Охота за призраком

Боронин повернулся к Думенкову, тот снова безмятежно подрёмывал, но опять взор чужой уловил и тут же голову поднял, как ни в чём не бывало. Спросил взглядом, кивнув на неугомонного Ольшенского, монотонным голосом долбившего происки проклятых капиталистов и их приспешников: долго ли им ещё терпеть? Раз тот из своей страны выбрался и на загнивающий Запад перебрался, значит, скоро к финалу добредёт, также взглядом дал понять Думенкову первый секретарь, потерпим, дело нужное…

Совещание удалось свернуть ближе к вечеру, есть уже не хотелось. Думенков, как ему предложено было, остался, но сидеть не мог, словно выпущенный из конюшни застоявшийся жеребец, метался по кабинету. Боронин, как вёл совещание, так и остался на месте. Сидя в кресле за могучим столом, ему было легче управлять людьми и сдерживать массы, а в данный момент хотя бы этим чувствовать своё превосходство над председателем облисполкома. Думенков ничего подобного и в голове не держал. Он рвался к себе в кабинет, где его ожидал такой же стол, где заждались врачи-эпидемиологи, председатели райисполкомов и прочая челядь. Словно случайно замешкавшись, задержался Ольшенский, но Думенков уже не мог сдерживать нетерпения.

– Леонид Александрович, – остановился он перед первым секретарём, – ещё какая-нибудь беда на нашу голову свалилась?

– Что на нас с тобой, Иван Григорьевич, свалиться может? Что ты волнуешься, дорогой?

Ольшенский не проявлял неловкости и желания оставлять их наедине.

Боронин, не скрывая досады, кашлянул два раза, но ожидаемого эффекта его кашель не достиг. В конце концов, подумал первый секретарь, то, что меня интересует, действительно не составляет какую-то секретность, ну а бестактность Павлу он припомнит при случае.

– Ты утреннюю оперативную сводку от Даленко читал?

Думенков утвердительно кивнул головой:

– Два человека у Борданова пропали, одного выловили с огнестрельным ранением. Тебя это интересует, Леонид Александрович? Больше вроде ничего за последнюю неделю особенного не случилось.

– Это произошло в колхозе «Маяк Ильича», – утвердительно произнёс Боронин. – Как там наш член обкома, председатель колхоза выглядит? Ты должен знать, колхоз-то рыболовецкий?

– Как же, хорошо знаю Деньгова Полиэфта Кондратьевича, – оживился председатель облисполкома. – Я ещё, когда в районе работал, мои колхозы с ним тягались. Трудно его по уловам было обогнать. Крепкий мужик. Колхоз в его руках силу почуял. Да ты его забыл, что ли, Леонид Александрович?

Думенков любил вспомнить время, когда командовал комитетом партии в районе. Боевое было время, живое, сидеть в кабинетах не приходилось. Целыми днями на рыбацких тонях пропадали, жизнь ключом била.

– Вместе же с тобой притащили его в обком, беседовали, толковали, прежде чем выдвигать в члены обкома, – размахивая руками, возбуждённый Думенков стал похож на французского бунтовщика с баррикад.

– Прямо Дантон или Марат ты у нас, Иван Григорьевич, – тихо, не поднимая головы, скорее для себя, нежели для оратора, произнёс первый секретарь.

– А почему, Леонид Александрович, ты Деньгова со смертью этих рыбаков связываешь? – не понимая, остановился Думенков. – Ну погибли мужики, они ведь колхозниками не являлись, я сводку ту помню.

– Правильно. Память у тебя хорошая, Иван Григорьевич, не колхозники они, – в своей обычной манере тихо вёл разговор первый секретарь.

Думенков остывал, забыв о том, что торопился на важное совещание. Он давно считал себя равным первому секретарю, давно мог запросто говорить с ним на «ты», спорить, обсуждая проблемы хозяйственной деятельности, возражать, даже отстаивать своё мнение, но бывали мгновения, когда спина его вдруг холодела, как сейчас, и охватывал неведомый, несвойственный ему, сильному, энергичному, весёлому и жизнерадостному человеку животный страх.

Человек из кресла, только что дружески беседовавший с ним, медленно поднимал голову, а когда поднял, председатель облисполкома на высоком бледно-синем лбу увидел бесцветные глаза убийцы, с глубокой ненавистью пожиравшего его взглядом. Но это было только мгновение, глаза Боронина сверкнули и потухли.

– Иван Григорьевич, помнится, ты предложил кандидатуру Деньгова из всех других председателей колхозов. Одного из многих, – ещё тише сказал Боронин.

Думенков медленно приходил в себя, не соображая и не понимая, что с ним только что произошло.

– Мне его Лущенко Василий, председатель облрыбакколхозсоюза, советовал… Леонид Александрович, – тоже почему-то тихо пролепетал он, – я не понимаю, Леонид Александрович, при чём здесь Деньгов и утопленники?

– Я тоже пока не понимаю, – опустил голову первый секретарь, – утром позвонил Борданов из района. Начальник милиции доложил ему, что погибший и пропавший воровали рыбу из колхозных сетей и были наказаны за это… Кем-то…

– Нет, Леонид Александрович, Деньгов не тот человек, чтобы подобными мерами наводить порядок. К тому же Лущенко мне говорил, что председатель колхоза «Маяк Ильича» два дня с ним вместе гулял на свадьбе у родственника. Глеб Порфирьевич Зубов, главный врач, дочь свою замуж выдавал.

– Он, значит, гулял, а в колхозе смертоубийство? – вмешался в разговор Ольшенский, о котором совсем забыли и Боронин, и Думенков.

– Да что вы в самом деле! – пришёл в себя Думенков и, обретая былую уверенность, хлопнул обеими руками по полным бёдрам. – Жульё колхоз грабит, один подлец тонет, второй пропал без вести, а подозреваемым оказывается председатель колхоза, которого и на месте не было! Может, тот, кто убил, как раз и удрал с перепугу. Что нам гадать? А Лущенко абы кого рекомендовать не будет, Леонид Александрович. Он с человеком не один пуд соли съест, только потом за него голову может положить. Я Лущенко знаю. Я за него ручаюсь.

– Я послал на место убийства комиссара Даленко и прокурора области Игорушкина, чтобы разобрались, – не глядя на обоих, тихо сказал Боронин.

Думенков тихо опустился на стул, внимательно слушая первого секретаря. Тот даже не посмотрел в его сторону. Редкие, неопределённого цвета волосы торчали у него на макушке и висках. Казалось, Боронин слишком рано постарел или постоянная непосильная ноша, груз, с гигантскую плиту величиной, придавил его к земле. Сейчас он сидел, согнувшись под этой тяжестью, но первый и ходил в той же позе, словно придавленный, и представить его быстро идущим или бегущим Думенков не мог. И вдруг подумал: «А как он ведёт себя в постели с женой? Ведь у него есть дети, значит, он… Доступны ли ему обыкновенные человеческие удовольствия? Есть ли у него любовница?» Глядя на Лущенко, которого Думенков знал, как свои пять пальцев, на других сподвижников, председатель облисполкома, сам мужчина-жизнелюб, не гадал, определял точно – у этих мужиков есть подружки и не одна у некоторых, они знают, что с ними делать в постели. Но представить Боронина!.. Но Думенков увлёкся. Его вернул к действительности голос первого секретаря:

– К вечеру, думаю, Даленко доложит о результатах следствия…

– Не обольщайтесь, Леонид Александрович, – вмешался вдруг Ольшенский, – смею вас заверить, никого они не найдут.

– Что это вы так категорически против нашей народной милиции, Павел Александрович? – зло воскликнул Думенков.

Управление внутренних дел являлось подразделением, подчиняющимся не только начальству в столице, но и ему непосредственно, поэтому председатель облисполкома болезненно реагировал на любые замечания в этот адрес.

– Даленко – комиссар милиции третьего ранга, генерал. Держит планку раскрываемости по России высоко, не в пример некоторым регионам. В процентах показатели в прошлом году выросли…

– Да бросьте вы о своих показателях, любезный Иван Григорьевич, ради бога. Всё вы на проценты переводите. Воблу ваш Даленко до сих пор на балконе собственной квартиры вывешивает сушить, каждый горожанин по его балкону определяет, когда на низах её ловить начинают!

Боронин поднял бесцветные глаза на Думенкова. Тот открыл рот от удивления, словно рыба, выброшенная на берег, не зная, как парировать внезапную яростную выходку обычно невозмутимого Ольшенского, но так и не нашёлся, что ответить.

– Вы забыли, вероятно, как они мне шапку искали? – продолжал между тем идеолог.

– У вас пропала шапка? – спросил Думенков. – Когда?

– Украли, – просто поправил его Ольшенский. – Читал я зимой как обычно лекции в совпартшколе. Разделся внизу, на первом этаже в гардеробе. К обеду возвращаюсь одеваться, и что вы думаете?

Ольшенский обвёл слушателей величавым взором.

– Пальто выдали, а шапки нет.

– Вот история! – взмахнул руками Думенков и почему-то хохотнул.

– Мне, представьте, было не до смеха! – возмутился Ольшенский. – Рассказывать вам и то стыдно. В совпартшколе и шапку украли! Кому скажи – на смех поднимут. Но на дворе мороз двенадцать градусов. Не молод я уже, чтобы налегке без головного убора по улицам города шастать. Не тот возраст, сами понимаете…

– Нашла милиция шапку-то? – не дослушав, поинтересовался Думенков.

– Самый главный их приехал. Меня расспрашивать даже не стал. Под козырёк и кричит: «Сейчас отыщем!» Пузатый такой и громогласный.

– Лудонин вроде не кричит, – высказал вслух догадку Думенков, – и не пузатый он.

– Я потом слышал, что они его между собой «автобусом» звали.

– Странная фамилия. Нет таких в Управлении внутренних дел начальников. Я всех знаю, – озадачился председатель облисполкома.

– Значит, не всех изучил, Иван Григорьевич, – донеслось от стола, где сидел первый секретарь, – а шапку-то нашли всё-таки, Павел Александрович?

– Нашли, – кивнул Ольшенский, – нашли, как не найти. Вместе с жуликом! Я, правда, не дождался. Так и добежал до дома по морозу налегке. Но вечером доставили. Только моя, знаете, Леонид Александрович, пирожком была, пыжиковая такая, я её давно ношу, а эта норковая оказалась и новая совсем.

– Ну и что? – опешил Думенков.

У Боронина на лице тоже появилось какое-то подобие интереса.