Дом слёз

– Ну и где этот придурок? – пожаловался Флойд. – Скоро ночь наступит. Не хочу простыть.

– Кинул нас, – сказал Роби. – Струсил.

– Пусть только мне завтра в школе попадется. Пасть порву.

Флойд гневно надул щеки. Его лицо распухло, покраснело, готовое взорваться кровавой гранатой. Он немного постоял в смятении, затем присел на корточки возле меня.

– Слушай сюда, Колин. Городок у нас маленький, все друг друга знают. Если заложишь меня с Роби, нужные ребята тебя р отвезут в лес. Причем реально закопают.

– Ты же не красный, верно? – поддержал его Роби. – И не будешь жаловаться.

– Не будет, – Флойд похлопал меня по плечу. – Он нормальный у нас пацан. А пацаны не жалуются.

Я согласно кивнул. Лишь бы меня скорее отпустили.

– Молодца. Только без глупостей, понял? – Флойд развязал веревки на ногах, помог подняться, отряхнув от хвойных иголок. – Вот так, братан. Как новенький.

– Ну ты пацан, Колин. Реальный пацан. Не то что Кент. Если бы не его отец, он бы давно тут сам плясал.

«Уроды, – подумал я про себя. – Чтобы вы подохли в этом лесу». Мне стало до того противно внутри, что захотел разрыдаться. Из-за того, что меня отпустили. И из-за того, что все это приключилось именно со мной. Всего пара выкинутых слов про умственные способности Флойда – и я бы уже никогда не вернулся домой.

– Ну все, до города сам дойдешь, – сказал Флойд. – А если мамка докопается, откуда этот спектакль на голове, скажи, что с болгаркой баловался в мастерской.

– Или придумай что-нибудь получше, – добавил Роби. – Ты ведь умный, книжки там читаешь и все такое.

– Да, – холодно ответил я. – Что-нибудь придумаю.

С тех пор обманывать вошло как-то в привычку. Это стало основным правилом выживания в мире подростков. Объяснившись с матерью коротким и банальным «взял болгарку у отца», я быстро поднялся на второй этаж, забаррикадировался в комнате и, упав без сил на кровать, громко разрыдался.

В школе разросся грандиозный скандал. Мать искала виноватых, опрашивала учителей, одноклассников, но так ничего и не нашла. Я молился на последние годы в школе, надеясь в конце концов выиграть войну и уехать из города, пусть даже и проиграв несколько сражений с Флойдом и его тупой компанией.

Однако спустя год внезапно пропал Джон. А спустя еще один год – пришла моя очередь. Война оказалась проиграна. Люди исчезают из Неверона, потому что здесь властвуют монстры. И в мире живых, и в мире мертвых.

Маленький городок – это настоящий символ бессилия. Сначала твои родители переезжают сюда, желая отгородиться от невыносимого шума мегаполисов или из-за трудного финансового положения. Затем покупают дом по цене гораздо меньшей, чем предлагают в городах покрупнее. Находят неплохую работу, заводят знакомства, собаку, кошку, сажают дерево. Жизнь налаживается, время монотонно плывет, значит пора бы им подумать и о будущем. И тогда происходит самое счастливое событие в их жизни – твое появление на свет.

И вот ты, с рождения замотанный в их тягучую паутину, отчаянно пытаешься выбраться из маленького города. Но даже сейчас, когда границы очень сильно стерлись и жизнь стала мобильней, у тебя нет ни одного шанса уехать в другое место до восемнадцати лет. Маленький город – это когда ты встречаешь каждый день одинаковые лица. Маленький город – это когда чтение книг доставляет тебе больше удовольствия, чем прогулка по знакомым местам. Маленький город – это когда ты уже ничего не ждешь от жизни.

Слезы счастья

Вы верите в Бога? Согласны с тем, что мир возник как результат Божественной эманации? Это я, собственно, к чему задаю такие странные вопросы. За месяц, проведенный в доме слёз, я сделал один любопытный вывод: монстры верят в религию. Религия их определяет. Она их направляет. У монстров нет выбора, но есть предназначение. Только пролив достаточное количество слез, пройдя огонь, воду и медные трубы, они наконец находят свой истинный путь. Путь, освещаемый загадочными огоньками, о которых, к слову, вообще ничего неизвестно большинству монстров.

Только сейчас я начал задумываться: кем бы был этот Виктор Борман без нас? Что бы он делал? Ему пришлось бы переоборудовать свой старинный ресторан в лабораторию для синтеза искусственных слез. Звучит забавно, если не задаваться более сложными вопросами. Например, что собой представляет дом слёз? Святыню или завод по производству монстров? Думаю, ответ лежит где-то на поверхности, но нам его никогда не узнать. Потому что здесь нас постоянно разворачивают то туда, то сюда чужие воспоминания. Это не дом, а настоящий водоворот безумия.

Да, прошел целый месяц. Я научился перемещаться между этажами, управлять собственными и чужими сновидениями, воспоминаниями. Небольшая ремарка: когда я говорю «управлять», я не имею в виду возможность переписывать чью-то историю. Для этого необходимо иметь нечто большее, чем пара капель слез. Вчера у меня получилось разболтать Винсента и выяснить, что единственный, кто способен изменять человеческий мир, – это Виктор Борман. У него в груди бьется человеческое сердце, что позволяет ему пребывать одновременно в людском и «пустом» мире (я называю монстров пустыми, потому что они высушены до последних слез).

Винсент говорит, что сердца и слёзы людей нужно воспринимать как метафору. На его вопрос, не хочу ли я порассуждать о символизме и его применении в постмодерне, я ответил что-то вроде: «современный символизм… это как-то связано с Билли Айлиш?»

В общем, ничего толкового я не сказал. Если вы все правильно прочитали, то на вашем лице должно выскочить такое же презрительное удивление, какое было и у Винсента. Кстати, больше он со мной не разговаривал. Хотя я всегда ему твердил, что манипуляции абстрактными понятиями – это не мое.

Пролетев почти сотню этажей, я могу с уверенностью заключить, что мне здесь делать нечего. Я не странный, как Дже с восьмидесятого этажа, который зовет себя Хай и уверяет, будто его придумал шотландский писатель. Что это за имя вообще такое – Хай? Он свое отражение в картинах видел? У него ведь рост сто шестьдесят сантиметров. А возьмите Огастуса, который прошел через ад вьетнамской войны. Он до сих пор слышит предсмертные крики и автоматные выстрелы. На его этаже невозможно находиться из-за запаха напалма, этого горящего загущенного бензина.

Безумие – это засадный хищник, который готовится к прыжку.

На четвертом этаже живет Рональд Сполдинг, университетский философ и доктор каких-то там наук. Виктор сказал ему, что через пару дней он умрет. А вот отойдет он в мир иной человеком или монстром – неизвестно. Говорят, он живет здесь очень давно. Мне он представился маленьким человеком со смуглой старческом кожей, испещренной морщинами. Мы с Рональдом сразу же нашли общий язык. Не знаю почему, но с необычными людьми общение у меня завязывается гораздо быстрее, чем с остальными.

У Рональда погиб единственный сын, задолжавший крупную сумму букмекерским акулам. Жены не стало еще раньше, лет десять назад, из-за рака сердца. В один день Рональд не выдержал, поджег себя вместе с домом. Тогда-то в его судьбе и появился Виктор. Всех подробностей истории Рональда я не знаю, а выпрашивать у него слезы, чтобы докопаться до истины… будем честны, идея так себе.

Сейчас я понимаю, будь ты хоть философом, хоть художником, хоть папой римским, в первую очередь ты человек. Маленький кусочек жизни, который может в любой момент трансформироваться в монстра. Стать безвольным оружием в руках Виктора Бормана. Возможно, именно это имел в виду Виктор, когда говорил, что Рональд умрет. Ведь известно, что в каждом оружии спит смерть.

Выбор – это произведение искусства. Так мне сказал Рональд Сполдинг.

– На наших этажах неслучайно висят картины, – говорит Рональд. – Человеческая судьба подобна созданию полотна. Основополагающими являются первые штрихи, после чего художник действует согласно композиции и не может выйти за установленные рамки. Цвет, тени, перспектива. Попробуй их нарушить, и никто не оценит картину.

– Разве художнику так важна оценка?

– А ты думаешь, для чего они рисуют? – усмехнулся Рональд. – Теперь проведи параллель с человеческой судьбой.

– Первые шаги, а потом…

– А потом ты действуешь согласно правилам, – добавил Рональд. – Нарушил? Либо ты гений, либо сумасшедший. Так или иначе твою судьбу легкой не назовешь.

Мне не нравится эта аналогия. Я вот хотел «выйти за рамки», уехать из города и жить в лесу, как меня тут же закинули в дом к безумцам. Просто взяли и закинули. А до этого спорили, стану я первоклассным юристом или машиностроителем. Художник рисует свое произведение один, сам. Моя же судьба – что-то вроде граффити на стене, к созданию которого не приложил руку только ленивый.

Мои воспоминания, по сравнению с воспоминаниями остальных обитателей дома, – это простейший пазл. Картинки, разукрашенные яркими снами. Мои слезы – холодное вино. Детский невинный сон. Тихий маленький центр вселенной, до которого можно дотянуться языком. Напиток, неспешно растворяющийся в крови. Он напоминает монстрам, что человеческий мир может быть прекрасен. Я часто обмениваю свои слезы на интересные книги или журналы.

Вы должны знать, что здесь все пьют чужие слезы, для нас это приравнено к развлечениям. Что-то вроде просмотра душераздирающей драмы или сногсшибательного боевика. Зависит от того, чьи слезы ты взял напрокат. Точнее, от того, с кем у тебя сложились дружеские отношения. У меня есть парочка приятелей. Обязательно познакомлю вас с Майки, но чуть позже.

Мое любопытство остановилось на сто десятом этаже. Не хочу даже знакомиться с новыми обитателями, потому как знаю (разумеется, от Винсента), что подростков дом выпивает за две недели. Джон Форд продержался целый год, отчаянно сражаясь с собственными демонами. Но любой человек, который сражается в одиночку со своим темным прошлым, обязательно проигрывает.

Как своим любимым читателям, я вам покажу свое любимое воспоминание. Можно сказать, в этой главе вы попробуете мои слезы на вкус. Перенесемся в две тысячи десятый год.

Ночь перед Рождеством

Встречайте, семилетний я. Рыжий огонек, петляющий по улочкам в одну из последних декабрьских ночей.

– Вы меня никогда не поймаете! – набрав в легкие холодного воздуха, пытаюсь крикнуть я.

– Ах ты маленький поросенок! – доносится сзади. – Далеко тебе не убежать!

Мой папа – ледяной призрак Неверона, способный мчаться быстрее ветра после двух бокалов вина. Я – ночной охотник за светящейся в небе пыльцой, который пытается отгадать рецепт звездного меда. Странная игра? Я ее сам придумал! Папа же решил свести все к банальным догонялкам.

– Колин, только не убегай далеко! – издалека кричит мама.

Я люблю свою маму. Когда в мире чего-то не хватает, она восполняет это своим присутствием.

– А вы меня поймайте! Тогда и не убегу!

– Ну все, Колин! Предупреждаю, ты добегался. Сугробная авария через три…