И стало в комнате светлей.
«Уж если есть такое диво —
Душа и совесть коллектива,
Так это он как раз и есть.
Хвала Онучину и честь! —
Подумал радостно Роман. —
А внешность – попросту обман!
Хоть пять минут его я знаю —
По-новому воспринимаю».
«А для тебя сюрприз готов!» —
Сказал Онучину Жидков.
«Что за сюрприз?» – спросил тревожно
Евстрат Онучин, осторожно
К ним подошёл. «Роман Борей!
Он тоже Керченских кровей, —
Сказал Жидков. – Ты удивился,
Что твой земляк здесь объявился?»
Как вкопанный, остановился
Евстрат, и рот его открылся!
Белёсый удивлённый взор
Борея изучал в упор.
«Вот уж никак не ожидал!» —
Промолвил наконец Онучин,
Роману долго руку жал
И с земляком был неразлучен,
Беседуя о самом близком:
О городе, таком родном,
О жизни в климате Балтийском.
«А в Питере ты как давно?» —
Спросил Евстрат. «В семьдесят пятом,
Когда не все ругались матом
И жили, Партию любя,
Не отпускавшую руля,
А доллар был слабей рубля.
В краю, культурою богатом,
Прошёл я конкурс в институт —
И словно в царстве тридевятом
Себя почувствовал я тут.
Потом работал на заводе…
Стремился получить чины…
Потом при всём честном народе
Я наблюдал развал страны…
И вот я очутился здесь…
Ну, а в Керчи сестра родная
С двумя племянницами есть,
Кузин и тёток не считая».
Роман умерил слов поток,
Родством с Евстратом увлекаться
Не стал: тому начнёт казаться,
Что без него Роман – никто.