Каждому свое

Сомнения терзают душу, принятое решение дает уверенность. Северов настроил передатчик и за какие-то доли секунды выбросил в эфир зашифрованный цифрами текст: «Создавшейся ситуации перехожу вариант два». После чего переключил аппарат на прием и неожиданно скоро получил спокойный ответ: «Подтверждаем полученное сообщение. Действуйте по обстановке. Платон».

«Спасибо, дорогой генерал. Это то, что мне сейчас нужно».

Северов быстро скрутил антенну и уложил вместе с приемником в сумку. Глянул в щель и удивился: вместо лунного света сквозь узкие прорези в сарай прорывались ранние лучи солнца. Генрих прислушался: ночная жизнь в сарае замерла, мышиная возня прекратилась.

Выйдя на улицу, он мысленно поклонился сараю, приютившему его на ночь, и направился за огородами к лесу. Параллельно по главной улице деревни двигалось стадо коров, которые выглядели невыспавшимися и брели с безразличным видом к месту выпаса. Немногим бодрее смотрелся пастух. Он шел за стадом, едва переставляя ноги, обутые в безразмерные ботинки, унаследованные от далеких предков. Старая потрепанная шинель времен одной из многочисленных войн, пережитых Россией, урезанная в пол длины и униженная временем, выглядела на его плечах жалкой пародией на военное обмундирование.

Солнце лишь наполовину поднялось над деревьями, когда Северов, проделав длинный путь через лес, подошел к железнодорожной насыпи.

На ближайшем к нему пути стоял железнодорожный состав из двух платформ, груженый изуродованными немецкими танками. У большинства отсутствовали гусеницы, у других – башни словно шляпки модницы были сбиты набекрень. А у одного была отбита половина орудия, а оставшаяся часть беспомощно торчала из башни, словно обрубок искалеченной руки.

Перед глазами встал капитан Дубровский из ресторана «Савой». «Для меня штрафбат – это курорт. Понимаешь? У нас, истребителей танков, задачка гораздо серьезнее. Выходишь с этой железякой один на один. Или ты ее, или она тебя».

То, что он с презрением называл могучую бронированную машину «железякой», вызвало у Генриха уважение к этому бесстрашному парню. Какую очередную бронированную махину превращает он теперь в металлолом? Или уже превратил. Дай Бог тебе выжить, отчаянный человек!

Небольшой маневровый паровозик, прозванный в народе «кукушкой» за свой ненавязчивый гудок, стоял под парами, послушно пропуская мчавшиеся мимо эшелоны, груженные немецкой техникой и людьми.

Пожилой машинист в засаленной робе спустился на землю и ветошью, пропитанной маслом, как и его одежда, с любовью протирал рабочие детали своего любимца. Никого вокруг не было. Сопровождать хлам на колесах немцам в голову не приходило. Дождавшись, когда машинист перейдет на другую сторону, Северов быстро поднялся по насыпи, легко запрыгнул на платформу и устроился между двумя калеками. Парадоксально, но сейчас, под защитой вражеской брони, он почувствовал себя уверенно.

К тому же в этот момент «кукушка» издала соответствовавший ее габаритам писклявый звук и потащила за собой обе прицепленные платформы, да так резво, что на исходе часа пути миновала сортировочную и, резко снизив скорость, подкатила к ремонтным мастерским. Северов спрыгнул на землю и по замасленным шпалам направился в сторону города.

Проходя мимо двух работяг, разгружавших при помощи какой-то примитивной стрелы тяжелые стальные железнодорожные колеса, насаженные на ось, Северов, как положено, поздоровался. Увлеченные делом рабочие не удосужили его вниманием.

Он не обиделся и, миновав пару кварталов, вышел на рыночную площадь и взглянул на городские часы. Без четверти десять. Идти до цели оставалось не больше десяти минут. Кстати, задерживаться на базарной площади не стоило. Рынки были излюбленным местом активности немецких комендатур в оккупированных городах. Не желая испытывать судьбу, он поспешил покинуть сомнительное место.

Через десять минут он очутился перед зданием, в котором находилась немецкая военная разведка и контрразведка.

В Москве имелись чертежи этого здания с подробным описанием помещений, подвалов, коридоров и коммуникаций, обеспечивавших его жизнеспособность. Северов внимательно изучил все поэтажные планы здания, а потому уверенно преодолел нужные четыре ступеньки и оказался лицом к лицу с охранявшим вход солдатом, который был на полголовы ниже его, но зато в каске и с автоматом, висевшем на груди. И при исполнении служебных обязанностей.

– Я к господину Гофмайеру.

Солдат был удивлен, что пришедший с виду русский заговорил на его языке, однако быстро взял себя в руки и нажал кнопку. Дверь вскоре открылась. Человек в форме лейтенанта молча выразил удивление в связи с появлением незнакомца, а на словах поинтересовался у Генриха о цели его визита.

– Я должен доложить господину Гофмайеру крайне важную информацию.

– Вы можете доложить ее мне, и информация точно попадет тому человеку, который решает эти вопросы.

– Простите, но эту информацию я должен передать лично господину Гофмайеру.

Во всех службах мира конспирация стоит выше любых человеческих отношений, и тем не менее какой-то обидный осадок при этом остается. Лейтенант машинально прикусил нижнюю губу.

– В таком случае пройдите в эту комнату и ожидайте вызова, – он сделал паузу и, не сдержавшись, добавил: – Если вы, конечно, понадобитесь.

Время текло медленно. За дверью слышались шаги входящих и выходящих людей, доносились отдельные, ничего не значащие фразы. Однако для философских размышлений сейчас было не время. Нужно было еще раз хорошенько продумать разговор с Гофмайером.

* * *

Всего два месяца назад Григорий устроил для Северова весьма полезное, хотя и странное свидание с двумя русскими, попавшими в плен и завербованными немцами. Оба были сброшены с немецкого самолета в районе города Ижевска, где родились и откуда были призваны в Красную армию. У обоих было одно и то же задание: собирать информацию по оборонным заводам, расположенным вокруг города. Немцев интересовало все: от качества стрелкового оружия, выпускаемого здесь на заводах, до настроения населения в регионе. Оба были арестованы советскими органами сразу же после приземления, что невероятно обесценило выдвинутую ими версию о намерении сразу явиться с повинной. Теперь судьба обоих была в руках советских следователей, у которых был широкий диапазон выбора – от расстрела до полной реабилитации и направления вновь в боевые части. В промежутке между крайностями могли оказаться тюрьма, лагерь, штрафной батальон – каждый вариант являл собой иной шанс на выживание.

Допрос вели двое. У одного были наушники, через них Северов мог передать вопрос арестованному, оставаясь в соседней комнате.

– Кого из высшего руководства абвергруппы «Север» вы знали лично?

Арестованный Федулов, громадный детина двухметрового роста с мрачным лицом и маленькими глазками, с непропорционально большой челюстью, которую с видимым трудом приводили в движение какие-то внутренние силы, не спеша рисовал достаточно мрачную картину своего пребывания в плену, а затем и в немецкой разведшколе.

Несмотря на простоватый деревенский вид, говорил Федулов как городской житель, но растягивал слова, а потому производил впечатление тугодума.

– Из немецких высших чинов мне неоднократно приходилось встречаться с Кляйном и один раз – с руководителем абвергруппы «Север» Гофмайером. Во время последней встречи перед самой отправкой в Россию он сильно меня унизил.

– А именно?

– Он сказал: «Учти, Федулов, там, в России, выполняя наше задание, тебе придется действовать не кулаками, как ты привык, а мозгами, а это нечто совсем другое. Ты меня понимаешь?». Я тогда, честно говоря, обиделся, но не подал виду. Мне главное было от них вырваться, а здесь, дома, все одно в землю ложиться придется рано или поздно. Важно, что теперь уж в свою.

– Послушайте, Федулов, я не о вас говорю. Меня Гофмайер интересует.

– Немец как немец. Худший вариант. Немцы – народ трудолюбивый, и дома, и жизнь строят добротно.

– Я не про нацию, а про Гофмайера спрашиваю!

– Нация, как дерево. На нем нарост образуется, который большую часть соков из дерева высасывает для себя, а тому почти ничего не оставляет.

– Стоп, – прервал его следователь, – вы постоянно отклоняетесь от главной темы, которая нас интересует, Гофмайер.

– А что Гофмайер? Я уже вам сказал – слизняк. Сейчас, пока он наверху людьми распоряжается, смотрится человеком, а вот попади он, скажем, в нашу ситуацию – стал бы сапоги хозяевам лизать, лишь бы его не били да голодом не морили. Но если дать ему власть над другими, то лютовать будет. Притом сам бить не станет, чтобы руки не запачкать, а подберет народ, который этим делом займется, а он останется в белых перчатка и при чистом платочке.

Второй диверсант Виноградов, хотя и был земляком Федулова, но являлся ему полной внутренней и внешней противоположностью. По профессии сельский учитель, то есть местный интеллигент, но большую часть жизни проработал местным судьей. В людских душах копаться любит и умеет.

– Гофмайер? – глаза у него живо забегали, как у ученика, вытянувшего на экзамене удачный билет. – Гофмайер – это как раз тот немецкий начальник, с которым мне довелось общаться больше, чем с другими. Он нередко вызывал меня, когда не мог разобраться в способностях русских кандидатов выполнить задание, которое он собирался перед ними поставить. Характеризуя людей, я помогал им выпутаться из паутины, которой он их опутывал.

– Ну а самого Гофмайера как вы можете охарактеризовать? – спросил в наушниках Северов.

– Средний немецкий бюргер, как и большинство его однокашников, использовал свое единственное достоинство – рано признался в собственной бездарности и, чтобы компенсировать этот недостаток, вовремя примкнул к нацистскому движению. Да что я вам рассказываю! Бездарность может сделать карьеру, лишь вступив в партию.

– Виноградов! Думайте, что говорите! – прервал его следователь.

– Так я же про Германию говорю! А у нас с этим все в порядке.

– А что представляет собой Гофмайер как личность? – вновь поинтересовался Северов.

– Начнем с того, что это вовсе не личность, а скорее безликость. Биографии его я, конечно, не знаю, известно только с его слов, что он во время Первой империалистической служил в армии, был легко ранен и чуть не попал в плен.

– Кто для него кумир – Гиммлер, Гейдрих или?

– Ни тот, ни другой. Его кумир – непосредственный шеф, адмирал Канарис, о подвигах которого он может рассказывать в своем кругу сутками. Вторым его героем является рейхсмаршал Геринг. Во время Первой мировой войны маршал прославился как летчик-ас, сбивший наибольшее количество самолетов противника и сейчас незаслуженно отодвинутый на второй план.

– А что еще вы можете добавить к образу Гофмайера?

– Как все серости, пролезшие наверх, он хотел бы не так быть, как казаться личностью, для чего и прилагает массу усилий, понимая, что необходимых качеств для того у него нет или как минимум недостаточно.