запрограммированное существование (а иначе его и назвать было нельзя) ассоциировалось у него с лошадиным бегом по кругу под неусыпным наблюдением незримых погонщиков. Он даже отшутился по этому поводу экспромтными стишками:

Мы винтики и гаечки в чумной машине времени,

С резьбою часто сорванной, где въелся ржавый след,

Заложники послушные людского рода-племени

В живой процесс затянуты ключами строгих лет…

Андрей вдруг ясно понял, что навязанный людям путь был тупиковым, а информационная ложь всеми возможными способами только покрывала чудовищную несправедливость, укравшую у них законное право – знать правду. Кому-то это явно было выгодно, без сомнения.

«У нас украли правду о самих себе, её просто исказили до неузнаваемости, предложив взамен какую-то «суррогатную похлёбку»… А ведь это самое страшное, что может быть, самое страшное – не знать себя и жить… Как это вообще возможно, как?! Нас кормят всякими бредовыми идеями, «замыливают» глаза какой-то глупостью, но о главном ведь никто не говорит, ну почти не говорят, правда просто растворяется в этом умственном бедламе, она не видна большинству из нас. Нам постоянно лгут, и мы лжём себе, считая такую жизнь единственно правильной, но жизнь ведь не должна сеять тревогу и боль, она должна радовать и учить этой самой радости. Но мы живём в мире кривды, и она потешается над нами, считая всех нас безмозглым стадом, которым можно и нужно помыкать».

Подобные мысли всё чаще посещали Саранцева, но сейчас он уже знал, что из этого беспросветного тупика есть выход. Своими мыслями Андрей пытался делиться с родными и знакомыми, но в ответ в лучшем случае получал натянутые улыбки либо его собеседники деликатно уклонялись от разговора. Его не понимали, ему не верили даже самые близкие люди. Иногда Саранцев с трудом сдерживался, чтобы не закричать во всю глотку, лишь бы его наконец-то услышали. Его просто «убивала» эта человеческая слепота и глухота! Один раз Андрей не выдержал и после очередной шутки в адрес своего больного воображения в пух и прах рассорился со своими давними знакомыми. С тех пор они перестали общаться. Дольше других Саранцева терпела его жена Наташа, два года она добросовестно пыталась вернуть его в наезженную жизненную колею, однако блаженный муженёк никак не хотел возвращаться. Наконец её терпение лопнуло, и последние слова когда-то любящей женщины прозвучали для Саранцева, как контрольный выстрел в голову:

– Всё, Андрюша, я больше не могу так, я устала от этих твоих бредней, от твоей заумности… я устала… я хочу нормальной человеческой жизни… прости, я ухожу.

Выслушав её сбивчивые слова, Андрей молча кивнул. Ему совершенно не хотелось с ней спорить и тем более искать каких-то оправданий для себя, он не стал умолять её остаться, прекрасно понимая, что возникшую между ними пропасть уже не переступить.

– И это всё, что ты мне хочешь сказать?.. Ну что ты молчишь? – послышались нотки обиды в её голосе.

– А что говорить? Всё правильно… Разбитую чашку можно, конечно, склеить, если есть чем, а у нас уже, похоже, нечем. Спасибо, Наташа, за эти двадцать лет жизни, за сына, за твоё терпение и заботу обо мне, ты была хорошей женой и матерью, мне не в чем тебя упрекнуть. Ты правильно всё решила, живи нормальной человеческой жизнью.

– Разбитая чашка… ммм… какое горькое сравнение. А тебе не жалко этих лет, неужели тебе так легко их выбросить из памяти? Вспомни, Андрюша, ведь мы же любили друг друга… я не понимаю тебя, не понимаю…

– В этом-то всё и дело, любовь без понимания не жизнеспособна, она же, как декоративный цветочек, чуть не так, не по ней и всё – завяла. Ну не может быть по-другому, Наташа, просто не может и всё! К чему, собственно, мы и пришли. Ты не хочешь меня услышать, а я уже не могу жить, как все. Наташа, я не стану прежним, не стану, а ты этого не хочешь понять!

– А если ты ошибаешься, ты уверен, что прав? Ведь такое бывает, Андрей, люди часто обманываются. Да ты просто вбил в голову эту свою избранность и хочешь всех ей заразить! И не смотри на меня так, да это заразно, ты же ломаешь все человеческие устои, все правила! Нигилист ты несчастный!

Саранцев устало усмехнулся:

– Почему нигилист и почему несчастный? И при чём здесь какая-то избранность?

– А я не знаю как тебя больше назвать, разве что – эгоистом!

– Угу, очень обидно… ты ещё скажи, что у меня кризис подросткового возраста. Слышал я всё это уже и не раз. Ты думаешь, я сошёл сума? Пойми, Наташа, я чувствую, что прав, чувствую и всё… И ты не заставишь меня увериться в обратном!

– Ну и живи со своей правдой! – со слезами бросила она.

Она ушла в тот же день, а Андрей остался один со своей правдой. Позже после развода они разменяли трёхкомнатную квартиру, и Саранцев обосновался на двадцати квадратах «однушки». Их сын Кирилл учился в другом городе в университете и, возвращаясь на побывку жил в основном у матери, ему было удобнее в отдельной комнате. Хотя отца он тоже не забывал и по возможности навещал. Развод не повлиял на отношения между ними, отношения оставались вполне нормальными, можно сказать, даже приятельскими. Кирилл был деликатным умным парнем и не осуждал родителей, во всяком случае, вслух. В довесок ко всему Андрей уволился с работы. Такое внезапное решение, естественно, вызвало непонимание у руководства, должность он занимал не последнюю и пользовался заслуженным уважением. Но Саранцев настоял на своём, и после безрезультатных уговоров ему всё же подписали заявление по собственному желанию. В своей прошлой жизни Андрей успел попробовать себя в разных видах деятельности: десять лет в армии, потом уже на гражданке воспитывал детей, занимался юриспруденцией, экономикой, руководил, умудрился даже примерить на себя «пиджак» чиновника. И везде, где бы ни работал Саранцев, у него получалось, ему всё давалось довольно легко благодаря острому уму и какой-то внутренней чуйке, позволявшей угадывать самое важное в любом вопросе. Только вот в последнее время он совершенно не испытывал интереса к работе, трудился скорей по привычке благодаря личной дисциплине и не более того. Андрею даже казалось, что какая-то сила специально подталкивала его к той или иной деятельности в качестве наглядного обзора уже пройденных этапов жизни, чтобы окончательно убедить его в ненужности бессмысленных повторений. Но теперь всё это уже было в прошлом. Нет, Андрей не корил свою судьбу, не жаловался на её капризность, ему не за что было сетовать на своё прошлое, он просто хотел понять – ради чего всё это.

Вынырнув из своих грёз, Саранцев почувствовал ласковое дуновение ветерка уже гнавшего по небесной синеве причудливые фигурки белоснежных облаков.

«Красота-то какая! Её часами можно созерцать и не устанешь… как же удивительна игра природы… Н-да, в жизни меня мало что цепляет по-настоящему, но она не может набить оскомину, это уж точно», – думал в те минуты он.

Отдавшись неге мягкого осеннего тепла, Андрей не заметил, как заснул. Во сне он увидел настенные часы, показывавшие половину десятого. Андрея не покидало ощущение, что он опаздывает на какую-то важную встречу к десяти часам, но никак не мог вспомнить с кем, и где она должна была состояться. Это навязчивое ощущение не давало ему покоя, он метался в растерянности по комнатам в поисках хоть какой-то зацепки, но тщетно.

Саранцев проснулся, когда солнце уже повисло над западным горизонтом. На лес опустилась тень, и стало прохладнее. Стряхнув остатки дремоты, он попытался вспомнить недавний сон:

«Часы, время… К чему бы это? Куда я опаздывал? И что значат эти цифры? Может, реальное время или месяц, а может, год… Так, давай прикинем, если это реальное время, то осталось ждать недолго. А если месяц? Сейчас сентябрь, как раз девятый и как раз середина… Н-да, интересно… Ладно, дома всё равно никто не ждёт, можно и здесь у костерка покумекать, вдруг, что и осенит».

Сказано – сделано. В багажнике машины у Андрея всегда было самое необходимое, он частенько вот так экспромтом устраивал ночёвки и не только под звёздным небом. Он искренне любил природу, и она, похоже, отвечала ему тем же. Саранцев со знанием дела оборудовал костровище и вскоре язычки пламени уже облизывали аккуратно сложенный сухостой. Когда костёр разошёлся, он подвесил на треногу армейский котелок на две трети наполненный водой и стал ждать. Цветочно-ягодный чай, который Саранцев неизменно возил с собой для таких случаев, настаивался несколько минут, соблазняя его чувства непередаваемыми ароматами. Чуть позже, расположившись на ближайшем пеньке, Андрей небольшими глотками с наслаждением отхлёбывал из эмалированной кружки чай и любовался игрой озорных искр, устроивших настоящий фейерверк. Между тем лес уже полностью погрузился в ночную тьму, замедляя ритм своей повседневной жизни. Теперь каждый звук в ночной тиши казался каким-то особенным, таинственным.

Закончив с чаепитием, он снова вернулся мыслями к странному сновидению: