Жил отважный генерал

Особенно мучительным и тревожным был старт.

Шаламов, войдя вслед за Ковшовым в кабинет, совсем потерялся, заметив жёсткую маску на лице Кравцова.

– Ну, сущий Рамзес! – шепнул он Даниле, попятился, затоптался в дверях, начал подыскивать стул у стены подальше.

– Ты чего? Пошли! – потащил его Ковшов за собой к столу, где уже восседали все. – Кто мне вещдоки подавать будет?

– Он меня сожрёт с потрохами! – ужасался Шаламов. – В паркет затрёт, фараон! – Не простит Федьку!

– Михалыч! – Ковшов и без чудачеств криминалиста был на взводе, а тут сорвался совсем. – Хватит дурить!

– Я здесь сяду, – упирался тот изо всех сил.

– Владимир Михайлович, проходите к столу, – мрачно глядя на возню, завершил их пререкания Игорушкин. – Всем места хватит.

– Мне здесь удобнее, Николай Петрович, – предпринял последнюю попытку криминалист и для наглядности брякнул своим приметным кримчемоданчиком по полу, пристраивая рядом с собой у стенки.

– К столу! – скомандовал, будто «к барьеру!», прокурор области и отвернулся к Кравцову.

– Ну всё. Пропали. Не забыл он про манекен тот поганый! – поплёлся Шаламов на ватных ногах за Ковшовым, волоча чемодан за собой.

Однако совещание началось; разговорившись, Ковшов скоро освоился, а глядя на него, отошёл и перестал дрожать Шаламов. Когда же он по просьбе докладчика стал извлекать из недр «своего чуда» один за другим бесценные находки с места происшествия: сначала длинный нож убийцы, а потом клочок таинственного пергамента, упакованного в прозрачные пластинки, совсем преобразился и засиял, будто надраенный медный самовар.

Закончили они выступление, можно сказать, на бис под благосклонные взгляды архиепископа Илариона. Владыка не скрывал своих симпатий и не удержался от благодарственных восклицаний, когда Ковшов в деталях пояснил, как были обнаружены потайной ход в склепе, секретный механизм двойного дна, и высказал версию о криминальных расхитителях гробниц, совершивших преступление и скрывших следы вместе с телом монаха. Посветлело лицо и у Кравцова, который, выслушав доклад, почти не задавал вопросов Ковшову а, наоборот, пожелал оказать помощь следствию, чем до обид задел Игорушкина.

Когда слово попросил архиепископ Иларион, Ковшов и Шаламов слегка расслабились. Владыка как особа официальная и лицо высоко интеллектуальное только с полчаса расточал эпитеты и признание прокурору республики, «самому снизошедшему до сих его земных хлопот, не посчитавшись с отпуском». Потом дошла очередь до Николая Петровича Игорушкина принимать благодарения. А когда архиепископ обратил свой взор на Колосухина… затем на «благостный край сий и мирскую паству», Шаламов, перетаскав с фарфорового блюдца все пирожные, дважды обновлённые заботливой Ирэн, и изрядно заправившись горячим чайком как лицо, пострадавшее от нервных передряг, принялся подрёмывать и сползать со стула. Ковшову, ранее простившему приятелю минутные слабости, теперь приходилось следить за ним, чтобы тот окончательно не сконфузился, и он нашёл себе занятие – время от времени пощипывать криминалиста, но от всей души.

Навострил Данила уши, только уловив в словах архиепископа заинтересовавшую его информацию, а говорить тот начал наконец-то по существу: о подземелье кремлёвских укреплений.

– Я ведь не просто сюда был направлен в качестве ссылки, – внимательно взирал на Кравцова архиепископ Иларион. – Озадачил меня сам Патриарх Светлейший поручением особым, значимым. Задолго до моего назначения в эти края беспокоили Его Святейшество предшественники мои сообщениями о проделках злодейских, воровских в монастырях, храмах церковных, в городище самом, где, ведомо вам, конечно, расположены самые ценные соборы наши, Троицкий и Успенский. Соборы эти до сих пор властью государевой епархии не возвращены, и, хотя в Успенском блюстить стали относительный порядок, оба они совершенно безнадзорны, беззащитны от расхищения и корыстного глаза. А Троицкий собор вообще изгажен и заброшен, используется под склад рухляди. Худшего богохульства не выдумать!

– Николай Петрович. – Кравцов обернулся к прокурору области. – Действительно, бесчинствуют бандиты? Много таких краж регистрируется?

– Не о том хотелось мне сказать, – перебил Кравцова архиепископ. – Речь я веду о другом. Беспокойство моё в следующем. Замечены были попытки злодейские проникнуть в подземелья храмовые, обнаруживались из года в год подкопы в монастыри, не охраняемые никем, в соборы. Наглядный пример сегодняшний. Рыщут воры в подземельях кремля, тревожат гробницы в склепах, разоряют захоронения древние, усыпальницы церковных людей. А ведь в подземельях Успенского собора покоятся останки всех владык епархии здешней, почивших в родной земле! Тревожат их прах греховодники! Сеют в сердцах верующих боль великую! И боль эта копится, бедой может обернуться злодейство подземельных воров!

– Факты эти нетерпимы, – обвёл прокуроров пристальным взглядом Кравцов. – Я с вами согласен, владыка. И со своей стороны обещаю, что мы примем все меры к тому, чтобы их пресечь. Обеспечим раскрытие этого преступления, я его возьму на свой контроль. Виновные понесут ответственность, и суд организуем выездной сессией. На глазах народа будем судить злодеев.

– Премного благодарствую, Борис Васильевич, – склонил голову архиепископ.

– А скажите мне, пожалуйста, уважаемый владыка. – Кравцов подпёр подбородок ладонью, – последние раскопки археологов в Успенском соборе были инициированы Патриархом не с этой целью? Действительно имелись серьёзные основания считать, что усыпальницы разорены, а одежды и ценности с останков захороненных епископов разворованы?

– Причины раскопок мне достоверно неведомы, а наговаривать зря не желаю, – помрачнев, ответил архиепископ Иларион. – Скажу точно, последнее время Успенский храм превращён безбожниками в позорное место всяческих выставок и игрищ, затоптали, затерзали его туристы праздные. В конце же зимы тысяча девятьсот семьдесят третьего года под неусыпным присмотром местного КГБ древние усыпальницы архиереев вскрыли. Археологи или учёные из столицы то были, в епархию нашу не сообщалось. Полагаю, не ведал о том Его Святейшество, иначе не допустил бы он неслыханное кощунство и издевательства, которые учинены были над прахом несчастных. После того как с останков почивших напрочь содрали имевшие ценность предметы, те люди лишили их даже облачений, сложили в фанерные ящики и набили ими один из трёх сохранившихся склепов. Чего искали власти? Чем интересовались посланные ими приспешники? Не могу даже догадываться. Ибо разум мой не способен справиться с таким надругательством, но душа ропщет!

Архиепископ Иларион смолк на минуту-другую, продолжил, горько досадуя.

– Могу предположить, не затеяно ли сие было ради останков двух грузинских царей, хранившихся в тех же подземельях? Их ведь удостоили более почётной участи. Оставили в прежних дубовых гробах, хотя тоже полностью раздели.

За столом нависла напряжённая тяжёлая тишина.

– А мне приходилось читать где-то, – вдруг подал голос всё это время не проронивший ни слова Колосухин, – будто искали какую-то ценную историческую реликвию. Золотой крест или посох древнего архиерея времён Степана Разина. Вроде сомневались учёные, здесь ли захоронена та неординарная личность или всё вымысел?

– За этим золотым крестом и охотились, видно, криминальные кладоискатели? – тут же подхватил Игорушкин, поощрив догадку заместителя взмахом руки. – Разин архиерея тогда с колокольни сбросил. А захоронили его у нас, в Успенском соборе.

– Злодеяние сие разбойники учинили над митрополитом Иосифом, – согласно кивнул архиепископ Иларион. – В книге священника Благонравова, изданной в вашем городе в тысяча девятьсот втором году, доподлинно писано, что возвели святителя на раскат и оттуда сбросили вниз по приказу сподручного Разина, разбойника Васьки Уса. В соборную ризницу положили золотой крест убиенного, украшенный жемчугом, яхонтами и восточным хрусталём. Ни золотого креста, ни посоха, которым Спаситель разгонял бунтовщиков, столичные раскопщики не нашли. Однако, разорив погребение епископа Иоанна, умершего в тысяча девятьсот двадцать втором году, они обнаружили осеняльный крест с длинной рукоятью, чеканный, обложенный серебряной басмой. Этот крест и был объявлен крестом убиенного Иосифа.

Архиепископ горько вздохнул и закончил:

– К сказанному мне добавить нечего. Злая шутка то была или злодейский умысел? Пусть потомки гадают.

– Но ведь вскрытием усыпальниц занимались и сами здешние архиереи? – снова скромно подал голос Колосухин. – На архиепископа Любарского даже в Синод доносы посылались чиновниками местными. Жаловались, что ломал тот надгробия архиерейских усыпальниц, разорял могилы. Он ведь и повредил тогда гробницы грузинских царей!

Кравцов и Игорушкин с любопытством уставились на заместителя.

– Может быть, это и послужило причиной вмешательства археологов? – смутившись, быстро закончил тот.

– Наш Антоныч-то, глянь! – Шаламов, бросивший дремать, лишь речи пошли о подземелье, толкнул ногой под столом Ковшова. – Подготовился к совещанию. Литературку краеведческую всю ночь ворошил небось?

– Знать надо, – шикнул на него Ковшов. – Такой литературы не найти. К тому же за ночь только студенту можно к английскому подготовиться.

– Да-да!.. – восхищённо поцокал языком криминалист. – Открываются скрытые таланты! Грузите, Шура, апельсины!

– А вы, глубокоуважаемый Виктор Антонович, на досуге-то не с Иоанном Саввинским[10 - Священник, член Астраханской духовной консистории Иоанн Саввинский, автор «Исторической записки об Астраханской епархии за 300 лет её существования», 1903 год.] беседы ведёте? – улыбнулся лукаво архиепископ Иларион.

– Он у нас университет имени Михайлы Ломоносова закончил! – вступился за заместителя Игорушкин. – Это, я скажу, не нынешние институты.

– Кладезь науки, – милостиво согласился архиепископ. – Однако глубокочтимый Виктор Антонович, наверное, имел в виду Платона?

Колосухин закивал.

– Незаурядной личностью слыл архиепископ Платон, в миру Пётр Любарский, – продолжил архиепископ Иларион, – много сил и здоровья потратил на улучшение состояния церквей и духовенства. Справедлив был, но суров. А освидетельствовал он гроб митрополита Сампсона для подтверждения его святости и нетленности, а не корысти ради. Сампсон митрополитом служил во времена императора Всероссийского Петра Великого. Прославился и почести заслужил тем, что личной отвагой и мужеством прекратил бунт в городе в то время, как воевода Ржевский в курятнике прятался, где и был убит толпой бунтовщиков. Главным же памятником жизни Сампсона служит до сих пор величественный Успенский собор, который он воздвиг, несмотря на бедствия и лишения. И горел храм, и рушился свод его, и денег не хватало, однако ничего не остановило митрополита. Сам Пётр Великий, когда посетил город за три года до своей кончины, молвил императрице на молебне: зри, мол, прекрасное здание сие, во всём государстве моём нет такого лепотного храма. Не щадил жизни пастырь Сампсон ради Отечества.

Архиепископ Иларион сверкнул очами из-под лохматых бровей и проговорил, глядя на Колосухина:

– Ради того, дабы облобызать десницу святого тела Сампсона, и вскрыл Платон через девяносто лет гробницу его. В рукописи, составленной ключарем кафедрального собора Кириллом Васильевым, жившим в те времена, записано, что одежды в липовом том гробу лежали нетронутыми, а тело тлению не было подвержено.

Кравцов, дослушав архиепископа до конца, поднял руку, не отрывая локоть от стола, будто прося слово:

– Мне не хотелось бы, чтобы у вас, владыка, сложилось мнение, будто сотрудники прокуратуры в своих вопросах к вам высказали сейчас некоторое недоверие работникам церкви.

– Отнюдь, – поклонился архиепископ Иларион. – Я не склонен этого и подумать. Наоборот, проникся их участием к моим заботам и готов поделиться некоторыми сокровенными знаниями, коими располагаю. Теперь, когда и мне ведомо, что произошло в склепе, полагаю, мои сведения помогут вам изобличить злодеев.

При этих словах Ковшов напряг всё своё внимание, а Шаламов даже придвинулся к столу и высунулся, чтобы лучше видеть архиепископа, которого ему заслонял тоже насторожившийся Колосухин.

– Помощник мой, как его изволили здесь величать отцом Ефимием, – монах по особым поручениям при Его Святейшестве. Прибыл он сюда с единственной целью – помочь мне пресечь тайные попытки неизвестных греховодников проникнуть в подземелье кремля, извести их ухищрения разорить усыпальницы и гробницы древние. О его истинных планах неведомо никому. Для остальных он – ревизор столичный…

Архиепископ не договорил. Резко отворилась дверь, и в кабинет влетела Ирэн. Ни в кои веки такого себе она не могла позволить, чтобы без стука.

– Николай Петрович! – не извиняясь, выпалила секретарша. – Возьмите трубку!